Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

Между тем, стенд у парадной лестницы на втором этаже был закончен и получился на славу – из алюминиевых трубок и полированных столешниц в виде восходящего солнца с лучами. На изразцовых планшетах были обнародованы законы и правила проживания студентов в общежитии, состав студсовета, права его и обязанности, и ещё куча всякой необходимой информации. Савичев даже ящик повесил для анонимок. Когда я приказал его убрать, он поднял вопрос на студсовете и отстоял его, хотя переместил на доску объявлений, которая висела на лестничной площадке между этажами. Всем стенд нравился и мне тоже.
Меня вообще все затеи Савичева приводили в восторг. Например, стенд на стене у чёрной лестницы второго этажа (где курилка) был посвящён женскому целомудрию и открывался классическим портретом красавицы, похожей на Мону Лизу с достойным эпиграфом – «Мудрость женщины воспитывает порядочность мужчины».
- Матрёшки с сосками-папиросками! – бушевала Гончарова, заразившись у стенда позитивом и спустившись к девчонкам в курилку на лестничную площадку. – Ну, дождётесь себе женихов!
Я бы не так сказал, но лучше не стоит.
Отшлёпать невесту по мягкому месту…. О чём это я? Ах, да – сам для себя принял обет безбрачия до защиты диплома. Так что…. но ностальгия даёт себя знать. Живёшь на свете в полной уверенности, что ты царь и повелитель собственной вселенной, да так оно, вобщем, и есть. Но твою разумную и упорядоченную вселенную от хаоса отделяют всего какие-то два шага и всего одно слово. Стоит сказать какой-нибудь матрёшке – ну, так, ради смеха – я вас люблю, и всё: закрутилась жизнь, завертелась и рухнула. Только что ты был хозяином своей судьбы, исследователем тайн науки, сторонником здорового образа жизни и патриотом своей страны, вынашивал честолюбивые планы на будущее и твёрдо знал, что на следующий год ты будешь учиться на третьем курсе. А тут и обрушился на тебя хаос в виде курносой свиристелки (жаргон Гончаровой), коснулся обжигающим дыханием, сказал «милый, я на веки твоя», и рухнул мир грёз и иллюзий – ты в комнатных тапочках на босу ногу шаркаешь с мусорным ведром к мусорному баку. Ради чего? Ради семи минут безумной страсти? О, Боже, за что ты лишаешь нас рассудка? Объяснение могло быть только одно – природа, брат, всегда возьмёт своё. Если не любовь, то чувство отцовства нас бросит под ноги этим матрешкам.
Вот такие одолевали мысли при виде женщины, похожей на Мону Лизу и её девиза. Хотелось крикнуть – эй вы, курицы, кто хочет воспитать во мне порядочность?
Эх, жизнь кошачья!
Савичев как-то быстро ввинтился в студсовет, и так у него шустро дело пошло с оформлением, что в оформительской комнате временами было просто не протолкнуться от работающих, советующих, сочувствующих и любопытных. А Олег просто совковой лопатой грёб авторитет на факультете. Такой стал популярный везде и всюду, прямо слёзы душили. Однажды шёл в общагу с городскими друзьями и пивом, а новый вахтёр на вахте:
- Молодые люди вы куда?
- Они со мной.
- А ты-то кто?
Олег сдвинул к переносице белёсые брови:
- Я же Савичев, мать перемать…. Сидишь? Сиди и не чирикай.
Было такое. И ещё умеренные шалости с подотчётными средствами, но и это Гончарова не считала большим грехом – поворчав, покрывала недостачу. Короче, крепко сел Олег на крючок апломба власти.
Я понятно выражаюсь?

[santehlit]

Это когда человек, то ли соответствующий своему месту, то ли нет, готов всё отдать на свете, чтобы на нём удержаться. Поняв это, я успокоился – в ближайшее время Савичев, как интриган, опасности не представляет, а дело делает, и красный ему флаг.
На заседания студсовета заходил всегда последним с таким приветствием:
- У разрытой могилы собрались некрофилы. Монтана!
Причём здесь американский штат? Но я не реагировал на его выходки:
- Итак, начинаем….
В студсовете не было партий или фракций – каждый ратовал сам за себя, за свои принципы и убеждения. Пятерых уже знаете. Кронпринцем спортивного дела был Борька Калякин – извечный мой критик, но не потому, что не нравилась ему моя личина или политика, или другое. Дело всё в том, что Бориска был капитаном футбольной команды второго курса, претендовавшей на лидерство в общаге и на факультете, но мы их били. Мы - это Понька, его друганы с третьего курса и я, второкурсник. Вот эту спортивную измену Калякин мне никак простить не мог. Стоило мне только открыть рот на студсовете, тут же Борька:
- А я против….
Впрочем, утрирую, конечно, но где-то так.
Софья Романова направляла нам культурно-массовую работу – культпоходы, танцульки, встречи и беседы с выдающимися людьми. Когда её пригласили на ту же должность в профсоюз факультета, она попыталась миниатюрной попкой усидеть на двух табуретах. Да где там! Савичев её мигом съел – протащил в студсовет Володьку Хренова, своего приятеля, сокурсника и сожителя по комнате, хоть мы с комиссаром и были против. Но пока мы уговаривали разобиженную Соню, пока знакомились с её протеже, Савичев такой стенд забабахал на культурномассовую тему, что на третий этаж (где он был повешен) толпами ходили студенты и преподаватели с факультета. А Хренов экскурсии проводил, тыча указкой по планшетам:
- Это «Битлз» на концерте в Нью-Йорке. Вот Джон Леннон, вот Ринга Стар…. Уникальная фотография!
Так убедительно, будто сам их снимал. И вскоре стал председателем культурно-массовой комиссии общежития № 2.
Чудней всего было то, что в этом составе студсовет стал совершенно непредсказуем – имею в виду его решения. Что бы мы с Понькой не напридумали-предложили, тут же критика, свои версии. В итоге получали выработанные решения, а не какую-то статистическую байду по принципу – председатель сказал, все руки подняли. Не осталось девушек в студсовете, одни мужики – все как на подбор до власти и дела жадные. Канул в Лету былой принцип – что тебе велено, то и делай, под ногами не мельтеши. Денег надо? На меня не ехали – Калякин, например, за средствами для спортивных призов шёл в комнату общественных организаций и брал за грудки нового председателя студенческого профсоюза Рафаила Гильфанова (Севрюков уехал в Москву спасать дочку).
- Где у вас Агарков? – удивлялся тот. – Он работает или числится председателем?
Глупец! Студсовет, которому не надо переставлять ноги, это и есть моя работа.
Были ли у нас корпоративные застолья? Увы, нет – спиртным дружбу мы не крепили. Иногда Гончарова к себе приглашала, но не весь студсовет, а известную троицу. Олега Савичева один раз. Но тот быстро напился и полез к хозяйке с поцелуями – почему-то решил, что с ней это запросто, для того, мол, и приглашён. С того вечера больше не удостаивался.
У Черникова первенец родился – Александр стол накрыл, весь студсовет пригласил и быткомиссию. Всего должно было собраться человек пятнадцать, а пришёл я один. Даже Понька, подлый трус, не приехал из своего Копейска, а обещался.

[santehlit]

Взглянул на стол, уставленный яствами, и желудок мой затрепетал сладострастными спазмами, а во рту открылась неостановимая течь. Такая пьянка, блин, срывается! Однако ничего страшного не произошло - Саня обиду проглотил, стал поить меня и кормить. Выпили за новорожденного, за роженицу, за молодого папашу….
– За встречу двух интересных людей, которые нашли друг друга, как пуля дырку, за нас с тобой, – сказал Черников. – Давай-давай…. и огурчик вдогонку…. Сейчас еще по одной – как говорится, между пятой и шестой перерывчик небольшой. Ты закусывай, закусывай….
Совсем напряжение спало – тепло стало, легко дышать. А потом и чувства оттаяли – хозяин заявил, что нам пора познакомиться ближе. Познакомиться ближе вполне удалось. И многие мысли его стали понятны – цель ничто, движение всё. Действительно – трудоголик. Потом он набрался.
- Я с тобой сейчас без лажи буду говорить, без пацанства, а по чистоте. Вот ты кто, моряк?
- Моряк, - кивнул и отхлебнул из рюмки.
- Ты моряк и гордишься этим. У вас если и дрались на корабле, то только до первой крови. Верно? А знаешь, на зоне молотятся до полной отключки, а то, и утопить могут в параше. Параша вся тамошняя жизнь: четыреста уродов, харкая туберкулёзом, строили город-солнце - Северо-запад долбанный. На нарах я понял, - он яростно ударил кулаком в свою грудь, - если я, быдло, хочу прорваться из скотского стойла в светскую жизнь, мне придется своей башкой много заборов протаранить. Я, Анатолий, заборов вообще не признаю. Куда мне надо, туда и пру. Вот ты партийный, ты в шоколаде – судьба сама тебе всё несёт на блюдечке с голубой каёмочкой. Но не вставай мне поперёк дороги – урою, глазом не сморгну. И ничего личного, всё по Дарвину – либо ты меня, либо я.
Страстная речь судимого эволюциониста не произвела на меня должного впечатления:
- Всегда я тебя, Шурик – ты с этим смирись.
Он помотал головой, наверное, давя желание немедля вцепиться в мою глотку. Выпил, закурил и поменял резко тему разговора - захотел вдруг проституток пригласить:
- Сейчас позвоним моим друзьям, и всё будет в ажуре – целый табун….
От внезапно открывшихся перспектив просветлел лицом и душой, простив Черникову наскок.
- Я человек простой и грешный – если ты платишь, конечно, потрахаюсь. А что до Бога, который всё видит – он простит, он за любовь прощает всё.
Простит ли жена, думал я, глядя на захмелевшего папашку. Нет, я не вынашивал коварного плана, просто плыл по воле волн, а челном правил здешний хозяин. Но зря я посчитал пьяного Шурика идиотом. Он спохватился:
- Да здравствует Димка-невидимка! Давай ещё выпьем за моего сына.
Эта рюмка его свалила и лишила студенческое общежитие табуна оплаченных проституток. Ну, почему мир устроен так несправедливо? Классным мог оказаться перепихон. Сожалея об этом, закинул ноги отрубившегося хозяина на семейный диван, налил в рюмку водки, выпил, закусил сыром с дыркой и, закрыв дверь на замок английский, почапал к себе с дебильным выражением на мордалитете.
Эх, сколько осталось невыпитого да несъеденного! Амбиции у товарищей. А Черников гнида, но работящая!
Однажды Галина сообщила, что муж её бывший навещал – не добившись взаимности, пообещал, меня подстеречь и ухайдакать.
- В самом деле? Шибко здоровый?
- Нет, но очень злой – может с ножом или топором….
Да-а, перспектива. За комендантом осталась комната в общежитии – может, туда свидания перенести, чтоб не шляться по ночному городу. Было б здорово! Но я подумал, а она промолчала, только сказала:
- Боюсь я за тебя, Палундра. Очень боюсь.

[santehlit]

Стараясь не делать резких движений, подался к выходу спиной вперёд. А сам диктовал сердцу ритм биения: не тук-тук-тук-тук, а тук… тук… тук… тук. Сердце изо всех сил старалось, но получалось у него плохо.
Допятился до двери и ступил вниз, чтобы дотронуться до живого человека. Схватил Иванова за плечо, потряс.
- Какого чёрта? Дед, я не сплю…, - раздражённо буркнул свернувшийся калачиком мой друг и поперхнулся. – А это кто? Эй, хрен, ты откуда?
Во всяком случае, это не сумасшествие, понял я, но облегчения не испытал. Призрак стоял в проёме двери. Он сказал:
- Тише, мыши, кот на крыше.
Толстые губы его улыбались, а лицо было жутко белое, как маска злодея из театра. Бритый череп лоснился в свете луны. Откуда он взялся в закрытом вагончике?
- Дуйте отсюда – чего расселись? По ушам нахлопать?
Всякий человек, если его хорошенько послушать и встать на его точку зрения, оказывается по-своему прав – а тем более приведение. Усилием воли перед неведомой опасностью мы заставили себя подняться на ноги и подались восвояси, сохраняя достоинство. Да будто бы! Так рванули без понуканий, что призрак в тельняшке нас только и видел. Вступать в перепалку с ним или потасовку каждый из нас посчитал безумием.
Ребята на стройке, куда мы примчались, нам не поверили.
- Уже накирялись?
Я вдруг почувствовал смертельную усталость – в самом деле, сколько можно подвергать психику и нервную систему невыносимым перегрузкам? В таком состоянии и пить не надо – само собой чёрте что привидится. После перенесённых потрясений настроение резко изменилось – стало строгим и торжественным. Не суетится, держаться с достоинством – это единственное, что осталось. Пусть смеются! Однако почувствовал, как сильно кружится голова. Отошёл в полумрак, сел на усыпанную щебнем землю, прислонился горячим виском к прохладе бетонной колонны и провалился в глубокий обморочный сон, из которого вынырнул на рассвете, испытывая чувство близкое к умилению.
Поня склонился:
- Хорошо отоспался?
Я не понял – он завидует или осуждает? А может, смотрит - не спятил ли я? ни пора психовозку вызывать? Я промолчал. Известно – когда не знаешь, что сказать, лучше молчать. Но подумал – чего ты лыбишься, как хунхуз на связанного и безоружного? Подумаешь, прикорнул полчаса. Я же силы восстанавливал для трудовых подвигов, а не половых…. Чёрт, впервые о сексе подумал - за целый-то месяц. Ну, блин, дожил!
- Вот стою я перед вами, простая русская баба, и не хрена мне не надо - Иванов, кемаривший неподалёку, Поньку поддел, и жизнь встрепенулась.
Тоже чуточку пошутил над его хромотой:
- Уронили кирпич на пол, повредили Поньке лапу, всё равно его не брошу, потому что он хороший.
Подкорытов махнул рукой:
- Смешно – животик надорвёшь.
Перед посещением столовой завернули к вагончику с ночными кошмарами – всё было мирно: на двери закрытым висел замок. На завтраке Маркину докладывал Иванов:
- Там была какая-то жуткая бредятина. Вагончик мы отомкнули, потом приведение увидали, испугались и убежали. А теперь он на клюшке. Херня какая-то.
Маркин, инцестуально выругавшись:
- Вы мне столицу Херсонского края лучше не поминайте. Куда флягу заныкали? Ключ потеряли? Блин, не найдёте…, - чиркнул большим пальцем по горлу.
- А где мы его найдём?

[santehlit]

- Ладно, моё дело сторона: приедут хозяйки – разбирайтесь сами.
Подавив желание низко поклониться и прошелестеть: «Слушаю-с, ваше сиятельство», мы снова вернулись к вагончику, подёргали замок – на запоре, позыркали в окна – ничего не узыркали, в траве пошарили ключ – не нашарили. Махнули рукой – чёрт с ними, флягой и брагой. Время подскажет, как поступить. По крайней мере, душа от паники избавилась, дала разуму отмашку – думай спокойно, что произошло и что может произойти ещё в этой теплушке без колёс. Если нам не привиделось с недосыпа, и там кто-то действительно был, то куда он денется в такой деревушке? Правда, стройка тут масштабная, и командировочных, что пингвинов в Антарктике. Надо приглядеться – кто, например, с бритым черепом в тельнике ходит. Возьмём за жабры и ключ отберём. По фигу, что верзила – у нас что ни боец, то мастер спорта.
Мне сегодня, немного выспавшемуся, нравилось всё – и солнце в небе, и зелень, и машины на стройке. Хорошая штука жизнь, если, конечно, мозги шевелятся. А мозги отдохнувшие запустились на полный оборот. Пришла в голову гениальная идея – петли на двери вагончика, ну, которые для замка, ниточкой перевязать. Если кто войдёт, обязательно порвёт. Ну, а если он входит в дверь, то он человек, а не приведение, тогда поймать его - дело техники. Главная гениальность идеи в том, что времени не отнимает для слежки – сейчас завяжу, завтра проверю.
Настроение поднялось ещё круче, когда Афродиту в облике девушки повстречал на дороге – в золотистой тунике и высоких сандалиях (это которые с тесёмочками на лодыжках), плюс синие очи с пушистыми ресницами, плюс припухлые, чуть приоткрытые губы. Я смотрю – ну, ёлы-палы, вылитая Галя Дейнеко, та, что на Ханке сводила с ума. Неужто приехала? Нет, не может, и есть непохожесть – Галочка чуть покруглей, богиня изящней. Эх, Галочка-Галя, до сих пор ты мне снишься - ведь таких девушек больше на свете нет. Когда-то может, и были, но давным-давно повывелись вместе с бессмертными Богами. Лишь одна каким-то чудом уцелела в далёком Приморье. А может, и эта сошла с Олимпа?
- Что-то ищете?
- Вы не подскажите, как мне пройти в контору ПМК?
И облизнула губы кончиком розового язычка – совсем, как та.
У меня внутри сразу всё ёкнуло, а великий и могучий куда-то пропал. Заикаясь, пробормотал:
- Простите, вас не Галя зовут?
- Настя.
- А меня Анатолий. Идёмте, покажу.
И попросил ремень её сумки дорожной себе на плечо.
Наш променад с красоткой по стройке остался замеченным и породил кучу реплик с вопросами. Даже такой:
- Вдуть-то успел?
Мартын рассудил:
- По моему, всё это фигли-мигли, что значит: пустая трата времени. Даже если б оно было – девочка не для такого мартына: красивая слишком.
Что правда, то правда - я о времени, которого нет.
Про Мартына.
Прозвали его так за то, что он сам всех мужиков называл мартынами, а женщин мартышками соответственно.
Росту был среднего, но широкоплеч и мускулист. Курносое лицо его и взгляд насмешливый тормозили знакомиться – сейчас ка-ак выдаст. Однако, те, кто знал Николая Владимировича ближе, называли его человеком толковым, хотя со странным мировоззрением.
Он считал, что мужской пол по всем статьям всегда лучше женского. Мужикам всюду клёво – на работе, на стадионе, на природе, а бабам только в спальне или на кухне, потому что все они гадины, там им и место. Из сего следовало понять, что жизнь семейная младшего научного сотрудника не задалась. Разум не для счастливых, счастье не для разумных - в науку ударился.

[santehlit]

Мы с Настей скоро ушли от этого праздника жизни – нам было о чём помолчать. Она разулась и брела по щиколотки в воде, растянув подол цветастого сарафана. Лёгкий бриз оглаживал каштановые пряди. Чайки кричали над головой. Я шёл следом – в груди что-то попеременно раздувалось и сжималось.
Прошедшая ночь не дала ответа – любим ли мы друг друга, нужно ли нам вообще это. Мы вели себя молоденькими старичками – умудрёнными и хладнокровными. Впрочем, я ещё ждал визита призрака, напрягаясь, Настя – чего-то от меня.
Кстати, о призраке – он приходил. Далеко за полночь, когда мы уже наговорились всласть, и девушка поняла, что домогательств не будет, замолчали, обдумывая сказанное и услышанное. Вот тут-то раздались шаги у вагончика и скрип не открывшейся двери на запоре. Поднялся, подошёл – за окном было тихо, темно и волшебно, лишь бритый череп лоснился в свете луны, и белело лицо, только теперь не улыбчивое, а перекошенное ненавистью. Я развёл руки и вздёрнул плечи – занято, мол, шагай себе мимо. Он ушёл, погрозив кулаком. Нет, блин, целую флягу выжрал, напакостил и ещё недоволен. Ну и призраки пошли бесстыжие!
- Кто там? – спросила Настя. – Пьяница? Ужас, какой! Хорошо, что ты здесь.
Хорошо, конечно. Только как мне быть – девушка совершенно без изъянов: дополнительно обнаружил в ней хорошую начитанность и тонко чувствующую душу. И ещё, была она идеальным собеседником – всё понимающим и молчаливым. Вот как сейчас.
Добрели до пирса, взяли лодку покататься по сверкающей и слепящей глади озера. Вода была пронзительно голубой и прозрачной – каждый камешек на дне виден. Потом искали янтарь на линии прибоя. Молчали о главном – что с нами будет сегодня вечером и вообще. Лучше не думать….
Когда вернулись, обнаружили на бивуаке массовый психоз на почве пьянства. Маркины спали, обнявшись по-братски. Иванов с Кмитецем подрались - Понька их разнимал и получил от обоих. Ваня с Саней тоже сцепились, потом помирились и решили обменяться жёнами. Мартын отговаривал – мол, все они твари. «Твари» сидели у костра - пили, ели и пели хором. И всё это на берегу умопомрачительного озера, обрамлённого соснами. Вот такой праздник.
- Пойдём, - я позвал Настю, - на автобусе доберёмся.
Вечером упившуюся компанию встречал в Байрамгулово сам Задорожный. Он играл желваками, гляди на то, как упившиеся и исцарапанные выползали из «таблетки» (машина такая – бывшая когда-то «неотложкой») подгулявшие строители – бойцы стройотряда вместе с жёнами. А Настя подошла к нему сзади и сказала:
- Папа, я здесь.
Вот это прикол! А я и не знал, что эта юная скво – дочь Большого Белого Отца из Москвы.
Они действительно не целовались. Главный на стройке обнял девушку и прижал каштановую головку к широкой груди широкой ладонью. А потом увёз из Байрамгулово в Аргаяш.
Дней через пять подошёл старший Маркин:
- Кончай работу - топай к конторе, тебя ждёт Задорожный.
Начальник ПМК, осмотрев меня критическим взглядом:
- Переоденься. Я дам вам машину. Поедешь в Челябинск, проводишь Настю. Она просила….
Оно, конечно – мне смену поставят, но как отвратительно любить по приказу.
Из Аргаяша, где Настя жила в гостинице у папаши под боком, покатили в Челябинск. Она болтала, а я самоедствовал. На вокзале отпустили машину, купили билет – до отправления поезда ещё три часа. Куда пойти? Думал достопримечательности города показать, а ей захотелось посмотреть, как устроен мой быт в общаге.

[santehlit]

- И что ты думаешь?
Пожал плечами – как народ решит.
- Ага – ругаются они, а не решают. Какой-то ты не такой, - посетовала Гончарова, - не настоящий председатель. Сказал бы своё веское слово, топнул ногой….
Я вдруг сконфуженно подумал – это ведь она не для себя старается. Женщины, когда любят, несравненно лучше мужчин – преданнее, искренне, самоотверженнее. Но никто не обещал им за это хорошей жизни….
- Да-да, непременно, - пообещал, но вмешиваться так и не стал, а пошёл в свою комнату, рухнул в постель, не раздеваясь, и тут же уснул. Спать я теперь полюбил ужасно и даже днём не упускал для этой страсти свободной минуты.
Первое, что увидел, открыв глаза, розовое закатное небо за стеклом балконной двери. Понька лежал на своей тоже нерасправленной кровати и читал.
- Ты чего порядок нарушаешь?
- А сам?
Я потянулся, ощущая блаженную ломоту в суставах. Сладко зевнул. Всё, баста – начинаю новую жизнь! (Такое случалось со мной иногда). Хватит плыть щепкой по реке жизни, пора брать судьбу за рога. Не зря говорят: «Жизнь у человека такая, каков он сам. Если жестокий человек – она жестокая. Если боязливый – она страшная. Если кислый – она печальная. А у веселого – жизнь весёлая».
- Серый, пойдём в кабак – пельменей пожрём. Ивана прихватим, Кмитеца позовём.
- А ты разве к Галине не идёшь – сегодня ж у вас сексуальный день.
- К чёрту! Напиться хочу, влюбиться хочу…. Молоденькую я хочу, Поня.
К вечеру идиллический закат внезапно ретировался, вытесненный холодным ветром и быстро сгущающимся мраком. Небо посуровело, брызнуло мелким дождиком, грозившим не угомониться до утра. Уже подмокшие изрядно со второй попытки нашли свободные места в ресторане гостиницы «Турист». Столик на четверых – выпили, закусили, огляделись. Две компании гуляют, несколько пар – свободных девочек не видать. Только Иванов не унывал:
- Некого драть – будем драться: что за пьянка без веселья.
И ведь накликал, гад!
Вобщем, пришлось нам из «Туриста» этого уносить ноги со всей возможной поспешностью – похоже, даже не рассчитавшись: по крайней мере, за себя помню, что не платил точно. На весь большущий зал всего-то было две компании, и надо же, не усидели – на чём-то сцепились и подрались. Вот русский характер!
Мужики дрались, бабы визжали, а мы сидели, любовались и комментировали, делая ставки. Потом подъехали менты, стали хватать кого не попадя, и пора было ретироваться. Всё бы ничего, но, пробиваясь к выходу, Кмитец кому-то в морду сунул. Этот кто-то был не простой…..
На следующий день Вилор притопал:
- Приходил участковый, ищет парня, похожего на третьекурсника Курочкина из 416-ой. У него фоторобот на листке.
- И что калякал?
- Вчера в «Туристе» этот парень, похожий на Курочкина, поставил фингал самому Ившину….
- Кто это?
- Да ты чё?! Чемпион Европы по дзюдо, авторитет городской. С такими людьми….
- А кто дрался-то не сказал?
- АТешники, кто же ещё – они давно «Турист» под себя подминают. А тут спортсмены…. И схлестнулись.
- И что участковый?

[santehlit]

Вышли из общаги в восьмом часу вечера. Никого из комиссионных уже нет, фонари и рекламы раскрасили улицу. Тёмное небо порошило город крупными мокрыми хлопьями первого снега.
- Проводишь? – Таня спросила: у неё поезд около полуночи в Магнитогорск.
Я как зачарованный смотрел на её глаза и губы, и отнюдь не перронные мысли кружили голову.
- Три часа на вокзале, Боже праведный! Может, поедем – покажу свою общагу, – наставительно поднял палец. – Мы же с тобой конкуренты – посмотришь, подскажешь или чего на ус намотаешь.
- Бог не дал! – весело рассмеялась она, подкручивая вымышленную растительность под греческим носиком.
А я залюбовался девичьим задором. Хотел что-то сказать ещё, но, увидев троллейбус, махнул рукой и потащил её за собой. Уселись, она спросила, вскинув соболиную бровь:
- Слушай, а ты часом не Джек Потрошитель?
Тут я нахмурился картинно, засопел, набычил голову и пробасил не своим голосом:
- Не знаю. Там видно будет. Как себя поведёшь.
- Ах, несчастная я девушка! - всплеснула руками несчастная девушка. – Последняя просьба – сразу не убивай, сначала снасильничай.
Кто мог бы подумать! Такая чопорная на работе, а теперь, ну, распрекраснейшая девчонка – и посмеяться, и пошутить. У меня просто гора с плеч. Душа поёт и рвётся на простор – в парк, кабаки…. к черту на кулички, лишь бы с ней. Но….
Принятое решение осуществилось. Так легко и быстро претворить его в жизнь мне помог промысел Божий, не иначе. Таня в общежитии, определена на ночь к девочкам в комнату, где есть свободная койка – в Магнитку свою поедет завтра на автобусе и в комфорте. А мы, байрамгуловские строители, напросились к ним в гости: спускаемся на второй этаж – Понька с шампанским, Иванов с гитарой, Кмитец с тортом, а я впереди.
В комендантской распахнута дверь, в кресле Гончарова – в полудошке, забрызганных грязью сапожках, с мокрыми волосами и красным лицом. Пока гостинцы девчонкам искали, вахта, порода крысиная, звякнула, и она прискакала.
- Куда, женихи?
- Женихаться.
- Ты, Иванов, лучше молчи – тебе на второй этаж вообще нужно запретить спускаться. Ты как пройдёшься коридором, так одна-две-три свиристелки сразу бегут на приём к гинекологу.
- Ну, вы мне, Галина Константиновна, льстите.
Я им:
- Идите.
А сам в комендантскую. Чёрт! Принесла нечистая - придётся объясняться.
- А ты не торопишься, председатель?
- Это вы о личной жизни? – сказал я фразу, от которой сразу напряглось лицо мадам Гончаровой. И она ответила с горестным вздохом:
- Я понимаю, счастье – это не долго, а после обязательно будет горе: так уж устроена наша жизнь. Но что мне, скажи, делать, что, если я люблю тебя, проклятого.
Вздохнул и отвечать любовнице не стал, потому что не знал, что ей делать в такой ситуации. Не мог же сказать, топай домой, сиди и жди: может, приду, а может, нет – всё зависит от случая и настроения. Её императорского величества коричневые глаза смотрели на меня с душевной болью, всерьёз и внимательно.
После продолжительного и угнетающего молчания Галина дёрнула меня за ухо (больно – я ойкнул):
- Ладно, бабник, иди, куда шёл.
И загремела ключами в двери.

[santehlit]

Впереди ждала радость встречи с любимой девушкой (это уже решил для себя), а душой владела горечь томящегося в неволе. Может, я - заколдованный принц?
В комнате полумрак. Девчонки сидели на кроватях, парни на стульях вокруг стола. Иванов пел, перебирая струны:

Август в звёздные метели гонит нас из дома
Самолёт мой – крест нательный у аэродрома….

До чего глупые в голову лезут мысли. Ну, к примеру, такая. Для чего Бог создал мужчин и женщин? Чтобы одни страдая, а другие, наслаждаясь, продолжали род людской?
Прогнал неуместные мысли и стал смотреть на бледную лилию, одиноко торчащую из графина. Здесь была или кто-то из наших принёс? Должно быть, Кмитец – он романтик и верит в любовь. И я верил, если бы вороватые глаза не шмыгали по белеющим с кроватей коленям. Что мне вас выколоть? Или что-нибудь вырезать себе, чтобы не беспокоиться впредь никогда. Чтобы любимая девушка без всякой опаски опускала голову на моё плечо в моей кровати и засыпала в объятиях ничем не томясь, кроме радости сознания, что мы друг у друга есть….
Напившись чаю с тортом (шампанское прикончили до меня), напевшись песен, на цыпочках расходились далеко за полночь – общага спала. Я задержался у комнаты - Таня в дверях.
- Слушай, завтра ведь только суббота, оставайся – весь город наш: кино, цирк, театр, куда хочешь…. А в воскресенье уедешь.
Она молчала и улыбалась в чужом халате. Милое личико отразило, как душе её было уютно в эту минуту. А мои голубые и …лядские (со слов Гончаровой) заметить успели и бугорки грудей сверху в вырезе и внизу восхитительное колено, будящее дежавю.

Злится ветер - князь удельный в гати бездорожной.
Самолет мой - крест нательный на любви безбожной.
Свет неяркий, акварельный, под стрелой крылатой.
Самолет мой - крест нательный на любви проклятой.

Утром попросил сожителей где-нибудь перекантоваться следующую ночь, оставив мне свободной комнату. Иванов пришёл пить чай – узнав о моих намерениях, стал инструктировать:
- Главное, Дед, с бабами – напор и решительность.
Я поморщился:
- Думаю, эти качества нужны при рубке дров и вскапывании огорода.
Сергей победоносно улыбнулся:
- Опять пролетишь! Столько девчонок вокруг тебя, и ноль результата. Меня бы поставили председателем, я бы их всех на хрен затрахал.
Мы с Понедельником переглянулись – смотри, какой жеребец отыскался! А Иванов реакцией моей остался доволен. Гутову с Сазиковым:
- У нас две кровати будут свободны.
Понька, понятно, уедет домой.
Что мог ей предложить? Да набор-то известен – с утра парк, карусели, чертово колесо, кафе-мороженое, потом кино, пельменная, драматический театр с водевилем и романтический ужин в «Кавказской кухне» с бутылкой шампанского на двоих. И целый день неспешный рассказ о себе любимом – какой необыкновенный я с самого детства. Может, правильнее было её расспросить? Пытался, но она оказалась лучшим слушателем, чем рассказчиком, а меня понесло. За вечерним чаем в нашей комнате Сазиков с Гутовым впервые узнали о моих приключениях в таинственной пещере Титичных гор – так заслушались, что игнорировали все намёки оставить нас с гостьей наедине.

[santehlit]

- Как интересно! – Таня коснулась моей щеки. – И это был ты? Или ты это он - тот дикий парень из древнего мира, понимающий язык животных? А сейчас ты можешь сказать, о чём поют птицы?
- Соловьи о любви, скворцы о весне, вороны о сыре….
Бросил уничтожающий взгляд на сожителей – если вы сию минуту не выйдете в дверь, повыкидываю с балкона. Они поняли и поспешили вон, дверь не закрыв на английский замок. Я встал и закрыл, а потом сказал:
- Господи, какое счастье, что мы, наконец, остались одни.
Она тоже встала, подошла ко мне, обняла, несколько раз поцеловала – в лоб, глаза, губы.
- И я пойду.
- Увы, некуда: всё подстроено – девчонки тебя уже не пустят, парни ушли – мышеловка захлопнулась.
- Ты всё-таки Джек-Потрошитель.
- Нет, Таня – я просто тебя люблю.
Лицо её чуточку напряглось.
- Я заметила. И знаешь, готова остаться, если пообещаешь, что не сделаешь того, чего я не захочу.
- Любимая, ни сейчас и никогда в жизни я не сделаю того, что тебе не понравится.
Черт меня за язык тянул. Я думал, что в любви объясняюсь, а вышло, что сам связываю себя и отдаю в руки садистки. Это была пытка длиною в ночь.
Осыпая ласками, раздел девушку догола, и сам лежал рядом, в чём мать родила, готовясь к празднику плоти. Но получилась классика – «Хождение по мукам» или того хуже «Как закалялась сталь». Через пару часов спазматические колики внизу живота стали сводить меня с ума. Но стоило отодвинуться, чтоб успокоиться, Таня тут же в атаку шла - губами, руками ласкала меня. Я понял, что не доживу до утра – час мой последний ко мне приближался. Чертова клятва, чертовы принципы – ну, что мне стоит взять её силой? Потом оправдаюсь, что не было мочи сдержать свои чувства – ты такая красивая! Но стоило лишь коленкой втиснуться меж её бедёр, тут же проклятое «нет» с её губ в моё ухо. И я отступал. Господи, что за мука!
За минувшие сутки и ещё одну ночь снегу надоело падать и таять – к утру он лёг, прикрыв обочины и газоны, клумбы и крыши. Небо, которого совсем недавно будто бы и вовсе не было, волшебным образом прояснилось, заискрились под солнцем снежинки – гуляй да гуляй. А я, будто подёргиваемый предродовыми схватками, морщась от боли, неуклюже ступая, поехал провожать свою мучительницу.
- Скоро увидимся, - поцеловала. – Ты меня не забывай.
Господи, езжай! Сам к Гончаровой. А там:
- Явился, наконец! Ну что, проводил свою красу ненаглядную?
Господи, ещё ты поломайся! После мучительной и бессонной ночи нервы были взвинчены, и потому ответил в несвойственной резкой манере:
- Коль мне не рады здесь, я пошёл!
Галина настигла меня у дверей, обняла за плечи, к груди прижала лицо, всхлипнула – на ладонь мне упала слеза, за ней ещё одна и ещё. Потом притиснулась влажными устами к моим губам.
Помирились, сделали все дела – закрыл глаза, а открыл вроде как через мгновение, однако за окном было темно. Ещё один день прошёл, и надо возвращаться в общагу – завтра понедельник, занятия. Господи, неужто вся жизнь моя будет такая – в сердце одна, в кровати другая!