Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

Перекрёсток водных артерий – под прямым углом два пути. Тот, что вправо – к Большому плёсу. Ну, а нам налево, к дороге, чтобы волоком её пройти. Повернул на юг, а с востока настигает уже рассвет. Отлетели звёзды ввысь, затупился серп луны - видно, как в первых лучах облака греют бока. Поднимаются берега. Желтеют проплешины глины, не затянутые травой. Кусты вытеснили камыш.
Стало совсем светло – где-то невидимое солнце вышло из-за горизонта. Парит вода туманом. Немного не успел к дороге. Да чёрт с ней! Отсижусь в кустах, а ночью переправлюсь. Боже, как устал! Часа четыре без роздыха этим веслом махал. Точно, сейчас пожую чего-нибудь и завалюсь-ка спать.
Но летние ночи коротки, и не урочны рассветы – тихо, слышу, на дороге, медленно приближаясь. Наверное, через час, а то и ещё позже начнётся на ней движение, ну, а сейчас-то можно пересечь её без затруднений.
Вот они, жерла труб, зарытые под асфальт, спустившие наше Займище в Ледовитый океан. Эх, знать бы тогда, что будет, забили бы мы им пасть, землёй закидали, карбидом взорвали – что-нибудь да предприняли.
Ну, что, Моряк, на мины? Прорвёмся, не дрейфь, старина!
Причалил лодку. Поднялся на полотно - из Южноуральска к кладбищу проложено оно, и дальше на аэродром. Асфальт росой умылся, тихо на нём – никого. Впрочем, всё это игры – я ещё не изгой. Просто машины здесь гоняют часто, а лодку тащить нелегко – вот и страшусь попасть под колёса, а более-то ничего.
Спустился к «Санта Марии», шкерт намотал на кулак, через плечо перекинул – ну, что, Никитушка Ломов, Репина позвать? Он нас бы увековечил, деньги сорвал за холст, а после в дымной таверне кружку поднёс и хвост. Копчёной селёдки…. я проглотил слюну. Сейчас переедем и сядем обедать…. завтракать,… словом, есть.
Конечно, самое трудное - подъём на высокий берег, но лодка со всей поклажей весит всего ничего. Росная трава не цепляла, сыпучи щебень с песком на подъёме к дороге, влажный асфальт, как стекло. На переправу ушло минут пять всего.
Скрылась из виду дорога, берега захватил лес. Ну что, Моряк, перекусим? Я бросил ему сухарь. Карасю отломил голову – большего не проси. Будем с тобой питаться, что Бог пошлёт в пути. Ну а пока «заговляйся», как мама моя говорит. Если поймаешь суслика, ешь один, не делись. Зайца догонишь, сюда неси – приготовлю обед на двоих. А сейчас – я зевнул – сон береги хозяина, попусту не лай.
Проснулся, наверное, за полдень – так сладко в лесу спалось. А над головой – откуда взялась? - сплошная арка тальниковых зарослей. Где хвойный лес? Крутые берега куда подевались? Как я сюда попал? Ага, кое-что проясняется – вода теченьем небыстрым несёт лодку вместе со мной. Не надо веслом упираться – вот так бы до конца пути. Стоп, а куда подевалась охрана? где стража? чёрт побери!
- Моряк! Моряк! Ко мне!
Плеск впереди раздался. Вот он плывёт навстречу – голова торчит из воды. Ладно, не лезь на лодку – бегай на берегу. Только не потеряйся. А за службу верную лови в награду сухарь.
Перекусил и лёг спать – умаялся ночью грести. Пусть вода за меня поработает – нам с ней пока по пути.
Проснулся от шума над головой. Прислушался, вникая, и, наконец, дошло – машины несутся по трассе, а рядом журчит вода, втекая в трубу, в которой Гошка убил ондатру. День склонился к закату – не хило же я поспал. Моряк, ты где? Ага, вот он. Не выбегал на дорогу? Смотри, не шали - за это маленьких бьют. Что же мы будем кушать – зайчишку не подловил? А что ты так хитро смотришь - наверное, перекусил?
Ночь наступила, трасса всё стонет под колёсами автомашин - едут в Троицк, несутся в Челябинск. Да когда же угомонятся? Хуже всего на свете – ждать или догонять. Надо мне научиться, эмоциями управлять. Принимать всё в жизни достойно, трудности переносить без стонов, и не спешить – это главное! – чтобы всегда успевать.

[santehlit]

Чем же заняться, пока суетятся машины и трассу не пересечь? Костёр разложить? Готовить нечего. Лучше тогда прилечь – сон возвращает силы и притупляет голод, ждать помогает, часы убивая.
А ты, Моряк, не умаялся за день? Айда со мной полежи. Лёг в лодку, а пёсик - на мои ступни. Гоняйте, машины, сколько вам влезет – вся ночь впереди.
Ночь развернула полог, наверное, над всей Землёй – из края в край чёрно-звёздное небо, серебряный серп надо мной. И тишина. Слава Богу, тишина над миром царит. Вылез из лодки, поднялся на трассу – в оба конца ни души. Не слышно моторов, не видно огней фар далёких – стало быть, можно идти. Взял за шкерт «Санта Марию» и пересёк шоссе.
За трассой течение вновь подхватило лодку, и расступились берега. Пока была ночь, в глаза не бросалось, а как рассвело…. Очутился в Америке – в том самом Каньоне, где Колорадо течёт. Лодку причалил, вскарабкаться не поленился наверх, чтобы узнать – откуда чудо земное, неужто экскаватором так накопали? Да нет, конечно, тут другая напасть - это месть природы за наше несчастное Займище. Почва здесь песчаная и поблизости нет лесов – вскрыли дёрн, овраг обозначился, и всё растёт, и растёт…. Талая вода и летние дожди смывают, обрушают берега, уносят чёрный слой земли. На том краю оврага отступает пашня, на этом богара. Вот так, ребята, рыть каналы. Болото им помешало…. Теперь не досчитаетесь поля.
«Санта Мария» вошла в Увельку там, где в устье канала выстроились в ряд исполинские тополя, а берега реки закрыли тальники. И с первой же минуты пришло разочарование: течением сносило лодку – мне надо вверх, а оно тянет вниз. И как веслом не упирался, продвинулся только вниз. Причалил к берегу, перекусил, задумался – неужто затея коту под хвост? Вперёд не гребётся, но и назад-то тоже пути нет.
Ничего умней не придумал, как снять штаны, шкерт на плечо и мелководьем тащить лодку вверх по течению. Не в добрый, видимо, час вспомнил о Никитушке Ломове. Э-эх, дубинушка…. сама пойдёт сейчас ….
Выбрался на широкую заводь – течения почти не видать, можно грести, но на мыске прибрежном остался ночевать. Натаскал сухостоя, вбил рогатульки под котелок. Поставил сеть. Хотел растянуть поперёк русла, но передумал – вдруг коряга приплывёт. Перекусил своими запасами, шибко надеясь на улов. Лысухи выплыли из кустов. Подумал, пора уж расчехлять ружьё. Проблема одна – с водой. В чём пищу варить? Во фляжке кончается питьевая, а речная…. бр-р-р. Попробовать, кипятить? Набрал воды, развёл костёр, повесил котелок. Когда вскипела, спать лёг – утром остывшую будем пить.
Лысухи всю ночь бранились сварливыми голосами. Моряк пару раз лаял, кого-то пугая во тьме. Наверное, выспался на канале – никак не засну на реке. Тревогой дышали мысли – неужто бурлачить придётся до конца пути. Что-то я не продумал – может, лучше вернуться, лодку дома оставить, и двинуться к цели пешком. Да только там без лодки никак….
Туман, от воды поднимаясь, сравнялся с макушкой кустов. Но стало светлее – день на подходе. Время сеть снимать.
В ячейки рыбёшки мелкой набилось, наверное, с полведра – окуньки полосатые, краснопёрки глазастые и серебристая плотва. Лысуха запуталась и утонула – будет к ухе шурпа.
Попробовал воду – пить можно, фляжку заполнил впрок. Развёл костёр, котелок подвесил – будем уху варить. Рыбу не чистил, только от внутренностей, и с чешуёй в кипяток. Лысуху выпотрошил, обмазал глиной и закопал в угли.
Наелись от пуза рыбы варёной, а когда остыла уха, холодец получился, я попробовал: вроде съедобно – вот твоя доля, Моряк. На десерт жареные потроха. И под завязку пиршества печёная утка, пусть без яблок и шкурки румяной, но до того вкусна, что я подумал, жизнь прекрасна – нет худа без добра.
Поели, воды попили - ну что, в путь, капитан Моряк? Залили костёр, собрали сети, сохшие на ветвях. Прощай, гостеприимная заводь – будем тебя вспоминать.

[santehlit]

Опять бурлачу. Вода холодная и каменистое дно. Надел кеды – так безопаснее, мало ли чего. Заметил – брести легче, чем грести. И даже когда берега расступались, течение сходило на нет, не садился в лодку - тащил за собою, если позволяла глубина.
Бетонные сваи, бурливый поток – над головою мост. Несутся машины туда-сюда, гулом им вторит вода. А за мостом широкие берега тальник оголил рыбакам. Сидят с удочками, глядят на меня:
- Откуда, приятель, воз?
- С Троицка поднимаюсь.
- И как там нынче клёв?
- Крючки обрывает...
Посидел бы я с вами, ребята, но дело прежде всего. Впереди город и ГРЭС возвышаются, а на реке - мост череповский, за ним плотина. Эту преграду вброд не осилить, веслом не огрести, значит надо складываться и в обход идти.
Притопал к пустынному берегу, вытащил лодку, спустил, свернул, сунул в мешок. Словом, привёл всё походное достояние в исходное состояние. И золоотвалами, забирая влево, по широкой дуге обходил Череповку, намереваясь выйти к началу дамбы, которой кончается плотина. Труд не из скорых – отнесу часть поклажи на полкилометра и возвращаюсь к другой. Моряк охраняет, пока меня нет, а как появлюсь, он срывается с места, мчится вперёд и безошибочно находит оставленные без присмотра вещи.
Пала роса. На ней поскользнувшись, рухнуло солнце за горизонт. Я всё кантуюсь – шибко не хочется ночевать в Долине Остывших Углей.
Ночь непроглядная, на небе ни звёздочки – хмарь затянула его. Свет фонарей на дамбе да ещё огни города мне помогают не сбиться с пути. И в эту минуту земля раскололась, грохот обрушился на неё. Я даже присел, готовясь к худшему, Моряк с визгом кинулся в темноту. Потом запах дыма (пыли?) принёс понимание – ГРЭС продувает котлы. Где-то поблизости столпотворение – плюётся золою труба. Слава Богу, мы в безопасности. Но где же Моряк? Звал его, когда грохот закончился, вслушивался в тишину. Хорош же ты, друг, хозяина бросил – сбежал при первом же шухере.
Придётся остаться и здесь задержаться, чтобы не потерять пса. Собрал всю поклажу, прилёг с надеждой – одумается и придёт.
Волк появился в тумане утреннем – огромный с огромною головой. На гребне холма чуть выше хмари стоял он и слушал звуки окрестности. О, Господи! Где же ружьё? Руками, трясущимися от испуга, извлёк его из чехла. Собрал, два патрона сунул, приклад приставил к плечу…. Ну, где ты, зубастый? Моряк выскакивает из травы.
- Здорово, приятель! Волка видел? А, чёрт побери! Так это был ты. А я чуть было тебя не ухлопал. Ну, раз жив остался, два сухаря держи.
Подкрепившись, спиной к занявшейся заре продолжил муки по перетаскиванию поклажи. На берег водохранилища вышел, когда день разгорелся вовсю. Ночные тучи ветер унёс и разгулял волну. Лодку собрал, накачал, но в плавание не решился, лишь сеть поставил вдоль камышей. К вечеру достал из неё двух налимов и здоровенного карпа, а снасть оставил до утра. Сварил ухи, досыта наелись, спать завалились – благодать!
Я внушал Моряку – слух и зрение, ноги быстрые да клыки тебе даны не для того, чтобы при опасности позорно убегать в кусты. Ведь ты же собака, первый друг человека, и должен биться за хозяина, не щадя себя самого. Пойми же, дурила, вместе мы сила - у меня для обороны тоже кое-что есть.
Моряк стыдливо отводил глаза и поддакивал хвостом.
На утренней заре сеть снял – пять налимов и два карпа запутались в ней. Каждый не меньше килограмма. Такая прорва еды – как сохранить её? Головы скормил собаке, остальное почистил и порезал на куски, в котелок уложил, пересыпав солью. Словом, будет сельдь в маринаде….
Ветер развернулся и от плотины гонит волны на простор водохранилища. Что, брат, не дрейфишь? Вот оно море – покажи, какой ты моряк. Свистать всех наверх! Паруса ставьте! Нет парусов? Фантазии нет. Отец мой однажды на этой камере, подняв в руках целлофан с парниковой грядки, озеро Горькое переплывал.

[santehlit]

Со мною нет целлофана. Просто вывел лодку за камыши и отдал во власть стихии – неси нас ветер по нашему пути. Была бы удочка – времени не тратя даром, ловил рыбу на крючки. А сейчас чем заняться? Ну, правильно мыслишь – давай приляжем и поспим.
Чуть покачиваясь и кружась, лодка медленно дрейфовала к далёким берегам. А перед глазами менялись пейзажи – то бор сосновый, то зелёные поля. Приближались холмы и лиственный лес - удалялись трубы ГРЭС.
Прокатившись горизонтом, солнце упало за край земли, послав последнее «прости» золотистым облакам. Померкли краски дневные. Ветер стих, унялись волны - штиль застиг нас в открытом море. Ну что ж, к превратностям судьбы готовы – в котелке солонина, а за бортом вода. Когда ж иссякнут запасы и силы, я тебя съем – учти, Моряк.
Среди ночи, где-то стороной пройдя, вспорола тишину моторная лодка. Волна её катилась к нам долго-долго. И потом ни звука до самого утра. Хотя нет – у борта плескалась рыба, но это стало также привычно, как и ария приблудшего комара.
Чуть утро осветило пушки (трубы ГРЭС) и леса синего макушки, я взялся за весло. Не далеко нас унесло – километров пять придётся упираться.
А ну, Моряк, попробуй солонину - ты не помрёшь, поем и я. Поел? Живой? Теперь давай споём.

Сидели мы на озере вонючем, сидели мы в двенадцатом часу
И прислонясь ко мне своей поганой харей, ты пела ковыряяся в носу…

Горланил какую-то чушь, и голос мой далеко разносился над подёрнутой утренним туманом гладью водохранилища. Сытый Моряк, заразившись настроением, лаял за компанию.

Ты пела так, что выли все собаки, и у соседа обвалился потолок…

Проплывая в виду села Кичигино, вспомнил жуткую историю, рассказанную Серёгой Рысевым на вечерних посиделках в спортивном лагере. Когда-то в революцию кичигинские казаки подло погубили продотряд из Челябинска. Тела двух дюжин человек утопили в этих самых водах. Я ни за что бы не стал здесь купаться.
Берег близится. Вижу несколько рукавов – который из них не залив, а продолжение реки, попробую догадаться. Начал с крайнего методом тыка и точно попал – течением сносит вспять. Всё приехали – бросай весло и в гуж впрягайся. Но решил подождать.
Отошёл в залив, поставил сеть, развёл на берегу костёр. Всю солонину сварил в ожидании щедрого улова. Потом грустил, насытившись, сознавая, что полпути ещё не позади. Что ещё топать мне и топать, лодку волоча за собой. Но цель, как говорится, оправдывает средства. Кто-то ради неё эксплуатирует людей, а я лишь бью свои собственные ноги и напрягаю руки. Зато как легко голове!
Грустил за кампанию закат, разгоревшийся за рекой. Потемнела вода, придвинулись берега, и только небеса ещё прощались с солнцем, радуя глаз белыми, как лебеди, облаками. Засыпала земля, тепло даря. Так было здесь и до меня, и сотни миллионов лет назад – незыблема жизнь Природы. Бездна лет прошла, рушились и возводились города, рождались и умирали люди – а вода текла, точила берега, шлифуя круглую гальку. Однажды встретила меня…. Ну, здравствуй, матушка Увелька! Давай подружимся. Ты мне свои откроешь тайны, а я прославлю тебя на века. Я в мир пришёл, его познать – не злато собирать, а мысли, чтобы понять, кто чем и зачем дышит. Не правда ль, благородна цель? Ради неё храни меня….
Правый берег (а для меня левый – поскольку шёл против течения) возвышался стеною, осыпался обломками камней, и вода перекатывала их на пологий левый. Кусты, где могли, цеплялись за почву. Порою, длинная коса впивалась в реку, как кинжал, сужая берега. Где была глубина, там она спокойно текла, а на мелководье шумели перекаты. И такая радуга красок в скалистых берегах – от ярко красного до сине-голубого. Это расцвечивали минералы – гранит, базальт и что ещё там…. А этот белый – наверное, мрамор. Звучит – река в мраморных берегах!

[santehlit]

Голова вертится, глаза восторгая, а ноги идут, и дотащили меня до развилки. Слияние двух рек? А может, остров? Должна быть Кабанка – она впадает где-то тут. Раз она приток правый, то мы идём…. направо – когда идёшь вверх по течению, всё наоборот.
Будто по мановению волшебной палочки берега поменялись – теперь скалы и обрывы справа от меня. Уж не дал ли маху, свернув не туда? Иду в сомнениях, а крутые берега меж тем сошли на нет, расширились, и река обмелела. Дороги след оборвался в воде и начался за нею снова. А вон мужик моет машину, черпая из реки ведром. Подошёл.
- Скажите, где я?
- На Земле.
- Это которая в солнечной системе? А у реки название есть?
- Была Увелькою с утра.
- Пусть ей и остаётся.
Когда за поворотом скрылся брод, решил остановиться. Этот диалог напомнил о еде. Развёл костёр, сварил ухи – съел рыбу, а студень на ужин. Немного отдохнул, надо бы идти, но не могу себя заставить. Покоем дышали тихие берега, и лес берёзовый манил. Пока светло, схожу за грибами. Решил и Моряку приказал:
- Останешься лодку охранять.
Подумал, мало ли чего, и взял ружьё.
Грибов не нашёл, но спугнул утку с гнезда в траве из-под куста. Там восемь голубеньких яиц. Сварил и съел, не терзаясь жалостью, уступил студень Моряку.
Дивный вечер затопил окрестности. Сложил костёр, но не спешил разжигать - смотрел, как гаснут краски дня, как тихо наползает ночь. У ног текла река, неся тепло Урала к далёким берегам седого океана.
Утром всё наоборот – заря, восход, и краски неба пролились на землю. Позавтракал и в путь. Пробовал грести, где получалось движение вперёд, где нет – тащил лодку бечевой.
После обеда (я о времени – не заморачиваться на еду в полдень становилось нормой) показалась Красносёлка. Путешественник без штанов! – то-то будет смеха на берегу. И я, забравшись в лодку, настроился на тяжкий труд – грести упорно против течения, пока не закончится село.
Лодка вертелась и взад сдавала, как необъезженный скакун. Но мало-помалу приноровился – узрел фарватер и сошёл с него. Нырнул под мост – покеда, Красносёлка! Потом только вспомнил, что хотел остановиться, зайти в магазин и хлеба купить - румяного, душистого, с хрустящей корочкой…. м-м-м. Закашлялся, захлебнувшись слюной.
Стал высматривать место для ночлега. Справа снова скалы подступили, слева широколиственный лес. А я всё плыл, прикидывая, где можно сеть поставить. Закат багряный подгонял. Наконец, увидел тихую заводь у острова на слиянии двух рукавов. Сеть поставил и на берег – готовить сучья для костра.
Трава, кусты, кудрявые берёзы – здесь всё умиротворенностью дышало в награду за мои труды. Боже, как я устал за эти дни! Ноги болят, руки ноют, и голод даёт о себе знать. Сухарей уж нет, съел последнего сушёного карася, и если завтра сеть будет пуста, на суку повешусь или с ружьём отправлюсь на большак. Жизнь, спрошу встречного, или хлебная корка …. Боженька, ты милосердный - помоги!
Но Всевышнему не до меня – сеть оказалось пуста. Как назло пропали утки. Я брёл в воде, таща лодку, и взирал на окрестности с одной лишь мыслью – кого-нибудь убить и съесть. Моряк - тому что? – есть еда, трескает, не стесняется, а нет, так лягушку поймает в траве. Терзали мысли – зачем иду, последние силы жгу, надо бы остановиться и чем-нибудь подкрепиться, а я всё иду и иду.
Справа приток в скалистых берегах. Это речушка Сухарыш. А сколько по ней до села? Вверх по Увельке должно быть Подгорное. Что ближе, как угадать? Нет веры в милости божьи, одна лишь надежда на магазин. И если не хватит мне сил, то….

[santehlit]

Как пустынна река. Где рыбаки, где туристы с гитарами и отдыхающие у мангала? Такие ландшафты зря пропадают – я бы отсюда не уходил. И не уйду, наверное - мне обелиск посмертно поставят вон на той горе. Подпишут «Исследователю рек А.Е. Агаркову». Пройдут пионеры – салют Анатолию! Проплывёт пароход….
Проплыл немного – отдохнули ноги. И снова скалы сжимают русло - ускоряют течение, гонят из лодки. Скорей бы уж ночь – лёг, не раздумывая, вдруг не проснусь – станет легко….
За извилиной показалось село. Ну, слава те, Господи! Спасение моё!
День к закату клонится - теперь бы успеть в магазин.
Лодку затащил в кусты. Моряку наказал:
- Сиди и жди. Ни шагу в сторону. Вернусь – накормлю.
Налегке, взобравшись на кручу, топаю в село и магазин.
Ну, здравствуй, Охотник, здравствуй Подгорное! Не узнаёшь? Мы ж знакомы давно. Я даже знаю, в каком из домиков твой невзрачный магазин. Но время к вечеру, лавка на клюшке. Ну, блин, совсем кранты!
Стучусь в избу соседнюю:
- Простите, не скажите, где проживает продавец?
Женщина вышла босая, в переднике:
- Ну, я продавец.
- Мы там, - махнул на реку рукой, - без хлеба сидим.
- Кто это «мы»?
- Туристы увельские.
- Черти вас носят! К магазину идите – щас отопру.
Купил три булки ароматного хлеба, палку варёной колбасы.
- Круп не хотите?
Покачал головою.
- Идёмте ко мне – картошки дам: всё одно выбрасывать. Её целый погреб, а скоро уж новая подойдёт.
Три ведра насыпала в крапивный мешок.
- Туристы, - усмехнулась по-доброму. – Мешок возверните.
- Завтра принесу.
За околицу вышел, сел на мешок и зубами вгрызся в хлеб и колбасу. Руки трясутся, селезёнка ёкает: голод не тётка – припрёт, зарычишь.
Вернулся к лодке, Моряку дал хлеба, кусочек отрезал колбасы. И верный мой спутник ума лишился – скулил и прыгал, на задних лапах ходил, выпрашивая ещё. Потом попытался стащить. Ну, так и быть, к чему хранить – вдвоём умяли всю палку за вечер. Развёл костёр, испёк картошки. Что, брат, не хочешь? А я пожую.
Утром, умывшись, сходил в село. Мешок вернул, сигарет купил, и денег тю-тю.
Остался на день, решив потемну пройти село. Иван-чай заварил. Спал, ел хлеб с варёной картошкой – словом, набирался сил.
Охотник-Подгорное миновал ночью и шёл до утра, пока не кончились обрывистые берега. Когда течение успокоилось, и можно было грести, сел позавтракать в тихой заводи. Можно было сеть поставить, но надо идти. Последний рывок – за селом Коелга Коелга-речка. Конец бесконечного маршрута – начало пути неведомо куда.
К Коелге подошёл во второй половине дня. Место нашёл, где сеть поставить. Спрятал поклажу, выставил стражу. Пошёл на разведку. Село небольшое, церковь на взгорке, а вон мраморный комбинат. Нашёл место, где встречаются реки. Ориентиры прикинул, чтоб ночью мимо не прошагать. Но течение спокойное, и я грёб веслом, минуя село. Вот мой поворот направо в Коелгу. Прощай, Увелька, даст Бог, увидимся.
Собаки облаяли с берега нас. Тише, Моряк, нашёл с кем связаться – для того ли мы плыли сюда. Сколько энергии зря пропадает - надо постромку придумать тебе. Будешь лодку тащить, а я управлять.

[santehlit]

Под мост нырнули, брод протопали, снова плывём – село позади. Берега невысокие, течение плавное – грести не в напряг. Сколько отсюда до места искомого? Деньга говорил тридцать километров – значит, ещё два дня пути.
Наверное, мышцы мои привыкли к тяжёлому труду – ночь иссякла, день разгорелся, а я всё гребу. И на закате багряного солнца вдали замаячили женские груди – те, что желаннее нет для меня.
Место выбрал для ночлега, сеть поставил, развёл костёр. Поел, закурил и начал думать, как дальше поступить. Попроситься в работники к Абузару, разнюхать всё, а потом решить, стоит ли в эту пещеру спускаться. Или не стоит? Однако, есть подозрение, что Абузар – хранитель пещеры Титичных гор. Он сам говорил - его предки оттуда. А ещё про пугачёвский клад. Может быть, врал всё тогда безбожно - и про учёных со стариком. А если не врёт? Тогда он мне не помощник – скорее наоборот.
Абузар. Что за тип? Живёт на отшибе с Лукерьей своей – ни света, ни телевизора, даже к транзистору нет батарей. Сила привычки? Или какая-то необходимость держит его у подножья двух гор?
Пещера. Сколько легенд вокруг неё! Наскальные фрески, клад Пугачёва, а теперь ещё вход или выход в неведомый мир. Может, не зря её затопило – Природа скрывает тайны свои. Может, не стоит туда соваться?
Страх. Он присутствует - как без него? Страх неизвестности. Страх опасности. Страх найти золото Пугачёва – а дальше-то что?
Не спеша надо во всём разобраться, не бухаться в омут с головой.
К чему Абузар? Мне помощник не нужен – зря что ли лодку сюда тащил.
Пещера? Заглянем – меня не убудет. Что-то не хочется верить в чертей.
Кое-как себя успокоив, уснул, а на рассвете позавтракал и в путь. Грёб до того места, где берег захватили тальники. Стоп - дальше на левом будет заимка и горы Титичные за ней. Причалил к правому, чтобы снова свернуться и пешком продолжить путь. Поклажи стало как будто больше – ах, да, картошки добавилось два ведра. И ведь не бросишь – голод не тётка. В путь собрался и Моряку:
- Пойдём, брат, вместе – нынче охрана нужна самому.
Марш-бросок получился – вышел противнику в самый тыл. На берегу прогалина, течение не быстрое, а за поворотом шумит перекат. И вот она, гора-титька, закрывшая горизонт. День клонится к вечеру, но мне не до отдыха – спрятал поклажу и в путь за другой.
Ночью заканчивал путь бездорожьем, спотыкаясь о каждую кочку, но фонарика не доставал, сохраняя инкогнито. Слава Богу, светила луна - хоть и не полная, но уже и не месяц, благословивший начало пути. И ещё Тебе слава, что экономил дожди. Лучше в реке искупаться, запнувшись, чем мокнуть где-нибудь под кустом.
Всё, вещи на месте, ночь на исходе - можно спокойно лечь и уснуть. Но вдруг померещилось что-то, и вспомнилось…. Ужбинское плато. Мистики только сейчас не хватает – умом понимаю, что всё это чушь, но близость пещеры угнетает и не даёт уснуть. Помнится, здесь рычали чудовища и раздавался топот копыт. Вот и сегодня что-то мерещится в звуках бурлящей воды.
Рассвет пришёл, я и глаз не сомкнул. Собрал лодку, накачал тихонько, стараясь не шуметь. Но прежде, чем спуститься на ней к перекату, решил ещё раз всё осмотреть. Пробрался через тальниковые дебри, залез в воду, раздвинул ветви – пещера напротив. В отвесной стене высокой горы зияла дыра – вода утекала туда. Прав был Деньга, а впрочем, я и не спорил тогда. Быть откровенным – побоялся, что сил мне не хватит по канату обратно взобраться, и не стал спускаться. А теперь заглядывал в каменную нору, как в волчью пасть – что ты скрываешь в своей темноте? Людей глотаешь и запиваешь водой из реки?
Впрочем, в сторону лирику, займёмся прозой. Вход пройти можно прямо на лодке, головы не склонив. Что там дальше, покажет дальше. А вот подход…. По всей ширине реки перекаты – течением быстрым лодку вынесет на острые камни и мигом порвёт. Путь один – прижимаясь к скале, спускаться в лодке на шкерте. Об этом я думал, готовясь в дорогу – «кошку» прихватил с длинной верёвкой. Её там метров…. Должно хватить, если поближе зацепить.

[santehlit]

Всё, подходы изучены, надо идти, но что-то удерживает на месте и заставляет смотреть в чёрный зев угрюмой скалы. Будто сейчас, в миг самый последний сигнал прилетит – стой, не ходи, смерть тебя ждёт впереди!
Первый раз в жизни перекрестился:
- Храни меня, Господи!
Последние хлопоты перед спуском – лишние вещи на берегу, ружьё собрано и заряжено, торчит бушпритом на носу. Фонарь под рукою.
Ну, что, Моряк, пойдёшь со мной в пасть каменного дракона? Да брось храбриться, ты смелый потому, что не знаешь, куда я иду. Короче, останешься на берегу. А то, не дай Бог, там запаникуешь - мне неприятности с тобою ни к чему.
Наискось, сносимый течением, пересёк реку. Веслом гребу, прижимаю лодку к берегу. И под рукой «кошка» – если вдруг понесёт течением и станет посудина неуправляемой, попытаюсь за что-нибудь зацепиться. Не смогу на земле, в воду брошу – дно каменистое поможет.
Поворот реки. Открылся перекат. Начинается отвесная скала. Последнее дерево – сосна, за неё и зацепил «кошку», сделав петлю. Весло положив, сплавляюсь на шкерте. Чуть слабина – несёт течением на стремнину. Натяну бечёву – она прижимает лодку к берегу. А на стремнине «клыки дьявола» бурлят и пенятся водой, лодку царапнули пару раз, но не цапнули – увернулся к скале.
Ещё травлю, руки дрожат от напряжения. Чёрт! Не додумался сделать в днище крюк, чтобы шкерт пропустить – травить или тормозить без усилия: есть опасность, что в руках не сдержу, когда устанут. Тогда останется, обмотать вокруг талии и лечь на дно, чтобы лодку течением не унесло.
Вот и пещера – лодку несёт прямо туда.
Травлю понемногу. Надо мной серый свод. Шлёпнул рукой по прохладной поверхности – принимай незваного гостя, обитель добра или зла!
Пещера сужается - царапая стены бортами, лодка протискивается вглубь скалы. Шум переката здесь, как в трубе, увеличивается до рёва. Господи, ткнуться сейчас бы в непроходимый тупик, чтобы был повод вернуться. Я попробовал потянуть бечеву – лодка подаётся. Прошёл метров пять, а отсюда до выхода рукой подать. Путь к отступлению есть, тогда попробую в глотку дьявола ещё немного пролезть.
Что-то сверкнуло в луче фонаря – даже, сверкнув, отразилось. К горлу подкатила слюна - Господи, неужто так просто! Клад Пугачёва, золотые трофеи из позапрошлого века? Каких-то пять метров ещё, и стану я богачом.
Тоннель закончился великолепным гротом – обширным, с высоким потолком, от которого отражаясь, шум переката перерастал в гром. Сверкнули, наверное, прожилины кварца – вон их сколько в стене. А я подумал… Да Бог с ним, кладом. А это что? Луч фонаря упёрся в контур медведя, выдолбленного на скале. Тело и лапы могли быть чьи угодно, но голова косолапого. С такой башкой и разинутой пастью только в пещеру ходить – эй, мужики, отдавайте вершки, забирайте, на хрен, свои корешки. А вон, наверное, бизон нацелил мамонту в хвост рога. Ба, да тут целая Третьяковская галерея! У этого существа оленьи рога. А вон опять медвежья голова. Кому-то ведь было не лень стучать каменным зубилом по каменным стенам изо дня в день.
Об этих рисунках давно известно – мне слава здесь не грозит. Но вот этот грохот в подземелье слуха к чёрту лишит. Пожалуй, пора выбираться отсюда, но интересный вопрос – куда вода через грот стремится? Кажись, к той стене. Достанет ли шкерт? Он на исходе. Значит, придётся снова вернуться….
То ли руки мои устали, то ли, чуть приподнявшись, сел неудачно, то ли лодку снизу толкнули – она вдруг качнулась, я шкерт обронил. За ним дёрнулся и фонарь утопил. Судно моё подхватило течением, закружило и понесло, обо что-то ударило. Потом ударился головой, и во тьме кромешной померк для меня белый свет…

[santehlit]

Возвращение блудного сына

Человек — как кирпич: обжигаясь, он твердеет.
(Д. Б. Шоу)

Мне приснился сон…. Я лежал на склоне холма, а надо мной огромная, чистая, без всех этих пятен и складок, которые учёные астрономы обозвали морями и горами, сияла луна, затмевая звёзды. Здоровенный волк выскочил на вершину холма, сел и, задрав острую морду к небу, завыл на ночное светило. Сейчас он допоёт песню охоты, спуститься и меня прикончит. Но я не трогался с места, потому что знал – это сон, и он протекает по не мною написанному сценарию. Надо ждать, что будет дальше.
Серый разбойник прервал своё соло и кинулся прочь. Я поискал глазами причину его поспешного бегства и увидел….
Семья диплодоков важно шествовала по реке. Да, это были диплодоки, как их рисуют в книгах по истории Земли. Впереди папа – такой огромный, что вода скрывала его ноги и часть туловища, оставляя моему взору горбатую спину. От мамы из реки торчала только голова на длинной шее. Малыш плёлся сзади – а может, плыл? Его головёшка торопливо двигалась вслед за взрослыми по течению реки….
Приснится же такое.
Я очнулся. В глазах запрыгали пятнышки света – их, наверное, можно уже открыть. В первое мгновение я был ослеплён. Утро встретило пением птиц и сонмом скачущих по комнате солнечных зайцев. А может, был уже день? Скинул с себя одеяло и сел на кровати, поставив ноги на половик. Я не знал, удивляться мне или нет - мягкую подушку и одеяло давно не видел в своих скитаниях.
Яркий свет лился через открытое окно – за ним было хорошо, за ним, приветствуя солнечный день, пели птицы. Шелестели от ветра тюлевые занавески. Тут послышалось урчание – на кровать прыгнул большой чёрный кот. Я почесал ему между ушами – он, довольно зажмурившись, замурлыкал, и улёгся, облизывать лапы.
Посидел ещё немного, встал на ворсистый половик, огляделся… и замер. Ведь я же голый! Оглянулся – и одежды поблизости нет. Снова в кровать – будем ждать, когда появятся…. «диплодоки».
Лёжа в постели, прислушивался к себе, не понимая почему постоянно кружится голова. Что со мной? Где я? Понятно, что не на холме тёмной ночью и не в пещере – вижу цивильные тюлевые занавески, а подо мной стальная кровать. Может, ещё прикорнуть, и я снова окажусь где-нибудь в ином мире?
Вспомнил! Я Анатолий Агарков, студент, от роду восемнадцати лет, учусь в Челябинском политехническом, родился в Увелке, где сейчас живут мои родители. Как я здесь очутился? Дело в том, господа присяжные заседатели, что загнал я свою молодую жизнь в тупик по самые «помидоры». Короче, насолил бандюкам, и за то им меня убить, ну просто, как два пальца об асфальт. Короче, раз-два – и нет меня. Что делать? Решил я скрыться от них в таинственной пещере Титичных гор. Что в ней таинственного, спросите вы? Во-первых, туда трудно попасть. Во-вторых, как говорил местный абориген дед Абузар, там спрятал награбленное сам Емельян Пугачёв, самозваный император России. В-третьих, то же со слов полоумного деда, пещера – это окно в иной мир.

[santehlit]

А в пещере что-то случилось. Кто-то напал на меня или я ударился головой?
Кстати, она кружится и болит. Ощупал свою незадачливую бестолковку. Ну, так и есть – большущая шишка в подзатылочной части. Как это я умудрился удариться? А может, саданули в тёмной пещере? Чем? Да хотя бы веслом. Кому-то я был нужен? А вот…
Понюхал ладони – они пахнут дымом костров и рыбьей чешуей. Ну, костры я в походе, положим, жёг, путешествуя вверх по Увельке и Коелге. А рыбный запах? Господи, да давно ли ты руки-то мыл, сказала бы мне на это мама. И то правда…
Короче, я жив, лежу голый в кровати неизвестно где и у кого. Помню пещеру, удар в темноте, а дальше ничего не помню.
И, наверное, это указание сверху – от себя, мол, парень, не убежишь – пока жив, надо жить там, где появился на свет. Впрочем, о чём я? Ах да, в этой жизни меня ещё ждут разборки с бандитами и, возможно, с милицией…
Задремал… Окунулся в сон. Опять диплодоки бредут по реке. Но это только прелюдия. А дальше - ночь, пещера, на стенах всполохи огня от костра, в объятьях у меня женщина в набедренной повязке, наши страстные поцелуи, ладони мои на её голых грудях…. И приплыли….
Ну, конечно же, это был Абузар. Поздним вечером, когда сизый язык тумана уже подтянулся к подворью с реки, он возник на пороге, нарисовавшись в дверном проёме широченными буграми плеч и большой косматой головой.
- Оклемался, субчик-голубчик?
- Здравствуйте, дедушка Абузар.
Хозяин помолчал, задумчиво поскрёб бороду, глубоко вздохнул большим носом, будто инспектируя мой запах, а потом шумно выдохнул. Снова заговорил.
- Ну, видать, и вправду оклемался. Чего припёрся такую даль? Не лень было ноги бить? Видать, покоя не даёт Емелькин клад. Да нет его – я пошутил. Коли оклемался да выспался, вставай, паужнать будем. А с утречка направляйся-ка назад, откудова пришёл.
- Да голый я. Где одежда моя? - сказал и решил сознаться. – Тут, дедушка, такое дело – обтрухался я.
Абузар усмехнулся:
- Бабы снятся? Знамо – возраст. Простынь собери. Одеяло-то сухо? Сейчас одежонку принесу – жена постирала.
- Простынь я сам состирну.
- Не мужицкое это дело.
- Да мне не в тягость.
- Сказал, не суетись.
Ушёл, бурча что-то под нос. Я сел на кровати, дожидаясь одежды. По виду Абузар был похож на Деда Мороза с новогодней открытки – широченная борода (правда, чёрная, с проседью), красный нос и насмешливый взгляд затаённых глаз под густыми бровями. Искорки, которые иногда в них вспыхивали, намекали на то, что он знает что-то, недоступное другим. Например, про «Емелькин» кладе.
Самая бредовая идея, которая могла прийти мне в голову, это попытаться уговорить Абузара, указать мне место, где запрятаны сокровища Пугачёва. Они, может быть, ему и не нужны совсем, а мне-то бы ой как пригодились. На добрые дела, конечно, ведь я - хороший человек. Так считает мой отец, я сам и некоторые окружающие.
Ужинать за стол сели втроём – Абузар, жена его Лукерья, и я. Хлебая деревянной ложкой щи, хозяин куда более приветливей, чем прежде, спросил:
- Виниться думаешь?