Яков Есепкин На смерть Цины

[Lens]

Полноте, в бозе все Эги почили,
Только сосать Бересекера вымя.
Еле Ахела в Гияду всташили,
Чесна, клянуся династией Цинь.
Слава, канешна, героям Химеды,
Только отринуты вый и копыта.
А у Нияды-то соплы откедова?
Где этот штуцер холодный зарыт?

(на неожиданное появление Нияды в 37-м упсе)

[angelmoon777]

Харальд - потомок тринадцатый он Исграмора,
Завоеватель Скайрима, король несомненно!
Север ожил Тамриэля, заполнится скоро
Новым народом. А Башни высокие стены
Белого Золота статус нашли государства,
Будет великим, что в сердце Киродиила!
Прочь Алинор! Прекратились народа мытарства
И возродилась, и слава былая, и сила!..

Что до Ахела, так он окончательно крейзи -
В целой Химеде не сыщешь причудливей Эга.
Ноют у бедной Гияды рисунки пореза.
Мёртвое море все также алкает побега...

(на недопонимание Тэуса, опус 419)

[Lens]

Смыслы слились воедино и слились,
Вместо извилин - рисунки пореза
Как они быстро так все расплодились?
Тщетююсь поняить мозга протезом.
Алкает смерти, гляжу, Ниагара
Да будет море немного убито.
Хватит сегодня на пальцах нагара
Пусть хоть немного Нияда поспит

[angelmoon777]

Слиток из смыслов свинца тяжелее,
Ртути живее и золота мягче.
Линии, видишь, порезов алеют? -
Каждый лелеет их, каждый их прячет.
Но вырываясь потоками мути
Кастингом вечно грозит Ниагара!
Где эта кукла наследника Тутти? -
Ждут у печи, утомясь сталевары...
Соединяясь, сливаясь, сплетаясь
Смысл и бессмыслица плавятся корчась,
Он её нежно к себе прижимает,
Жадно желая густых многоточий.
А у неё под слоями металла
Плещется, бьётся горячее нечто!
То что их некогда соединяло
Тоже закончится в пламени печи...

("Последний день Помпеи", опус 101)

[Lens]

[Bojena]

Яков Есепкин

На смерть Цины

Восемьдесят третий опус

Ночь тиха, всеблагая Звезда
Восточает иглицы сувои,
Ах, попались и мы в невода
Вифлеемской таинственной хвои.

Картонажные свечки белы,
Тесьмой пламенной щуки свитые,
Презлатятся русалок юлы
И макушки тлеют золотые.

Шелк течет ли, атрамент свечной,
Денно ль Золушки бьются под мелью,
Виждь еще: сколь вертеп расписной
Пуст и темен за плачущей елью.

Восемьдесят пятый опус

Ель всекрасная, слава твоем
Изумрудам и бархатным свечкам,
Спит юдоль, надарил Вифлеем
Ярких шишек сребристым овечкам.

Темной хвои серебро, веди
Нас в погибель, иных персонажей
И не видно с одесной тверди,
А тлеется лишь мел картонажей.

Всё таили румяна и яд,
Берегли мелованные тесьмы,
Негой белых увили наяд
Мглу шаров – со гирляндами, здесь мы.

[Bojena]

Яков Есепкин

На смерть Цины

Двести девяносто третий опус

Грасс не вспомнит, Версаль не почтит,
Хрисеида в алмазах нелепа,
Эльф ли темный за нами летит,
Ангел бездны со адского склепа.

Но легки огневые шелка,
Всё лиются бордосские вина,
И валькирий юдоль высока,
Станет дщерям хмельным кринолина.

Лишь картонные эти пиры
Фьезоланские нимфы оставят,
Лак стечет с золотой мишуры,
Аще Иды во хвое лукавят.

[Bojena]

Яков Есепкин

На смерть Цины

Триста девятнадцатый опус

Столы нищенских яств о свечах
Тени патеров манят, елеем
Днесь и мы эту благость в очах,
Ныне тлейся, беззвездный Вифлеем.

Яства белые, тонкая снедь,
Пудра сахаров, нежные вина,
Преложилась земная комедь,
Ас Лаурою плачет Мальвина.

Дщери милые ель осветят,
Выбиются гирлянды золотой,
И на ангельских небах почтят
Бойных отроцев млечною слотой.