Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

Пустая чистая комната с балконом в обрамлении кленовой листвы привели гостью в изумление.
- Как здорово!
Я включил музыку. Она легла в кровать и протянула руки:
- Иди ко мне.
Я, ложась рядом с ней:
- У тебя кто-нибудь был уже? И не спеши – ещё успеешь, ещё натерпишься от мужиков.
- Какой ты хороший! Можно я тебя слюнями измажу? – и дважды поцеловала в ключицу.
Когда очнулся от грёз и открыл глаза, у кровати на стуле сидела Г. К. Гончарова и чувственно смотрела на меня – то ли с ненавистью, то ли с любовью.
- А мне позвонили: ты шлюху привёл.
Должно быть, Настя тихо уехала, пока я спал. Взглянул на часы – её поезд уже в пути. Господи, не поскупись - дай счастья своему ребёнку!

9

На первое заседание студсовета в новом учебном году мы собрались скорей по привычке или посплетничать – а тем-то не было. Да и соскучились изрядно. Даже Черников, смахнув с лица свою обычную мизантропию, благодушно улыбаясь, стал философствовать:
- А я вообще противник демократии. Один человек изначально не равен другому, и тут уж ничего не поделаешь. Демократический принцип ущемляет в правах тех, кто умней, талантливей, работоспособней – ставит их в зависимость от безликой толпы, от тупой воли глупых, бездарных и ленивых, потому что таких в обществе большинство.
Я сидел в своём кресле председателя в прекрасном настроении, и мне не хотелось втягиваться в полемику. Улыбнулся солнечному зайчику, играющему в пятнашки с тенью кленового листа, трепетавшего за окном. Осень, скоро зима. Листья желтые над городом кружатся – мурлыкалось само собой.
Говорливый и торопливый Савичев вёл себя нынче как-то странно. В развороте плеч появилась осанистость, жесты стали властными, глаза светились жестким блеском. Уже одно то, как долго он нынче не раскрывал рта, говорило о многом. Пристальный взгляд главного оформителя общежития по очереди останавливался на каждом из присутствующих. Так-так, что-то Олежек наш удумал – я поёрзал в кресле, устраиваясь поудобней в ожидании представления: он ведь у нас генератор идей.
И Савичев выдал:
- А я за демократию, но до конца. Вот почему в кресле председателя сидишь ты, а не я? Только потому, что тебя, партийного, рекомендовал деканат. А вот если мы соберём собрание и без рекомендаций поставим на голосование – кого выберут тогда?
Это заявление было встречено негромким, но нервным смешком.
Калякин картинно развёл руками:
- Я, братцы, тоже хочу в председатели.
Внезапно несущий культуру в массы Володя Хренов встрепенулся и сдёрнул с носа очки – этот жест означал у него сильное душевное волнение.
- Вы зря смеётесь! Своевременная ротация руководителей даже партией рекомендуется.
- А кто эту своевременность определяет? – строго спросил комиссар Подкорытов - его, рекомендованного комсомолом, этот вопрос задевал за живое.
- Конечно, народ…., - подсказал Савичев, которого уже понесло, не остановишь.
А я сидел, слушал, улыбался и время от времени кивал головой. Когда молчать стало невмоготу, сказал:

[santehlit]

- А я думал, что мы команда с могучим «мы» вместо однобоко выпяченного «я».
Все уставились на меня, а Черников ехидно улыбнулся:
- Правда? Ну-ка, ну-ка, любопытно послушать.
- До нас в общежитии был председатель, а весь студсовет статистами при нём. Теперь я только веду заседания, имея такой же решающий голос, как и каждый из вас. Всё принимаем общим голосованием. Или кто-то всё-таки считает себя человеком моей свиты? А? Или кому-то охота поиграться в демократию? Так этих любителей я спрошу – всего достигли? больше делать нечего? Как насчёт конференции с избирателями? Предлагаю такую: «О совершенствовании работы культурно-массовой комиссии общежития. Что посоветуете проводить?» Как считаете? Все согласны? Серёга, запиши в протокол. Володя, когда тебе удобно? Олег, изладь объявление. А я возьму на контроль.
Примерно вот так давил бунты честолюбивых соратников.
В бабье лето бывает – лишь только тучами затянет небо, день сереет, веет прохладой, зябнут и ежатся те, кто польстился на призрачное тепло и оделся легко. Собирался в общаге, светило ласкалось, а вышел – бац! – облако наплыло, и стало мне в безрукавой рубашонке весьма дискомфортно. Топал в большой профком, а настроение тут же пришло в гармонию с природой. Гильфанов сказал, что меня там хотят, а что за надобность не открыл - то ли сам не знал, то ли не пожелал сказать. А я теперь шёл, ёжился и ворчал – вот кому-то совсем делать нечего.
В штабе студенческой школы коммунизма ждал меня заместитель председателя по жилищно-бытовым вопросам Александр Синицын. Может быть, в легкомысленной рубашонке с пистолетами, пальмами, и девицами в бикини не стоило появляться пред светлые очи высокого начальства. Ну, да уж Бог с ним - стерпит. Нет, не стерпел - уже ворчит.
- Долго топаем.
- Так я же студент – общественные дела в свободное время.
- Кому уши трёшь: знаю я вас дэпэашников – ни хрена не учите и всегда сдаёте.
И гордый своей проницательностью, хитро сощурился.
Вот и ходи к таким! Да я ни чуточки не оскорбился – весь институт завидует нам. А почему - потом расскажу. Но раз уж так начал, пеняй на себя – я панибратски:
- Ну, что стряслось?
Синицын пригласил меня жестом присесть.
- Вот что я тебе скажу, дорогой, - голос заместителя председателя зазвучал ласково, доверительно, прищуренные глаза раскрылись во весь калибр и оказались умными, проницательными. – Пришло из обкома комсомола положение о смотре-конкурсе студенческих общежитий. Мы посоветовались и решили, выдвинуть вас от нашего студгородка. Как, потяните?
Ну, выставили, выставили – нас не спросили. Да и не спросят – можно информацию считать приказом. Но раз он такой елейный пока, нельзя ли что-нибудь выпросить под шумок. Я задумался – может, сам предложит?
- И вот какое у меня к вам предложение. Пишите бумагу, что надо для полной победы, и сколько это будет стоить. А мы постараемся и чем сможем, поможем.
- Непременно напишем.
В самом деле, если уж такая фортуна легла – грех не воспользоваться.
- Но будьте разумны и по каждому пунктику: что, для чего и почём – себе и нам трудностей не создавайте, а просите разумное в разумных пределах.
- А вот в Китае буддисты верят: преодоление трудностей – одно из наивысших наслаждений жизни.
- Да ну тебя, - Синицын махнул рукой, - китаец выискался.
А меж студсоветчиками разгорелся долгий, утомительный спор о том, как распорядиться обещанными средствами - каждый старался урвать кусок пожирнее на нужды своей комиссии. Не осталась равнодушной и Г. К. Гончарова, хотя какое её комендантского ума дело – деньги-то профсоюзные. С ребятами она не спорила - мелюзга, и сразу же взялась за меня:

[santehlit]

- Да что участковый? Сказал, что дело в ментуре заводить не стали – трактористы покаялись, извинились, проставились, наверное, и дело замяли. Ещё сказали, того, кто фингал Ившину засандалил, искать надо среди ДПАшников – кого-то признали.
Я поёжился от холодка, пробежавшего по спине – вот когда слава-то некстати. А Поня завидовал:
- Ты стал как Черчилль популярен – с тобой весь институт здоровается.
На другой день в общаге появился филер – в спортивной обувке и одёжке, подстриженный под «полубокс», а в руках газета «Советский спорт», между страницами которой таился известный фоторобот. Он сидел на диванчике рядом с вахтёром и озирал цепким взглядом всех входящих и выходящих - Кмитеца пас.
Надо было выручать товарища.
Вовчика спрятали в восьмой общаге, у аэмщиков, в комнате Понькиного друга и земляка Андрея Зязева. После занятий собирались здесь все участники злополучного застолья, кормили Кмитеца холодным жоревом на пластиковых тарелочках из студенческой столовой комплексных обедов и снабжали неутешительными вестями – спортсмены блокаду общаги не снимали. День ото дня подпольщик мрачнел, грозился бросить учёбу и уехать в свой город Свободный, пока цел и на свободе. Напряжение нарастало.
Тут меня вызвали в обком комсомола.
По тому самому смотру-конкурсу в кабинете второго секретаря Соловьёва Вадима собрались все председатели студсоветов заявленных общежитий. Мы же и стали членами жюри – Вадим его председателем. Разработали график посещений (проверок?), критерии и шкалу оценок. Когда обсудили все организационные вопросы и потопали к выходу, я задержался.
- Можно по личному вопросу?
- Валяй.
Выслушав, Соловьёв удивился:
- Ившин? Олег?
Плечами пожал – может и Олег, я почём знаю.
- Ладно, поговорю с ним - телефончик оставь.
Вечером, позвонив вахтёру, вызвал меня
- Всё в порядке. Топайте сейчас в «Турист» и ничего не бойтесь.
Сказать, что не боялись – покривить душой, но потопали. Сели за свободный столик, заказали графинчик водки, выпили для храбрости. Я поучаю:
- Если будет звать куда – не ходи. Сиди и не дёргайся – говорить буду я: за нами обком комсомола, пусть попробует побуянить. Сам он тебя за руку схватил, ну и получил. Вобщем, посмотрим….
Но, ни водка, ни заступничество комсомола не вытравили из души привкуса обречённости – мы ощущали себя камикадзе. Memento Mori, гласила ситуация. Сидели, терзались, насилу дождались.
Чемпион Европы по дзюдо с шеей греко-римского борца и убывающим синяком, где положено, был спокоен, даже улыбнулся:
- Что же мне с вами делать? К барьеру вызвать? На ковёр? Может, харакири себе сами сделаете, и дело замнём?
А нам было куда как не смешно. Провалиться бы под землю и навсегда там остаться, но живыми и здоровыми – вот о чём думалось в ту минуту.
Потом он смахнул с лица милость и стал суров – щёлкнул Кмитеца пальцем по носу:
- А ты, шпендик, будешь хвастать, что самому Ившину засинячил?
Кмитец смолчал и правильно сделал. Мне стала понятной ситуация – мы явились, мы молчим, мы не ползаем на коленях. Мы мириться пришли, а не просить прощения. Чемпион растерялся – этого он не ожидал и не знал, как закончить рандеву, не теряя лица. Потом собрался и с металлом в голосе заявил:

[santehlit]

- Вы меня очень здорово разозлили, ребятки. Ещё раз станете на пути – вам кранты.
Он поднялся и пружинисто пошёл меж столов, походкою напоминая леопарда.
Кмитец выдохнул всей грудью и звенькнул ногтем о пустой графинчик:
- Повторим?
Когда попросили счёт, официант:
- Два рыбных, два мясных, литр водки и того…..
Кмитец палец вверх взметнул:
- Стоп! Столик накрыт был на четверых, но два прибора ты унёс…. Забыл? Напомнить или пересчитаешь?
Застолье с Ившиным пошло на пользу – ресторанный тут же удалился и вернулся со счетом, который молча положил перед моим приятелем. Тот пробежался мутным взором, кивнул, сунул руку в карман.
- Я плачу, - это он мне.
Топая в общагу по ночному парку, мы совсем раздухарились.
- А ты заметил, как он растерялся, когда увидел, что мы не боимся?
- Ну, кто он такой, чемпион Европы? Он только побороть меня может, а запугать - никогда!
И так далее в том же духе.
Только у дверей общаги мысль запоздалая настигла – разумней было взять такси. А что если его спортивные дружки караулили нас в безлюдном парке? Переломали руки с ногами, а то бы и в карьер головой…. Чтоб ни одна зараза не узнала, как студент Вова Курочкин из города Свободный, что на Амуре, чемпиону Европы… рраз! и «светит одинокая звезда» под глазом. Ха-ха-ха!
В конце октября после совещания в обкоме комсомола и бесплатного ужина в его столовой нагрянули с проверкой согласно разработанного графика в общежитие ЧГПИ (Челябинский Государственный педагогический институт). Нам показали три образцовых комнаты, специально подготовленные к мероприятию. Но вся общага смотрелась не презентабельно. Родилось предложение:
- Давайте не будем ходить толпой, а разобьемся на пары, пройдёмся по всем этажам и посетим наугад выбранные комнаты.
Разбитая со мной на пару Таня Керн из магнитогорского пединститута была чуда как хороша – смуглая, черноволосая с правильными чертами лица, изящной фигуркой. Глаза карие и слегка раскосые – в самый раз. Но уж больно серьёзная – на мои комплименты ноль внимания. Досадно так, что в груди засвербело – господи, неужто опять платоническая любовь? А как же природные желания?
Кстати, где она остановилась? Не в гостинице же – надо в общагу к себе пригласить. Вот только повод придумать хороший. Над ним и задумался. Хотя умозрительные картины красотки в моих объятиях сбивали с мыслей.
Стоп! Блеснула идея – прежде, чем приглашать, надо показать свою галантность с другими девушками. Стоп-стоп-стоп….
Я остановился и постучал в комнату, на двери которой висела табличка с девичьими фамилиями.
- Кого нечистая принесла?
- Девчонки, я не нечистый и даже не мокрый. Можно войти?
- И какого хрена шляемся?
- Мы из обкома комсомола, любопытствуем, как вы тут живёте.
Дверь тут же открыли. В комнате всё пошло, как по маслу – девчонки жаловались без конца: на кастеляншу – бельё постельное редко меняет, на коменданта – за порядком не следит, на мальчишек, на соседок…. Потом угостили картошкой жареной, чаем, компотом домашним.

[santehlit]

А жизнь периодически напоминала, что она конечна. Первого декабря, когда надо было ехать в Магнитогорск с проверкой Таниного общежития, я был в Петровке по печальному поводу – хоронили бабушку Дашу (дед Егор умер, когда я в Анапе лудился). Через девять дней Таня была с комиссией в нашем общежитии, а я опять в Петровке на печальном застолье. Так что встретились с красой ненаглядной уже на подведении итогов работы комиссии. Встретились, чтобы навсегда расстаться. Но до этого ещё были три проверки, на которых был я, а её не было.
Общежитие мединститута. Здесь мне что приглянулось? Заходим, парни готовят застолье – водка, закуска, а постели на кроватях кирпичиком, пол чистый, на тумбочках порядок. Сразу видно – армейская выучка. Мы заспорили.
Оппоненты:
- Пить нельзя – ставим два!
Я:
- Общежитие - это дом для студентов, а не казарма и не тюрьма.
Парни слушали-слушали, потом бутылку открыли и налили:
- Угощайтесь!
Я бы выпил, будь моя воля. Хорошие парни, а комиссия дрянь.
В общежитии института электрификации и механизации сельского хозяйства (или меж политехами – «сельхознавоз») заинтересовал очень протокол одного заседания студсовета, на котором судили парня, ворующего нестиранные девичьи трусики. Специально забирался в комнаты, шарил в шкафах и тибрил…. нет, ни деньги, а нижнее бельё с пятнами…. Ну, вы понимаете чего.
Да, ну, больной человек, а товарищи пытались применить к нему общесуществующие нормы и правила – стыдили, угрожали. Специально сделал несколько выписок из протокола в блокнот, чтоб рассказать на студсовете и быткомиссии о том, как нельзя работать с людьми. И знаете, пригодилось. Даже раньше, чем смотр-конкурс завершил свою работу. А дело было такое….
Девчонки пожаловались коменданту (она мне), что в их душевую кто-то подглядывает вечерами через окно. Душевые были в подвале, у окон приямки, прикрытые стальными решётками, чтобы не падали прохожие. Онанисту сдвинуть её – пара пустяков. Дал Кошурникову задание, тот выставил дозорных – на второй вечер поймали голубчика. В приямке накрыли решёткой, послали за мной. Мы думали, кто посторонний, а оказался свой, дэпэашник, да не простой – призёр всесоюзной олимпиады по сопромату. Впрочем, рукотворной любви покорны все без исключения, у кого нет подруги.
- Ну, что, отпускаем и на студсовет? – Вилор довольный: дело сделано.
А я возразил, вспомнив вышеупомянутый протокол:
- Зачем же такого парня позорить? Мы его здесь воспитаем.
И двинул ему в пах ногой. Он хрюкнул, зажался, упал, заревел, закричал, заверещал, заохал, заахал, застонал. Тут же сверху девичьи голоса:
- Эй, вы, уроды, кончайте драться!
И в нас полетели целлофановые пакеты, наполненные водой. Падая на асфальт с высоты третьего этажа, они производили эффект рвущихся бомб. Мы ретировались. А через недельку талантливый онанист (оставим безымянным) начал здороваться со мной. Девчонки в душевой лишились восторженного созерцателя. Ну, что сказать – бестолковые.
Ещё когда собрались первый раз в кабинете у Соловьёва, парень этот показался мне смутно знакомым. Но откуда – сразу вспомнить не получилось: голова тогда была занята проблемами с Ившиным. А потом он только мелькал в толпе, а всё внимание поглотила Танюша Керн. Только когда узнал, что зовут его Игорь Седов, вспомнил, где мог его видеть. Нет, тот, мой флотский друг, был боцман Игорь Серов, но так похожи – тот же профиль лица, те же белокурые усы и волосы, та же манерная неторопливость. Он был председателем студсовета второго общежития ЧелГУ (Челябинского государственного университета). Учился на филфаке, но каждый год забирал документы, уезжал в Одессу, где тщетно пытался поступить в духовную семинарию. В комнате, увешенной иконами и запруженной церковными книгами, жил один. Посетив с проверкой наше общежитие, загорелся желанием поприсутствовать на заседании студсовета. А когда получил моё согласие, притащил к нам всю свою команду.

[santehlit]

И подмигнул, чтобы ребята правильно поняли.
Собрание началось. С высокой трибуны к собравшимся обратился ректор, напомнив, к чему призывал молодёжь великий Ленин. Потом кто-то из обкома партии похвалил наш институт замечательный. Замминистра с программной речью должен был выступить после вручения переходящих знамён. Её, к сожалению, я не услышал – чего греха таить: надеялся, обо мне помянет. А произошло вот что.
После того, как высокий гость вручил столичное знамя председателю студенческого профкома ЧПИ, объявили о нашей победе в областном смотре-конкурсе. Я поднялся и под аплодисменты зала стал пробираться к большому проходу, а когда выбрался на простор, то увидел, как лёгкой рысью на сцену к президиуму выбежал Черников с явным желанием завладеть реликвией. Ну, а мне ничего не осталось, как изобразить на лице туалетную озабоченность и направиться к выходу – ну, не драться же с председателем быткомиссии из-за знамени на виду у всех. Ребята потом рассказали – прежде, чем отдать древко в лапы Черникова, замминистра проводил мою спину взглядом до самых дверей.
Странное дело – оказавшись в фойе, я испытал чувство близкое к удовлетворению. Бог с ними – славой на телевидении и рукопожатием их сиятельства. Главное – Черников лёг под меня окончательно: пусть только теперь вякнет. А замминистров на мой век ещё хватит.
Туалет я таки посетил, но возвращаться в зал к пересудам ребят о подлости Черникова совсем не хотелось. Томясь от скуки и безделья в ожидании конца торжественного собрания, подошёл к пиллерсу (колонне), украшенному зеркалом, вгляделся в себя. Все девы в юности красавицы, а у мужчин своя красота. Говорят, к каждому она приходит в своём возрасте – к кому-то в юности, к кому-то в зрелые годы, кто-то прекрасен сединой и морщинами. С зеркала смотрел на меня не капитан Грэй, не Дартаньян и даже не Робинзон Крузо. Обычный малый, каких миллионы – одного со мной роста и одетый как я, однако ничуточку не похожий на известных героев. К сожалению, это действительно так. На что же Таня повелась?
Прошёлся туда-сюда, оглядываясь на отражение: нет и походка не геройская. Да-а, чрезмерно высокого мнения я о своей персоне – чуточку скромности не помешает. От этих мыслей поёжился. И как выяснилось, ненапрасно - уворованное знамя было лишь началом длинной цепи драматических событий. Но не будем спешить.
Створчатые двери актового зала распахнулись, и изрыгнулась толпа. Увидев меня, воскликнул Савичев:
- Заседание продолжается, господа присяжные заседатели – едем кирять на Еловое!
На площади перед главным корпусом института выстроились рядами мягкие автобусы и легковые автомобили. С возбуждёнными голосами, шутками и смехом профсоюзно-комсомольские активисты потянулись к первому ряду, степенно гости и административно-партийный актив ко второму. Стороной пробежал Черников в общежитие со свёрнутым знаменем на плече – торопился избавиться от реликвии и занять место поближе к начальству. Не успел бедолага – «Волги» уехали без него.
Было темно, когда, миновав Чебаркуль, автобусы подъехали к базе отдыха «Родничок» на озере Еловое. Сквозь неплотные облака тускло светила луна, белел снег на огромных еловых лапах – могучий бор подступал к самым окнам двухэтажного здания. Весёлой толпой мы разбрелись по корпусу, получили ключи от комнат на ночлег, оставили там верхнюю одежду и вновь собрались в просторной столовой на уже накрытый банкет.
Два-три тоста, и пошла баталия под Полтавой – гул голосов, звон стекла, ножей, вилок. Каждый чокается и пьёт, колет, режет, в рот кладёт и жуёт. О славный час, о славный миг – ещё напор….

[santehlit]

В тёмной комнате свеча горела – в её неярком свете можно было различить только силуэты девушек. Стол был накрыт. Мне налили вина сухого.
- Ну, так как, Анатолий? - голос неузнанный из темноты.
- Что как?
- Ты ему ничего не сказала?
- Нет, - это голос любимой. – Сама расскажи.
Тут мне поведали такое, что ни спьяну, ни с одури и в голову-то не придёт. Оказывается, Черников времени в общаге зря не терял – вербовал девиц, согласных торговать телом в гостиницах города, а дружки по каторге клиентуру искали. Теперь связь эта оборвалась. Мне предлагалось не абы что, а либо наладить новые связи в местах, где толстопузые толстосумы интересуются прелестными феями, получающими высшее техническое образование, либо в подручные пойти к бывшему председателю быткомиссии. За вполне приличные барыши. Рекомендовали второе, потому что у Черникова всё отлажено, а у меня то ли получится, то ли нет, а время идёт, и девицы сейчас без работы маются. И без денег – а это вредно!
Вот так! Жил я, жил, добрые дела творил, а кому-то показалось, что и на худые способен. Всё дело в цене. Впрочем, вскользь намекнули на нож от блатных - если что. Вот уж вправду: из князи да в грязь. Даже думать не хочется ни о чём подобном, а от меня ответа ждали.
Помолчал, смакуя вино, вздохнул, сказал:
- Вот что, барышни, в новом году, чтоб духу вашего в общаге не было – переезжайте миром к своему сутенеру. Пошли, Таня - аудиенция окончена.
Любимая молча рядом шла, голову долу опустив. Меня окликнули, я задержался, а она всё шла и шла по коридору – нарядная, стройная, с роскошными волосами, как кукла из сказки.
- Мальвина! – окликнул я.
Она испуганно оглянулась и кинулась прочь, громко стуча каблучками в паркет.

11

Рассказывали, замминистра, прощаясь, наказывал:
- Вы того старосту из общежития обязательно поощрите.
О ком он? – недоумевала свита. А педантичный инструктор обкома партии блокнотик достал:
- Взял на контроль.
И додавил.
Вызывает Синицын к телефону:
- Топай сюда да оденься прилично – сфоткаешься на доску почёта.
Натянул тёмно-синюю водолазку, пиджак чёрной кожи – моряки галстуков не носят – и пошёл. Повесили меня…. Да нет, портрет, конечно, на самую главную Доску Почёта института, где студентами отродясь не пахло – рядом с профессорами и докторами. Плечом к плечу академик Морозов – засекреченное светило отечественного ракетостроения.
Теперь-то уж точно я стал в ЧПИ куда популярнее мистера Черчилля.

[santehlit]

Судьба давала мне шансы где-нибудь в чем-нибудь отличиться – грех жаловаться.
Я мог бы:
- остаться мичманом в погранфлоте и служить на Ханке;
- сделать карьеру профсоюзного деятеля в ЧПИ;
- выйти на Станкомаше в большие начальники;
- стать профессиональным журналистом;
- втереться в партийную номенклатуру;
- замутить собственный бизнес…
Но, увы. Старость, пенсия, одиночество – итог жизни. Даже жилья нет собственного. И кто я после этого? Вот-вот…
Но грех жаловаться – жизнь прожита замечательная!
В этом Вы сейчас сами убедитесь…

[santehlit]

Впрочем, включать станцию и настраивать картинку я уже умел. И многие цели распознавать научился по характеру поведения на водной глади.
- Побдишь? - предложил Цындраков и удалился в пассажирку - свой персональный кубрик.
На боевом посту у меня работал дизель-генератор - делать там было нечего, кроме уборки, но я ещё утром в базе её спроворил. Сел в кресло метриста, включил РЛС, развернул картинку. Сразу обнаружил цель – в четырёх милях севернее. Хорошая засветка – как ПСКа.
- Смотри, боцман, - говорю – Гераська неподалёку шляется.
Теслик глянул на экран:
- Похоже, но не должен. Он сейчас в базе лодками торгует.
- Прямо-таки торгует?
- Ну, может, на водку меняет. Что ему здесь делать? А ты понаблюдай.
- Я наблюдаю. Цель неподвижна.
- Ну, пусть себе – утром досмотрим. А если дёрнется куда – буди Таракана.
Из камбуза поднялся Курносый со сковородой жареной картошки.
- Хохла будил – ни чистить, ни жарить, ни есть.
Хохлом у него был Ваня Оленчук, который тут же и притопал.
- Слышь, Вано, - говорю. – Свяжись с 68-м – это они напротив сопки Лузанова болтаются?
Рогаль сходил в радиорубку, просунул в окошечко трубку от радиостанции «Сокол – МЗ» и вернулся в ходовую. В одной руке ложка, во рту картошка, другой рукой жмёт тангенту трубки:
- Шестьдесят восьмой, шестьдесят восьмой, я шестьдесят девятый, прошу на связь.
68-ой не отвечал, откликнулся 67-й:
- Шестьдесят седьмой на связи, – какие проблемы?
- Видишь цель на траверзе Лузановой?
- Вижу цель, вижу тебя, 68-ой из базы не выходил. Цель неподвижна, от линейки далеко, утром досмотришь. До связи.
Это был рыбацкий «Кавасаки». Ночёвка в Ханке на якоре им не разрешалась, и Беспалов скомандовал:
- Досмотреть судно.
Мы, в известном уже составе, спрыгнули на палубу сейнера.
- Да, брось, командир, - разводил руками капитан судёнышка. – Что у нас искать? Рыбки хочешь?
Таракан хотел. Рыбаловы кинули ему пять внушительных своих трофеев и куски льда. Мы уже вернулись после тщетного осмотра сейнера, разоблачились от амуниции, и боцман, присев перед пленёнными обитателями ханкайских глубин, намекал:
- Помнится, Агарыч, ты намекал, что был чемпионом Урала по чистке рыбы.
Таракан открыл дощатый ящик на юте:
- Картошку убрать, а в чемпионах пока не нуждаюсь.
Мы с шефом выгребли картошку из ящика и спустили её в двух мешках под пайолы на камбузе. Таракан сам любовно поместил рыбу в ящик и переложил её льдом.
- Зажилил, сука, - опечалился боцман.
Кавасаки утопал в Астраханку. Мы остались на якоре, осматривая в ТЗК берег и горизонт. На ночь включили РЛС. Сосненко вызвался отдежурить первую смену – то ли простил моё неучастие в воровстве, то ли не желал поблажки Цилиндрику. В два часа, как на границе, поднял на вахту. Ну и я, в привычном режиме, скок в машинное и за уборку. Набрал обрез воды, масла, просочившихся под дюриты, грязной ветоши и вылез спардеком на палубу. Чтобы не говорили о загрязнении окружающей среды, а другого места, как за бортом, для этих отходов на катере не было. Только вынес обрез за леера, чья-то рука из темноты цап за моё плечо.

[santehlit]

Галина сказала довольно спокойно:
- Наверное, не ко времени сейчас, но считаю своим долгом рассказать, зачем на днях приходил участковый.
Я вопросительно вскинул бровь – и зачем?
- Именно по вопросу нравственной атмосферы в общежитии.
Так-так, уже интересно: Гончарова хоть и не похожа на Исайю, но….
- В гостинице «Челябинск» наряду милиции попались две проститутки, по виду и возрасту - студентки. Имён своих не назвали, но клиенты сказали, что зовут их Макумба и Мальвина. Клички, как у собак, что по дворам шалаются. Были девочками с фамилией-именем, стали сучками с кличками.
- А к нам мусорка собака по следам привела?
- Их по вызову возят такси. Участковый просил посмотреть, не останавливаются ли машины ночью у нашего общежития….
- Да сколько угодно – из кабаков, в кабаки: дэпэашники – студенты небедные….
- …. не выходят ли, не садятся в них девки.
Выражение лица у Галины в тот миг было торжествующим – она, слава Богу, уже не девка и, стало быть, не проститутка.
- И что требуется от меня?
Галина в ответ – мол, сразу видать, что ты, Палундра, ещё сопляк, вот станешь отцом взрослой дочери, тогда поймёшь, что от тебя требуется. Я и не сообразил, причём тут взрослая дочь. А проституцию в глубине души считал не таким уж зазорным делом – ну, не вагоны же барышням разгружать, когда кушать очень хочется. Или наряды покупать.
А Гончарова раскраснелась, глаза горят – ух, что за глаза: большие, влажные, искрами сыплют! Всё-таки есть в ней какой-то магнит. Сколько встречаемся, до сих пор не слобастил: чем влечёт – ведь намного старше. Но всему когда-то бывает конец. Задумался, как объявить ей, что я влюбился, что у меня теперь другая есть, а с ней мне встречаться уже не с руки.
Насупившись, замолчали оба. А время тянулось с мучительной неторопливостью. Откуда-то подступила тихая грусть – не за себя, за людей, которые непонятно зачем приезжают из своих столиц, и от этого у других возникают треволнения (тревоги и волнения).
Мы славно помолчали – обиды ушли. После паузы Галина сказала:
- Начальство встречать надо комиссара послать – он такой красавчик у нас, про каких в народе говорят «жаль не девица, а то хоть жениться».
- Отличная мысль!
Идея и в самом деле выглядела весьма удачной. Если Галина пойдёт с хлебом-солью – затрёт студсовет, будто и нет такой организации в общежитии. Если я – всё наоборот. Пусть Понька идёт – он действительно, как Ален Делон нашего общежития.
Гончарова сделала шаг к примирению:
- Начальники приезжают и уезжают, а нам с тобой, Палундра, ещё работать и жить.
- Своей собственной жизнью.
Добавил с умыслом – понимай, как хочешь. Откинул голову на спинку кресла и прежде, чем смежить веки увидел трагическое выражение лица любовницы – изломанные брови, отчаянный взгляд. Ах, Боже, какие страсти – мне бы, сударыня, ваши заботы!