Философия 21 - Литературный форум - поэзия, проза, литературная критика, литературоведение, аудиокниги.

Барлог · 31.10.2011, 16:08

По ссылке находится книга, в которой мною делается попытка освещения проблем нашего общества с философской точки зрения
http://zhurnal.lib.ru/h/hohlow_s_o/f21.shtml

Барлог · 31.10.2011, 16:20

Отрывок:
Конец Литературы
Нужна ли в наше время литература?
Что за странный вопрос? - спросят меня. - Как можно его не то что задавать, но как вообще такой вопрос мог прийти в голову? В наше то время расцвета книжности?
И, тем не менее, не превратилась ли в настоящее время литература в нечто вроде еще одной священной коровы, стада которых оккупировали нашу жизнь?
Вот взять хотя бы литературное творчество в Интернете. Налицо огромное количество литературной продукции, которую заведомо никто не прочитает. Пишущих в наше время стало больше, чем читающих. В чем смысл этого писательского бума? Если он вообще есть, конечно.
Начнем с того, что литература вовсе не некое вневременное явление, которое якобы было всегда и пребудет вовеки веков. Были времена (и культуры), когда (и где) литературы в ее привычном понимании не было. Да, конечно, нечто подобное ей было всегда, были мифы, сказки, былины и всякое такое прочее, то есть всегда и везде было и будет какое-то творчество, но полагать, что почему-то именно литература вдруг навсегда сохранится в своей отлившейся в последние столетия форме, в высшей степени наивно. Особенно учитывая, что даже в рамках нашей культуры можно отследить весьма видимые изменения, к примеру, то, как появлялись и исчезали жанры, как менялись подходы и приемы. Почему же, зная это, мы подсознательно веруем, что то, что есть - навсегда?
Что там жанровые изменения, если кардинальные, качественные мутации происходили с такими культурными монстрами, как религия, как наука, как медицина, как образование, да, в общем-то, - вообще со всем и вся. А раз все и вся столь сильно менялось, менялось в достаточно краткие, в общем-то, по историческим меркам сроки, то почему именно от литературы мы вдруг ожидаем неизменности?
Проставив акценты таким образом, мы с необходимостью приходим к выводу, что литература может быть изменчива, как все остальное. А раз так, то не пропустили ли мы уже это изменение, не ждем ли от литературы того, чего она нам, в ее современном состоянии, дать уже не способна?
В связи с такой постановкой вопроса, стоит спросить для начала, что же давала литература раньше? Не потеряли ли мы это что-то? Не утонуло ли это что-то в потоке страниц, книг, авторов?
Толстой, Достоевский, и прочие древние писатели, несли в темные массы свет и смысл. Теперешние массы изменились, они сами готовы светить, пусть и отраженным светом. И они уж точно не нуждаются в том свете и смысле, который исходит от Толстого и Достоевского. Натужный свет, который испускают современные писатели, не связан со смыслом. Это нечто вроде болтовни ребенка, научившегося говорить.
Древние писатели научили народ говорить, но они не в состоянии были дать ему свой ум. Ребенок умеет говорить и говорит без умолку, несмотря на то, что сказать миру ему нечего.
Беда современной литературы - недостаточность, да и более того - неприятие смысла.
Современный писатель - не способен к попыткам решения жизненных проблем. Он занял позицию провозвестника общепринятого среднего и нормального, и потому не сталкивает мировоззрения в целях выработки чего-то нового, не ищет в них изъяны, он озвучивает доксу.
Впрочем, дело не только в писателе, он получил встречное движение читателя. Современный писатель и современный читатель достойны друг друга.
Полки магазинов ломятся от разноцветных томов, но даже если бы все эти книги были бы через край переполнены смыслом (во всяком случае, в книгах старых авторов он точно есть), то этот смысл все равно некому воспринять, словно бы книги эти написаны на другом, забытом языке. Язык смысла забыт, утерян.
Утерян - потому что изменился получатель книжных посланий. Читатель недавней древности жадно ловил идеи властителей дум, нуждаясь в соучастии в общей работе мысли. Теперь же нет ни властителей дум, ни собственно дум.
Современный читатель - ребенок, вечный великовозрастный ребенок, не желающий решать загадки жизни вместе со старинными авторами, он настроен на то, чтобы до старости поглощать интеллектуальный прикорм. Теперешняя литература - это колыбельные для не желающих взрослеть детей. Культура не преодолела главную опасность - усталость.
То, что из литературы ушел смысл, конечно, не значит, что литература от этого исчезнет. "Отряд не заметит потери бойца". Даже всех "бойцов".
Вот потеряли мы "бойца" - Бога, но храмы стоят, их реставрируют, строят новые, словно все так, как прежде. И стоят эти дома Бога без Бога, словно жилища только что брошенные хозяевами. Вот-вот, казалось бы, Он был здесь, да куда-то ушел, но раз уж зашли, да Хозяина не застали, то не теряйте времени зря, - купите свечечку, иконку или какой старинный ритуал, мало ли, вдруг вернется...
Вот и современная литература, словно современная религия - полки полны книг, но главное покинуло их.
Возвращаясь к вопросу количества книг, вопросу увеличения книжного потока, отмечу, что это увеличение количества вовсе не безобидно - оно произошло за счет падения качества. Писать стали больше, потому что снизились требования к писательскому труду. Писательство не воспринимается как серьезный труд, и уж тем более как труд на чье-то (кроме себя) благо, глаголы "думать" и "писать" у современных литераторов больше не сопутствуют друг другу.
В наше время, когда объявляются один за другим то Смерть Бога, то Конец Истории, то Смерть Автора, то Закат Метанарраций, то и вовсе Смерть Субъекта, констатация очередного конца очередного какого-то явления на фоне этого ряда может показаться событием не особо значимым. Между тем Конец Литературы имеет, возможно, более значимые последствия, чем все прочие концы и окончания.
Вот, к примеру, Мамардашвили возводит произведения искусства в степень органа воспроизводства человеческой жизни:
"Наших органов зрения, тех способностей, какими они обладают, не было бы без того, что возникали бы предметы, не разрушаемые временем, которые в себе содержали бы горизонт вообще того, что мы можем видеть и переживать"
Он полагает, что:
"нашей человеческой жизни не было бы без этих приставок к нам, без этих расширений нашего зрения"
То, что он показывает на примере произведения живописи, производится и посредством литературного произведения, и последнее для нашей жизни более значимо, поскольку извлечение смыслов и конституирование этой способности к извлечению смыслов производится в гораздо большей степени через литературу, чем через приобщение к каким-либо другим видам искусств. Люди нечасто посещают картинные галереи, театры и филармонии, книги же - постоянные их спутники.
Но тогда, если "приставки к нам, эти расширения нашего зрения" перестают выполнять свою функцию, то возникает угроза "нашей человеческой жизни", самому человеческому существованию, как существованию Человека. Т. е. нечто, конечно, будет существовать на месте человека, но лишенное дополнительных измерений, которые давали ему эти искусственные "расширения".

31.10.2011, 16:08	#1
Барлог Новый участник Регистрация: 30.10.2011 Сообщений: 3	Философия 21 По ссылке находится книга, в которой мною делается попытка освещения проблем нашего общества с философской точки зрения http://zhurnal.lib.ru/h/hohlow_s_o/f21.shtml

31.10.2011, 16:20	#2
Барлог Новый участник Регистрация: 30.10.2011 Сообщений: 3	Отрывок: Конец Литературы Нужна ли в наше время литература? Что за странный вопрос? - спросят меня. - Как можно его не то что задавать, но как вообще такой вопрос мог прийти в голову? В наше то время расцвета книжности? И, тем не менее, не превратилась ли в настоящее время литература в нечто вроде еще одной священной коровы, стада которых оккупировали нашу жизнь? Вот взять хотя бы литературное творчество в Интернете. Налицо огромное количество литературной продукции, которую заведомо никто не прочитает. Пишущих в наше время стало больше, чем читающих. В чем смысл этого писательского бума? Если он вообще есть, конечно. Начнем с того, что литература вовсе не некое вневременное явление, которое якобы было всегда и пребудет вовеки веков. Были времена (и культуры), когда (и где) литературы в ее привычном понимании не было. Да, конечно, нечто подобное ей было всегда, были мифы, сказки, былины и всякое такое прочее, то есть всегда и везде было и будет какое-то творчество, но полагать, что почему-то именно литература вдруг навсегда сохранится в своей отлившейся в последние столетия форме, в высшей степени наивно. Особенно учитывая, что даже в рамках нашей культуры можно отследить весьма видимые изменения, к примеру, то, как появлялись и исчезали жанры, как менялись подходы и приемы. Почему же, зная это, мы подсознательно веруем, что то, что есть - навсегда? Что там жанровые изменения, если кардинальные, качественные мутации происходили с такими культурными монстрами, как религия, как наука, как медицина, как образование, да, в общем-то, - вообще со всем и вся. А раз все и вся столь сильно менялось, менялось в достаточно краткие, в общем-то, по историческим меркам сроки, то почему именно от литературы мы вдруг ожидаем неизменности? Проставив акценты таким образом, мы с необходимостью приходим к выводу, что литература может быть изменчива, как все остальное. А раз так, то не пропустили ли мы уже это изменение, не ждем ли от литературы того, чего она нам, в ее современном состоянии, дать уже не способна? В связи с такой постановкой вопроса, стоит спросить для начала, что же давала литература раньше? Не потеряли ли мы это что-то? Не утонуло ли это что-то в потоке страниц, книг, авторов? Толстой, Достоевский, и прочие древние писатели, несли в темные массы свет и смысл. Теперешние массы изменились, они сами готовы светить, пусть и отраженным светом. И они уж точно не нуждаются в том свете и смысле, который исходит от Толстого и Достоевского. Натужный свет, который испускают современные писатели, не связан со смыслом. Это нечто вроде болтовни ребенка, научившегося говорить. Древние писатели научили народ говорить, но они не в состоянии были дать ему свой ум. Ребенок умеет говорить и говорит без умолку, несмотря на то, что сказать миру ему нечего. Беда современной литературы - недостаточность, да и более того - неприятие смысла. Современный писатель - не способен к попыткам решения жизненных проблем. Он занял позицию провозвестника общепринятого среднего и нормального, и потому не сталкивает мировоззрения в целях выработки чего-то нового, не ищет в них изъяны, он озвучивает доксу. Впрочем, дело не только в писателе, он получил встречное движение читателя. Современный писатель и современный читатель достойны друг друга. Полки магазинов ломятся от разноцветных томов, но даже если бы все эти книги были бы через край переполнены смыслом (во всяком случае, в книгах старых авторов он точно есть), то этот смысл все равно некому воспринять, словно бы книги эти написаны на другом, забытом языке. Язык смысла забыт, утерян. Утерян - потому что изменился получатель книжных посланий. Читатель недавней древности жадно ловил идеи властителей дум, нуждаясь в соучастии в общей работе мысли. Теперь же нет ни властителей дум, ни собственно дум. Современный читатель - ребенок, вечный великовозрастный ребенок, не желающий решать загадки жизни вместе со старинными авторами, он настроен на то, чтобы до старости поглощать интеллектуальный прикорм. Теперешняя литература - это колыбельные для не желающих взрослеть детей. Культура не преодолела главную опасность - усталость. То, что из литературы ушел смысл, конечно, не значит, что литература от этого исчезнет. "Отряд не заметит потери бойца". Даже всех "бойцов". Вот потеряли мы "бойца" - Бога, но храмы стоят, их реставрируют, строят новые, словно все так, как прежде. И стоят эти дома Бога без Бога, словно жилища только что брошенные хозяевами. Вот-вот, казалось бы, Он был здесь, да куда-то ушел, но раз уж зашли, да Хозяина не застали, то не теряйте времени зря, - купите свечечку, иконку или какой старинный ритуал, мало ли, вдруг вернется... Вот и современная литература, словно современная религия - полки полны книг, но главное покинуло их. Возвращаясь к вопросу количества книг, вопросу увеличения книжного потока, отмечу, что это увеличение количества вовсе не безобидно - оно произошло за счет падения качества. Писать стали больше, потому что снизились требования к писательскому труду. Писательство не воспринимается как серьезный труд, и уж тем более как труд на чье-то (кроме себя) благо, глаголы "думать" и "писать" у современных литераторов больше не сопутствуют друг другу. В наше время, когда объявляются один за другим то Смерть Бога, то Конец Истории, то Смерть Автора, то Закат Метанарраций, то и вовсе Смерть Субъекта, констатация очередного конца очередного какого-то явления на фоне этого ряда может показаться событием не особо значимым. Между тем Конец Литературы имеет, возможно, более значимые последствия, чем все прочие концы и окончания. Вот, к примеру, Мамардашвили возводит произведения искусства в степень органа воспроизводства человеческой жизни: "Наших органов зрения, тех способностей, какими они обладают, не было бы без того, что возникали бы предметы, не разрушаемые временем, которые в себе содержали бы горизонт вообще того, что мы можем видеть и переживать" Он полагает, что: "нашей человеческой жизни не было бы без этих приставок к нам, без этих расширений нашего зрения" То, что он показывает на примере произведения живописи, производится и посредством литературного произведения, и последнее для нашей жизни более значимо, поскольку извлечение смыслов и конституирование этой способности к извлечению смыслов производится в гораздо большей степени через литературу, чем через приобщение к каким-либо другим видам искусств. Люди нечасто посещают картинные галереи, театры и филармонии, книги же - постоянные их спутники. Но тогда, если "приставки к нам, эти расширения нашего зрения" перестают выполнять свою функцию, то возникает угроза "нашей человеческой жизни", самому человеческому существованию, как существованию Человека. Т. е. нечто, конечно, будет существовать на месте человека, но лишенное дополнительных измерений, которые давали ему эти искусственные "расширения".