Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

- Э, куда задрали? - делал замечание Ершов. – Он ведь так потолок проткнёт.
Прапор немедленно втягивал бестолковку в плечи и опускался на четвереньки.
- Не солидно, не солидно, - ёрничал Кабанчик. – Не годятся такие во флот. Бросай его, ребята.
Парни начинали переворачивать столешницу. С диким воплем с пятисантиметровой высоты падал на пол самый главный дудило отряда. Публике это развлечение ужасно нравилось. Солдаты бегали по всему отряду, заманивая к нам знакомых прапоров. Да и те, однажды испытав красоту полёта в бездну, не хотели оставаться в одиночестве – тащили к нам своих друзей лечиться от морской болезни.
Через пару недель поток пациентов иссяк. Но Кабанчик был неистощим на выдумки. В чипке (отрядный киоск) продавали очень вкусные пирожки с повидлом. Ершов сидит на табурете в аппендиксе меж спортивных снарядов, ловит моряков:
- Иди сюда. Ты знаешь, что я окончил школу индийских йогов? Не знаешь? Не беда. Сейчас покажу самый простой фокус. Раздену тебя, в одном тельнике оставлю – и пальцем не коснусь. Не веришь? Тогда давай спорим на пирожки. Учитывая разницу доходов, ты два ставишь, а я десять. Нет, двадцать. Десять копеек против рубля, что я скажу индийское заклинание, и ты останешься в одном тельнике. По рукам? «Ёк-макарёк!» Сколько на тебе тельников? Один? А я что говорил? Шуруй за пирожками.
Один пирожок Кабанчик съедал, другой возвращал проигравшему пари. Оба оставались довольными. Я решил подыграть индийскому факиру. В конце февраля подъехала молодёжь из Анапы – смена дембелям. Самой одиозной личностью первогодков был наш метрист, замена Цындракову. Он обошёл всю группу, каждому пожал руку и представился:
- Толя Мыняйло с пид Львива.
- Придурок какой-то, - посетовал Цилиндрик, но ошибся.
Хохол Меняйло был хитрющей бестией. Его невозможно было заставить что-то сделать. Он понимал приказ с полуслова, кидался на исполнение, как кость на собаку, и болтал, болтал без умолку – о том, как он рад безмерно, что это дело поручили именно ему. Суетился, что-то делал, а результата не было никакого. Вот Цилиндрик и решил – придурок. На самом деле то была уловка сачка. И действовала – его вскорости перестали посылать за сигаретами в чипок, да и вообще что-то поручать, о чём-то просить. Даже гнали подальше от работы – иди-иди, без тебя управимся. Чтоб только не надоедал своей невозмутимой болтовней. Вот этого Мыняйлу я и отправил на глаза замполиту, предварительно приказав надеть под галанку второй тельник. В результате – кулёк с двадцатью пирожками на замполитовы деньги хохол сам принёс. Ну и посмеялись, конечно.
- Евреи плакали, когда хохлы на свет родились, - сокрушался Ершов.
Кстати, о молодом пополнении. Мотористом на наш корвет, взамен уходящему на дембель Сосненко, определили Мишку Самохвалова. Родом он был из Куйбышева, с улицы имени Очистных Сооружений. Поначалу думал – прикалывается. Потом увидел обратный адрес на конверте, понял – бывает. Парень был хоть куда – и приколоться-посмеяться, и поработать от души. После школы на гражданке автослесарем трудился. Собрал Белов, наш флагманский механ, всех мотылей, - кроме дембелей, конечно - усадил в ГАЗ-66, повёз на мыс Белоглиненный. Задача – установить запорный кран на новой топливной цистерне. Чтоб мы могли здесь заправляться, рядом с границей, а не бегать каждый раз в базу. Но для установки крана, надо было нарезать резьбу на патрубке 157-ой трубы. Представляете? Ничего Вы не представляете. Цистерна установлена с наклоном к берегу, чтоб соляра самотёком…. И патрубок под углом. Лерка – железяка такая с резцами – полметра в диаметре, тяжелющая. Никак не хочет резать резьбу – срывается. Измочалили входной торец патрубка и плюнули – не по силам задача. Стёпка к погранцам на ПТН (пост технического наблюдения) уехал. Механ за ним пошёл. Ребята костерок развели. Я Мишку мучаю, от цистерны не отпускаю.

[santehlit]

- Ты же автослесарь – придумай что-нибудь.
- Здесь сила нужна, начальник, а голова без толку.
- Ну, не скажи. Давай от обратного – если гора не идёт к Магомету, что делает последний…? Ты главное скажи – трубу окончательно не загубим?
- Да что с ней сотворится? Давай попробуем.
Мишка меня с полуслова понял. Поднимаем мы эту лерку, вешаем на трубу задом наперёд, толкаем в противоположный конец, затягиваем резцы.
- Ну, помолясь!
Я маслом трубу поливаю. Мишка монтировку в гнездо вставил, лерку вращает – резьбу нарезает. И знаете – получилось. Эффектно так получилось. Механ машину подогнал.
- Собирайтесь, мужики.
Я:
- Кран не будем устанавливать?
Механ:
- Ну, устанавливай.
Мишка принял кран из машины, я – каболку. Пошли вдвоём устанавливать. Намотали, закрутили, закрепили. Возвращаемся.
- Готово.
Парни в кузове сидят, механ в кабине.
- Не надоело прикалываться?
- Да идите, посмотрите.
Парни поленились, механ нет. Вернулся, руку жмёт:
- Сочтёмся.
Вот такого мне дали помощника.
Но вернёмся к Кабанчику. Присмотревшись, пообтершись, решил Ершов сделать себе громкое имя в тихой ханкайской заводи. Предпосылки имелись – компактная группа моряков, воспитанная капитаном третьего ранга Кручининым на сознательном отношении к службе. Поясню, что имею ввиду, простым примером, не вдаваясь в экстремальные ситуации. Нам надо ехать на пирс – менять суточный наряд. Приходим на КПП – машины нет. Ничего страшного – идём пешком – пусть догоняет. Идём по посёлку с автоматами, но без разрешения и сопровождения. Могли бы в магазин заглянуть, водки набрать, к девицам пристать, гражданским накостылять. Максимум, что позволяли – миниатюры пред юной и прекрасной половиной населения. Идём по улицам – двое в шинелях с автоматами, один налегке - в тулупе и валенках. Этот посерёдке, как конвоируемый. Девчонок завидит, руки за голову, лицо в землю. А потом как побежит, под ноги бросится девчатам. Те визжат, а мы кричим:
- Стой! Стрелять буду!
Но автомат за спиной – с ним шутки плохи: он заряжен. Мишка Терехов попытался однажды заложницу захватить, но гордая ханкаечка с китайским профилем увернулась и лягнула его в пах. Мы с Сосненко подбегаем, а нарушитель уже обезврежен – лежит в снегу, ртом воздух ловит, и низ живота зажимает. Смех без греха….
Тут как раз бумаги пришли из бригады – в Дальнереченском погранотряде состоится краевая комсомольская конференция – приглашается актив пограничных войск. Стали мы готовиться. Сел Кабанчик за речугу. Сочинил Воззвание личного состава Ханкайской группы катеров ко всем пограничникам страны. Мол, так и так, ребята, вызываем всех на соцсоревнование, сами же обязуемся служить и знать матчасть, политику только на отлично. Суёт мне:
- Прочти. Ну, как? Выучи наизусть – на конференции выступишь без бумажки.
Блин. Не любитель фарсов, тем более, всесоюзного масштаба. Мишку Терехова сюда – он бы выдал, он профессионал в таких делах. Едем в поезде – я учу. Расквартировались в бригаде в роте малых катеров, мне некогда с друзьями обняться – я речугу учу.

[santehlit]

И вот актовый зал отряда. На трибуне ораторы – солдаты меняют офицеров, моряки солдат. Озвучили мою фамилию. Иду. Думаю, нет, не буду Ершовские вирши декламировать. О том же самом, но своими словами – суть-то мне ясна. И погнал:
- В одном из первых пограничных документов было записано, что граница – это наша святыня, это наших пограничных войск знамя, и допустить, чтобы, хотя одну минуту она не охранялась вооружённой рукой – это значит совершить преступление….
Так начиналось Кабанчиково Воззвание. Так я и начал, а потом понёс отсебятину, хотя от сути не далеко уклонился. На соревнование погранвойска всей страны таки вызвал, а о Ханкайской группе сказал – постараемся. Не грозился нос утереть, как Ершов писал, а пояснил, что, соревнуясь, жить веселей. А мы постараемся….
Ребята поздравляют – нормально сказал. Кабанчик кулак мне к носу, а потом руку пожал. Промолчал.
После моего выступления потерялась тема конференции: все ораторы, так или иначе, обращались к Воззванию – кто поддерживал, кто критиковал. Те, кто «за», обращались – старшина, а кто запомнил – товарищ Агарков. Кто был против – уважаемый оратор. А какой-то летёха с отряда назвал меня речником-пограничником – ладно, не озераком. Словом, дебаты. Даже скучно стало. Потом смотрю, на трибуне морда знакомая. Бог мой! Эти голубые брызги не забыть до гробовой доски. Значит, в активисты записался, ворюга, шакал бербазовский. И говорит-то складно. Сегодня мы с тобой посчитаемся. Зло должно быть наказано. Верно, говорю?
Выследил я его и на перерыве беру в курилке за локоток.
- Помнишь меня, козлина? Не помнишь? А я так на всю жизнь. Впрочем, готов всё забыть и простить, если ты сейчас со мной на мороз выйдешь. Не пойдёшь, говоришь, так я тебя здесь грохну. Эка невидаль – дерьмо на палубе.
- Не брал я твоего тельника! – визжит голубоглазый старшина теперь уже первой статьи.
Моя ладонь на его плече. Он пытается сбросить её, освободиться. Я сжимаю в кулак вторую. Он жмурится. На нас начинают обращать внимание офицеры.
- Эй, эй, эй! Что там происходит? Моряки!
Сейчас нас начнут растаскивать – всё превратится в фарс – а потом обоих накажут по службе. Этого я не хочу. Отпускаю воришку и заявляю громогласно:
- Товарищи! Вот этого говнюка я обвиняю в воровстве, в оскорблении достоинства военного моряка и требую сатисфакции. Будешь со мной драться, трус?
Дело приняло оборот, который сам не ожидал. Нас окружили плотным кольцом, заспорили. Кто-то говорил, что сатисфакция – это привилегия офицерства. Другие утверждали, что кулаками можно и матросам разрешать конфликтные ситуации – главное, соблюсти формальности. Погонами старше требовали прекратить безобразие. Мол, что за дикость – есть комсомольские собрания для всяких таких случаев. Одним словом – прекратить! И разойтись! Пожал плечами:
- Я ведь тебя всё равно кончу. Поймаю рано или поздно. А ты от страха мочись в постель, ибо возмездие неминуемо.
После перерыва майор какой-то вполз на трибуну, стал нудно и многословно говорить о войсковом товариществе. Суть которого, по его словам, не только поддержать огнём в бою, но и умение простить недостатки товарищу. Он явно имел ввиду нашу стычку с шакалом бербазы, хотя вслух о ней не говорил. Ну, уж дудки! Зло должно быть наказано. Не отметелю здесь – поймаю на гражданке. Благо – всё про него уже знаю. Призывался из Челябинска и фамилия – Афоничкин. Это мне Женька Талипов сказал – делегат от роты малых катеров.
После конференции Кабанчик наехал:
- Ты что, мать твою, чудишь? Только попробуй!

[santehlit]

Сунул кулак под нос. Сам не поверил этому аргументу и побежал в штаб выправлять проездные документы. Отсылал нас на Ханку, а сам оставался. Отсылал от греха подальше. Афоничкин мог ответить на сатисфакцию самым подлым способом. Целая рота шакалов за ним.
Кабанчик наши вещи и документы привёз в погранотряд – в бригаду так и не пустил. На вокзал сопроводил – езжайте с Богом! Только что не перекрестил. А как отъехал, мы через площадь и в магазин – купили водки по пузырю на брата, палку колбасы и хлеба булку.
Ничего удивительного: всякий русский, собираясь в дорогу, берёт с собою водку – это раз. Мы ехали с конференции, на которой кинули вызов всей стране: стоит отметить – это два. В поезде ехать всю ночь, вагоны набиты людьми, в том числе и представительницами прекрасного пола, с которыми мы настолько отвыкли общаться, что без водки и язык от нёба не оторвать – это три
Короче, взяли, заходим на вокзал. Я портфель поставил на баночку, а там – дзинь! – бутылки. С соседней скамьи мужик встрепенулся и ко мне:
- Пойдем, выйдем.
Вышли на перрон.
- Ты косо посмотрел на мою жену. Какая меж вами связь? Откуда её знаешь?
- А что на вокзале были женщины?
- Вот ты как! Оскорблять?
- Слушай, мужик, ты ведь чего-то хочешь, верно? Говори, не томи. Если в лоб, то начинай – я первым не бью.
- Вот вы какие, тихоокеанцы….
Дальше мы заспорили о моей принадлежности роду войск. В конце концов, до меня дошло, что мужик напрашивается на халявную выпивку. Он даже попытался всунуть в карман моей шинели погончики штурмана гражданского флота. Но эту попытку я пресек и твёрдо сказал, что ему ничего не светит. Он вернулся в зал ожидания, а я задержался в гальюне. Вышел – парни рыскают по перрону в моих поисках. Решили, что этот кадыкастый мужик замочил меня. В зале ожидания мой недавний знакомый хрипел, лёжа на баночке, а Нурик сидел верхом, завернув ему руку за спину. Рядом молча стояла худенькая женщина с огромными полными ужаса глазами. Моё явление примирило стороны и развело по разным углам зала ожидания.
В вагоне оккупировали боковой столик последнего кубрика.
- Заметил, какая красавица проводница? – суетился Нурик Сулейманов. – Я бы к ней подкатился под бок.
- Вместе подкатимся, - одобрил инициативу Валера Коваленко. – У неё их два.
Мы выпили по стакану водки, и ребята утопали в начало вагона. Долго не было. Саша Тарасенко забеспокоился:
- Где застряли? Сходи на разведку. Да, смотри, третий бок не обнаружь.
И я пошёл. Весь вагон насквозь – нет парней. В тамбуре пожилая толстая проводница кидала уголь в вагонную топку.
- Мамаш, не видели морских пограничников?
- Да лучше б не видела. Катьке спать надо: она уж каку ночь глаз не смыкает – простыла, кашляет. А эти привязались. Два солдата здесь курили, я послала – образумьте, уведите. А один ваш вышел и обоих набил. Вот беда! Вы бы их забрали. Только послушают ли?
- Послушают.
Толкнулся в купе проводников. В полумраке картина предстала тяжкая. А может, затуманенная алкоголем фантазия обрисовала всё в чёрных тонах. Но мне показалось…. Мне просто по психике ударило то, что показалось. Нурик и Валера сидели на нижней полке, запустив четыре лапы под одеяло, под которым пряталась худенькая девица лет двадцати и отчаянно боролась двумя руками, одну из которых то и дело выдёргивала, чтобы прикрыть рот при глухом, надсадном кашле. Я чуть было не бросился в драку на своих друзей в защиту совершенно незнакомой мне девушки. Но сдержался. Решил действовать дипломатично.

[santehlit]

- Не пора ли выпить, моряки?
И девушке:
- Хотите, я вам грамм сто принесу – помогает от кашля?
Наши бравые комсорги на перегонки кинулись к застолью – наверное, каждый мечтал осчастливить юную проводницу целебным пойлом. Прикрывая дверь, сказал:
- Закройтесь, они не отстанут.
Открылась дверь в тамбур, из неё строем затопали солдаты. Я шёл и оглядывался – они не отставали и не догоняли, но и дверь не закрывалась, впуская всё новых и новых. Это что за явление Красной армии народу? Достигнув своих, освободил проход, но и строй остановился. Оказывается, дивизия притопала предъявить претензию Нурику Сулейманову – зачем избил двух солдат?
- Как зачем? – удивился кок 66-го. – Чтоб не лезли.
- Это вопрос: кто к кому лез.
Ну и так далее…. Не люблю я эти пьяные диалоги. Короче, красноармейцы обиделись и предложили: либо толпа на толпу, либо Нурик идёт в тамбур с их лучшим бойцом. Без драки они не уйдут. Да, пожалуйста. Они даже не представляют, в какую каку лезут. Их многочисленность ничто перед умением. Один из нас станет в проходе, и полчаса как минимум будет косить всю свору. Кроме как на кулак им некуда лезть – не обойти, не обползти. Потом он сядет к столу отдохнуть и перекусить, другой его заменит. В Манзовке всех оставшихся в живых сдадим в комендатуру. Не следует забывать, ребята, что мы из войск госбезопасности, и нам веры больше. Пришьют вам политическое выступление, и выжившие будут завидовать павшим….
Мои доводы стушевали красноармейцев – они зачесали затылки. Так-то оно так, да как-то некрасиво….
- Никаких побоищ, - заявил Нурик. – Один на один. Кто хочет?
Пока я шёл вагоном с хвостом солдат, Сулейманчик присовокупил второй стакан, теперь изнывал от храбрости. А зря он это сделал. Я имею ввиду водку - в состоянии алкогольного опьянения боеспособность падает.
Такой расклад Красную армию устраивал – не зря же топали. Повеселели, заговорили меж собой. Вызвался поединщик – крепенький, кругленький такой, но Нурика поменьше. Вышли в тамбур, а я с шестью красноармейцами в предтуалетнике теснюсь. За дверью – бац! бац! бум! бум! А мысли мои: дурак ты, Нурик, я почти сделал эту дивизию - одними словами опрокинул наскок. А сейчас что? Тебя в тамбуре боксёр метелит. Меня? Мне и руки не дадут поднять, в стенку вплющат – и будь здоров, Анатолий Агарков!
Кажется, стихло.
- Ну-ка, - отодвигаю солдата от двери. – Гляну.
Приоткрыл, сунул голову в щель. Бойцы стояли, упёршись лбами, держа друг друга за уши. С разбитых лиц стекала кровь.
- Я – Нурик Сулейманов из Казани.
- Я – Талгат Бегашев из Удмуртии.
- Будем знакомы.
- Будем.
Нурик обратил свой взор на меня:
- Всё, Толян, мы кончаем. Ничья.
Я закрыл дверь и объявил:
- Ничья, мужики. Топайте до хаты – все условности исполнены.
Сначала строем прокатилась новость - в поединке ничья, с моряками мир - потом дивизия начала эвакуироваться из нашего вагона. Когда появились умытые Нурик с обретённым другом ни у нас в кубрике, ни в проходе вагона солдат уже не было. Талгат представился, пожал всем пятерню, выпил стакан водки и ушёл.

[santehlit]

- Шайтан! Боксёр попался, - сетовал Нурик. – Если б где посвободней дрались – кранты мне. Дерётся только руками, но смотри как.
Нурик в последний раз продемонстрировал распухшую иссеченную физию и прикрыл полотенцем. Залез на пустую полку в соседнем кубрике и успокоился.
Валера налил в стакан, выпил, закусил, толкнул его в бок:
- К Катьке пойдём?
- Нет.
- Ну, как хочешь. Я пойду – не отдавать же её сапогам.
И ушёл. Тарасенко печально смотрел на последнюю почти полную бутылку.
- Допить надо – выливать жалко.
- Жалко, - согласился я. – Но этим, пожалуй, хватит.
Со мной согласился Тарасенко. Морщась и покрякивая, занюхивая хлебом и закусывая колбасой, мы допили последнюю бутылку. Саня залез на среднюю полку, и я остался один. Хотя нет, были ещё соседи – старушка и женщина лет тридцати с небольшим – на которых мы раньше внимания не обратили. Когда нахлынули солдаты, старушка на нижней полке поджала ноги к подбородку. Да так и застыла в этой позе. Саня Тарасенко уже успокоился над ней, поскрипев своей полкой, а она всё таращила подслеповатые глаза из полумрака. Надо было что-то делать.
- Вы извините эту солдатню – притопали, натоптали. Они больше не придут – обещаю.
Женщина дремала, уперев локти в стол, а голову в ладони, встрепенулась.
- Мамо, да успокойтесь вы.
У неё был приятный хохлацкий акцент, и личико выразительное с большими волнующими глазами. Я пересел от своего бокового столика к ней поближе. Старуха, распрямляясь под одеялом, проворчала:
- Ленка, смотри….
- Свекровь, - прошелестели губы женщины. А я воспринял это, как знак согласия – можно, но осторожно. Положил руку ей на бедро. Ощутил под ладонью волнующую полноту.
- Куда едите? – спросил Елена, переведя дыхание.
- Домой, на Ханку, - моя рука обвила её талию, ладонь пустилась в путешествие от ягодиц к животу.
Она склонила губы к моему уху:
- Не надо.
- Надо, - я попытался её поцеловать, но попал в мочку уха.
- Ленка, отпусти парня ночевать, - ворчала старуха со своего места.
- Да спите, мамо, ничего не будет, - отмахнулась Елена.
Её свекровь, поскрипев то ли полкой, то ли старыми костями, ткнулась носом в переборку и затихла.
- Пойдем, покурим, - предложила Елена, отстраняя мою руку от своих грудей.
Вышли в тамбур. Я уткнулся носом в вырез платья, обнял, притиснул к себе попутчицу за ягодицы. Елена курила, поглаживая мою макушку:
- Не трави себя, успокойся. Ничего не будет – ты мне в сыновья годишься.
- В правнуки, - ворчал я, носом и губами пытаясь одолеть пуговицы её кофты.
- У меня сын в суворовском училище.
- А муж?
- Во флоте. Мичман.
- Сундук.
- Сундук, - согласилась она с тихой печалью. – Хочешь выпить?

[santehlit]

Мы вернулись в кубрик. Елена покопалась в баулах, нашла, плеснула мне на дно чайного стакана коньяку. Потом себе.
- За знакомство!
- Анатолий, - представился я.
- Елена Яковлевна, - шепнула она, протиснув руку для брудершафта.
Мы выпили и чуть коснулись губами. В кубрике под перестук колёс кто-то посапывал – может Нурик, может Саша, а может бдительная свекровь.
- Лен….
- Не надо.
- Тогда скажи мне, тупорылому девственнику, откровенно, как на исповеди - это стыдно, больно или противно женщине? Может, унижает? Может, вы только за деньги?
- Дурачок, - она взъерошила мою короткую шевелюру. – Ах, какой ты ещё наивный дурачок! Это не стыдно, не больно и не противно - когда в постели с любимым человеком.
- Ты очень любишь своего мужа?
- Давай не будем об отсутствующих.
- Значит, нет. По-другому вопрос. У меня никогда не было женщины, но опыт нужен. Не могла бы ты в порядке шефства над морчастями погранвойск поделиться им?
- Глупенький, не стыдись своей девственности. И поверь мне, то, что ты просишь, тебе сейчас не надо. Ты ещё встретишь девушку своей мечты….
- Отговорки. Скажи, не нашлось мужчины, способного совратить тебя.
- Тоже верно. Не обижайся. Лучше давай ещё выпьем. Что за удовольствие – овладеть женщиной в толчке над унитазом. Ты завтра мне в лицо плюнешь, да и себе противным будешь.
- Зачем же в толчке – можно здесь, потихоньку. Никто не мешает.
Выпитый коньяк действовал на нас не одинаково – я всё больше трезвел, а Елену развозило. Она стала хихикать по поводу и без. Всё чаще в разговоре касалась меня жаркими ладонями, и однажды попала в пах.
- Ой, да ты во всеоружии. Мучаешься бедненький. Давай помогу.
Она освободила мою плоть из плена брюк и удовлетворила бушующую страсть нежной рукой, пожертвовав для чистоты флотской формы своим носовым платком.
Потом мы уснули, обнявшись, на её полке.
На исходе ночи нас разбудила пожилая проводница.
- Манзовка, моряки, выходи строиться.
Валера Коваленко уже натягивал шинель. Шурик поднялся. На Нурика лучше было не смотреть – Батый после первого штурма Козельска. Лена пошла меня провожать. Свесилась с подножки, держась рукой за поручень, обняла другой за шею, жарко поцеловала в губы и шепнула:
- В карман твоей шинели я положила почтовый адрес – пиши до востребования. Пиши, я буду ждать. Прощай!
Поезд унёс её в сиреневый туман.

Ваше благородие Катер Пограничный
Вот уже не первый год знаком с тобою лично
От киля до клотика стал ты мне родной
Не везёт в любви мне – повезло с тобой

Уезжали из отряда в один день – дембеля на вокзал и далее в бригаду для расчёта, а мы на катера. Я и не думал, что прощание будет таким слезным. Жили будто бы не очень дружно - в начале зимы даже подрались немножко. А тут…. Обнимались в казарме, вышли, перед машиной просто потоп – слёзы ручьями. Солдаты смотрят, удивляются – должно быть, заголубели моряки от волн своих. Им не понять. Вон и Атаман стоит в сторонке, смолит сигарету за сигаретой. Никаких торжественных прохождений, никаких маршей «Прощание славянки» (а не помешал бы!).

[santehlit]

- Сынки…. – Атаман сбивается и машет рукой, отгоняя подступающие слёзы. Он стар, ему чувственность годами положена. А наши-то,… дембеля-то…. Окружили командира группы, сначала руку жали, потом обниматься полезли.
- Батя…!
Господи, неужто и я Атамана буду батей звать? А потом вдруг понял, откуда вся эта мокрота. Отдирают моряки с кровью то, что в душах проросло – службу, дружбу, дни минувшие. И как они сейчас нам завидуют! Нам – остающимся. Мы им, а они нам.
Вслед за Колей Сосненко Цилиндрик подошёл лобызаться.
- Толян, - ткнулся носом в моё плечо, а потом кулак под нос. – У-у-у, сука.
Смешком затрясся:
- Ну и насоветовал ты мне. Прикололся?
- Да нет, Серый, что ты – бес попутал.
А история такая. Нет, даже предыстория. Хохлы – они же хитрые. Вот и боцман наш умудрился второй раз домой смотаться (первый – ещё в Анапе). Делают родственники справку – кто-то там при смерти. Военком письмо строчит: прошу срочно отпустить попрощаться. Приехал боцман в село родное. Только с автобуса – парнишка знакомый:
- Идём, Лёха – чё покажу.
Прошли садами, заглянули в гараж. А там, в машине сидит боцманова подруга, совершенно нагая, и не одна. Настучал Теслик по бестолковке нечаянному заместителю, а подруге сказал:
- Сволочь ты. Знать больше не желаю.
Вернулся на катер, следом посылка летит. Подруга его неверная в Сухумском универмаге работала – спроворила трико импортное, элластиковое. Таких мы ещё не видели. Боцман трикушку взял, а письмо сопроводительное выкинул не читая.
Зимой Цилиндрику подруга отписала – прости, мол, Серёжа, встретила человека, замуж выхожу. Три года ждала, за месяц до приказа ждалка сломалась.
Цындраков ко мне:
- Что делать, Толян?
Послал бы подальше, но нельзя: теперь я комсорг и старшина - в ответе за личный состав.
- Пиши, - говорю. – Высылай джинсы, и я тебя прощу.
Цилиндрик написал, две недели сумрачный ходил, а потом допетрил и ко мне:
- Ну, ты насоветовал - с какого это перепугу должна она мне джинсы высылать?
Я и тогда на беса свалил.
Эта зима была сурова к дембелям. Столько измен подруг, любимых, даже жён - они будто с ума разом посходили. Старшину мотористов ПСКа-66 бросила жена с ребёнком. Из далёкого Питера потребовала развод и просила забыть дочку – новый папа свою фамилию дарит. Затосковал Колянов, с лица сошёл. Хотели ему командиры отпуск оформить, но потом рассудили – как бы чего не напорол в горячке – и не отпустили. Мишарина подруга бросила. Потом друзья написали – замуж вышла. А у неё уже был ребёнок от Толика - хотели расписаться после дембеля. Старшина группы психованным стал – чуть что, приложиться норовит. Но ведь у нас, где размахнёшься, там и получишь – не терпеливы моряки к насилию. Командиры решили – пусть съездит. Вернулся Толик с побывки развесёлый. Рассказывал:
- Выпил – дома не сидится. Пошёл к бывшей подруге. Ютится она с дочкой и молодым мужем в студенческом общежитии. Завалился, говорю: сначала выпью, а потом решу, что с вами, гадами, делать. Очкарик её за фунфырём погнал. Я любимой – ну-ка, поворачивайся. Поставил рачком-с – она люльку качает, а я её накачиваю глубинным насосом. Только кончил, очкарик прибегает. Выпили. Сурово спрашиваю – как жить мыслишь, студент? чем дочку мою кормить станешь? Он – пык-мык – заикается. Водка кончилась. Беги, говорю, за второй, а то я ещё не решил, как наказывать вас, гадов, буду. Он умчался. Сучка просит – может, ещё раз меня накажешь, а его не трогай. Нет, говорю, сами вы себя наказывайте, а я пошёл - не поминай лихом. Она в слёзы.

[santehlit]

Лёхе Карпинскому, командиру БЧ-5 ПСКа-67, в день приказа письмо пришло. Подруга бывшая пишет: любим, ждём, целуем - хохол в присядку с конвертом. Дембеля разобрались в сути и отмутузили придурка. Сказали, чтоб клёш не шил – не достоин. А суть в том, что подруга бросила Карпинского ещё в Анапе, вышла замуж, родила, развелась и теперь только Лёшу любит и ждёт. Вот такие колбасы-выкрутасы.
Да-а…. письма, письма. Появился у меня адресат до востребования во Владивостоке, и послания шли оттуда нежные, полные смысла и толка. Чувствую, тянется ко мне Елена, о встрече мечтает. Планы выведывает – не хочу ли на сверхсрочную остаться. Я понимаю – любовник нужен, муж уже есть, и живут они неплохо, но чего-то в жизни ей не хватает. Этим чем-то мог стать я. Но чем-то не хотелось, а кем-то тем более. Наверное, это чувствовалось в моих посланиях, и Елена припёрла к стенке:
«…. не забывай, мой юный Грэй (это который с Ассолью?) – мы в ответе за тех, кого приручили».
Действительно, Елена исполнила в поезде то, о чём просил – время платить долги. Хотя чего она добивается? Того же самого, что и я от неё. Не будь трусом, Анатолий, пользуйся. А как мужская солидарность? Сейчас я сундука рогачу, потом меня кто-нибудь – Бога ведь не обойдёшь, и судьбу не обманешь. За всё придётся заплатить. Вот так вагонная интрижка стала терзать мою душу, заставляла быстрей взрослеть и пересматривать жизненные убеждения. Однако, ответы писал регулярно, хитроумно избегая тёмных углов: старался не врать и не брать нереальных обязательств.
По дембелям долго горевать не позволила обстановка на катерах – работы по горло. Первая задача – отопление: холодно ночами. После зимы все дюриты на трубах бегут. Мы с Мишкой поползли в разные стороны – один по подаче, другой по обратке. В неудобном месте стык бежит – никак к хомуту не подладишься. По чуть-чуть винтик кручу, а кипяток руки шпарит. Изматерился весь. Меняйло крутится рядом:
- Товарищ старшина, давайте помогу.
- Иди ты…. на 68-ой, попроси боковую отвёртку вместо этой.
Действительно лишь уголком плоской отвёртки вращал злосчастный винт, а он вращаться не хотел. Меняйло ушёл. Думаю, вот соседи приколются над хохлом – боковых отвёрток ещё не придумали. А Тарасенко придумал – загнул мою отвёртку в тисках под девяносто градусов. И знаете – побежал винт шустрее, затягивая хомут.
Мишка Самохвалов над Мыняйлой оттянулся - ведро даёт:
- Сходи на 67-ой, попроси компрессии – она дюже густая у них.
Хохол всегда готов услужить – ведро в охапку и вперёд с оптимизмом. Приносит мусор, ветошь промасленную.
- Что это? – боцман на переносице брови свёл.
- Так, это, мотыли за компрессией посылали – вот….
- Прикалываются над тобой, дураком. Топай на берег, там, у флотских есть мусорный бак….
- Заодно, - Курносый из-за своей рогатки.- Заодно загляни к ним на камбуз, попроси скока дадут менструации – борщ приправить.
- Ага! – ликует хохол. – Прикалываешься. Я-то знаю – менструация у баб бывает.
Зимой в бригаду на проверку сдали аккумуляторы и топливные насосы высокого давления. Теперь привезли. Механ:
- Аккумуляторы ставьте, подключайте, а ТНВД я сам – их регулировать надо.
Начал с 66-го, да там и пропал. Мы аккумуляторы установили, свет подключили.
- Будем? – спрашиваю Мишку.
- Будем, - отвечает.
Установили ТНВД на ходовой двигатель. Я пошёл к механу моментоскоп попросить.

[santehlit]

- Сможешь? – Белов выглядел измученным.
- Легко.
Установили моментоскоп на первый штуцер насоса. Мишка в форсуночную дырку сунул отвёртку, нащупал поршень.
- Давай.
Я через вскрытый лючок реверс-редуктора вращаю монтировкой двигатель.
- Стоп! Вот и вся недолга….
Мишка ослабил муфту крепления насоса к приводу, повернул немножко.
- Давай.
Моя работа нынче монтировочная – головой Самосвальчик думает.
- Стоп!
С третьей или четвёртой попытки ловим, наконец, необходимый угол опережения впрыска топлива. Ставим форсунки, прикручиваем трубки высокого давления.
- С Богом?
- Помолясь.
Мишка – его заслуга по установке ТНВД – мослает двигатель стартером. Движок крутится бодро, но вспышки не даёт.
- Покури, - говорю, - а то аккумуляторы вскипят.
Перекурили. Встаю сам за пульт. Прокачал масло, замыкаю цепь стартера. После двух-трёх оборотов коленвала, двигатель утробно всхлипывает и заполняет машинное отделение густым и ровным гулом. Развожу ладони – а?
Мишка:
- Лёгкая рука, командир.
Конечно, подхалимаж, но чертовски приятно.
С дизель-генератором возни было меньше. К вечеру катер в строю – по крайней мере, его ходовая и энергетическая установки. А время не терпело задержки - Ханка вскрылась ото льда. Его скопления ещё бродили по водным просторам, а волны и солнце вершили над ними свою разрушительную работу. В оголовке лёд держал нас у берега крепче швартовых, но таял и крошился на глазах. Надо было спешить, и мы с Мишкой на следующий день отправились на «калым».
Помогли Валерику Коваленко установить ТНВД, отрегулировать угол опережения. Аккумуляторы у него были похуже, но с факелом двигатель запустился. Факел – это промасленная ветошь на проволоке. Зажгли и сунули во всасывающий коллектор.
У Сани Тарасенко дела были ещё хуже. Он сам установил ТНВД, отрегулировал, но двигатель не хотел запускаться. Аккумуляторные батареи сели. Когда мы с Мишкой, мотыли-выручалки, пришли на 68-ой, Саня бился над дизель-генератором - на последнем вздохе аккумуляторов пытался его запустить. Предложили помощь и, получив согласие, отрегулировали впрыск топлива по своему опыту. Местные аккумуляторы уже не тянули - пришлось тащить с 69-го экипажу 68-го. Один ящик 70 килограммов, и их, таких, восемь – из машинного отделения поднять, по трапу спустить, дотащить до другого трапа, снова поднять и снова опустить в машинное отделение. Когда сумрак опустился на пирс, берусь за флажки на панели управления – прокачал масло, включил в работу стартер – провернувшись, дизель 3Д6 дал вспышку одним цилиндром, потом двумя, потом…. весело заработал, оглашая округу радостным рокотом. А прибрежные скалы отражали его на просторы Ханки – жди, родная, уже скоро. Мотыли поздравляют друг друга, а корабельная братва семидесятикилограммовые ящики в зубы и на свои места.
Совсем плохо было на 66-м ПСКа. Туда старшиной мотористов с 68-го пришёл Сергуха Леонтьев – ему осенью на дембель – задвинул Лёху Шлыкова ещё на одну навигацию в мотористы. Конечно, не сам пришёл – Атамановым приказом, а разрулил всё Гераська: ему Шурик Тарасенко больше по душе пришёлся.