Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

А я этот приём знал. Сам не проводил, но видел и знал контрприём для него. Надо только в нужный момент очень сильно дёрнуть руку. Воробей поймал мой кулак на своём поясе, дёрнулся на спину в прыжке и в воздухе вниз лицом перевернулся. Падаем – он подо мной, я на нём – только кулак мой в его стальных тисках, рука пойдёт сейчас на излом и хрустнет: куда ей деваться. Но я разжал кулак и дёрнул ладонь, что было сил. Дёрнул, как только его борцовки мелькнули перед моими глазами.
Упали - он на ковёр, я на него. Судья мне в лицо заглядывает – жив, милок? чего ж по ковру не стучишь? Не видно и не ведомо ему, что ладонь моя не на изломе, а на лейтенантских гениталиях. Как сдавил ему мужские причиндалы, затрясся он, матушка - должно быть, больно. Так сдавайся – я б не стал терпеть, а ему, видать, мастерское звание не позволяет. Рванулся из-под меня – хотел в партер перейти. А его за его погремушки попридержал на ковре. Мыслю: ты, родной, можешь даже на ноги встать, только яица твои на ковре останутся.
Тут судья – старший лейтенант, между прочим – понял, что меж нас происходит, и схватил меня за плечи. Свистит в свою свистульку и в сторону меня тащит. Да, ладно, отпустил я мастеровы гениталии – другой раз не подставляй. А этот балбес о трёх звездах меня всё не отпускает – куда-то тащит. С ковра, должно быть. Точно. Я уж задницей на паркете. Вот, блин, прикопался! Изловчился – бац! – ему ногой под коленку. Судья с копыт – грохнулся спиной на паркет, а головой особенно гулко. Я к своим, на ходу куртку снимаю – да пошли вы с самбой своей куда подальше. Разворачиваюсь и куртку в морду подбегающему Воробью. Пока он с ней справился, я уж от моряков поздравления принимаю. А летёхе недокастрированному всё неймётся – ко мне рвётся, да ребята не пускают. И меня уже держат, потому как Воробью заявляю:
- А пойдем-ка, выйдем на воздух, покажу тебе, как бывает – хвост налево, нос направо.
Вот за такие выкрутасы нас не любило офицерство отряда – голубая кровь. В этих стычках, понятно, инициатива была за ними. А вот на кого мы сами наезжали, так это на сержантов учебных застав. Все мы, кроме коков и Стёпки-бербазы, прошли учебный отряд в Анапе. Там была дисциплина. Но дисциплина разумная. Боже тебя упаси, попасть на глаза офицеру бегущим по лестнице. Старшину сразу вздрючат, ну, а он потом сторицей тебя. Здесь с точностью наоборот. Подходит колонна к столовой, сержант орёт:
- Справа по одному бегом марш!
И бедные солдатики, толкаясь и спотыкаясь, бегут, падают, травмируются на скользкой лестнице. Сержант орёт:
- Что, мать вашу, ноги двигать разучились? Как таким уродам границу доверять?
Или другой пример. Подходит колонна к казарме, сержант сигаретку прикурил и орёт:
- Справа по одному бегом…. Отставить! Бегом…. Отставить!
Сержант курит, а бойцы стоят в строю и …. руки согнут в локтях - опустят…. согнут - опустят….
Скажите, какие такие качества прививает сержант новобранцам? На мой взгляд, никаких, кроме ненависти к нему самому. Офицеры видели эти безобразия и молчали – должно быть, одобряли. Не такими были мы. Первый же сержант, устроивший бойцам «бег на месте» у нас на виду, получил такого пинка под зад от Мишарина, что с него шапка слетела. Попала под ноги и футбольным мячом закатилась в нашу казарму. Когда сержант пришёл за ней, Мишарин взял его за грудки:
- Ещё раз увижу – пинать будем твою голову.
Ещё одним камнем преткновения было питание. Понятно, что у солдат расклад по продуктам другой, и нормы другие. И качество, конечно же, ни в какое сравнение не шло с тем, что мы имели на катерах. Бодяга эта длилась из года в год, длилась и, наконец, в этом разрешилась. Начальник отряда подписал приказ: выдать морякам плиту в столовой и холодильник – пусть сами готовят: повара-то есть. Жить стало сытней.

[santehlit]

А? Чувствуете логику будущего дипломата? Действительно, Джон – хлипенький еврейчик – ему ли с гоблинами пластаться? А я, ладно сбитый парень, крутой ханкайский волк, чего ж в сторонке прохлаждаюсь? Дело ведь не в том, что больно ему, а не мне. Серость, быдло безграмотное унижает человеческое достоинство в общем его значении. Ни Джона, как личность, а достоинство, как само понятие. И мы обходим стороной, стараясь не замечать, стоящего на коленях у кровати музыканта, поющего какие-то средневековые баллады. Распалённому словами дневального, а ещё больше собственными мыслями, мне хотелось сорваться с места и немедленно настучать по физиономии оркестровому старшине. Но судьба хранила его до вечера следующего дня.
Мы готовились сдать роту вновь заступающему наряду, Теслик Джону:
- Протяни проход.
Тут всего-то делов – намочил тряпку, растянул по полу, пробежался кормой вперёд туда и обратно. А Джон – притащил обрез воды, вылил его в проход, сел на четвереньки и стал натирать будто паркет. То ли у него крыша поехала от постоянных издевательств, то ли швейка врубил – да не во время, брат, и не к месту. Сейчас новый наряд с развода придёт, нам придётся всем пахать, твою грязь убирая, а Теслику выслушивать насмешки коллеги. Боцман психанул – толкнулся в каптёрку к музыкантам:
- Пойди, глянь, старшина, что твой боец учудил.
Главный дудило срочной службы был пьян, он выскочил и выпучил на Джона глаза.
- К бою! – орёт.
По этой команде должен был незадачливый дневальный брякнутся ниц в лужу под ногами.
- К бою!
Не торопится Джон, не хочется ему брюхом в сырость. Смотрит старшине в глаза, не знает, что сказать.
- Ах, ты…. – схватил дудило своего бойца за шиворот и стал гнуть к полу.
Тот согнулся, а потом выпрямился, да так, что пьяный старшина едва сам не упал в лужу.
- Ах ты…. – старшина рванул в свою коптёрку и выскакивает оттуда с молотком в руке.
Летит по коридору, как Чапаев без бурки - молоток вместо шашки. Прощай МГИМО, прощай жизнь молодая! Я навстречу шагнул и врезал дуделкину в подбородок. Он брык на спину и вперёд ногами по луже прокатился лихо.
- Что делаешь?! – орёт Теслик и ко мне.
- Что делаешь, гад?! – орёт Сивков и тоже ко мне.
- Ну, иди сюда, мразь, я и тебя сделаю, - в раж вошёл, теперь меня уже не удержать.
Теслик на мне повис, держит. А Сивков передумал меня, гада, бить, схватил за волосы Джона. Да ты и драться-то не умеешь, рогаль долбанный. Пусти, боцман, пусти, сейчас я его сделаю. Но кто-то из моряков лягнул Сивкова в пах – тот закрутился, зажимая свои причиндалы, и завизжал, как поросёнок. Из закутков высыпали на проход дембеля, молодёжь – и завертелась кутерьма. Ремни свистят, бляхи сверкают якорями, дужки кроватные звенят палашами, обрели массу, потеряв вес, летают над кроватями тумбочки и табуреты. И крик и стон со всех сторон. Солдатики ныряли под кровати, но и кровати теряли устойчивость от рук и тел противоборствующих. Только вот сторон не разобрать – дрались все, а кто с кем и за что, не понять.
Теслик, как повис в коридоре, так до кубрика на мне и доехал.
- Пусти, пусти, - хриплю, а он мне голову заворачивает. – Врежу, гад, мало не покажется.
Сбросил я боцмана в кубрике. Полетел Леонид Петрович головой в пол, рукой на табурет хотел опереться – рука соскользнула, табурет перевернулся, боцман челюстью в него – бац! В начале навигации рассёк это место рукоятью шпиля, потом я приложился кулаком, теперь от деревяшки досталось – просто дежавю для скулы!

[santehlit]

Два чебурека хором:
- Камандэ руки мыт, строится на абэт.
Боцман вполголоса:
- Сундук долбанный, пошёл нахрен.
Чебуреки хором:
- Сундук долбанный, пашёл на хрэн.
Мичман:
- Где, где это написано? Ну, боцман….
Серов:
- Так это ж чурки играют в глухой телефон….
У катеров встретил давнего знакомца – моториста с АК. Как живёшь, дружище? А я тебе поломку тогда устранил – на пакетнике контргайка свинтилась и коротила. Что? Опять твоя мою не понимает? Ну, Тюлькин флот на Табачной фабрике! Ты что это на вахту в шинели и ботиночках припёрся? Закалённый? Да ты морж таджикский? Ну-ну. Только надоело смотреть, как он пляшет на морозе. Пошел, сковырнул печать пластилиновую, не трогая нитки (этому приёму меня Сосненко первым делом обучил, как на катера приехали), и вскрыл пассажирку. Достал тулуп, валенки – одевайся, брат. Тулуп одел жаркий сын Памира на шинель, а валенки прям на ботинки – вот сморчок. И чудное дело – разговорился. К концу вахты я и акцент перестал замечать – чешет языком, как филолог. Но нет, он – строитель дорог. Техникум закончил, диплом есть. Жена, двое детей. Вот тут ты врёшь, говорю. С двумя детьми на службу не берут. Скажи: две жены, ну и по одному ребёнку от каждой – так вернее будет. Не спорит, улыбается – пригрелся, чебурек.
Чуть было медаль не получил, а может отпуск на родину, охраняя катера. Дело было так. Пластаемся с флотским в хоккей – у нас и клюшка вместе с автоматом со смены на смену передавалась. Звонит телефон - он к столбу гвоздём прибит.
Флотский:
- Тебя.
Оперативный дежурный по границе из отряда звонит – приказывает проявить бдительность и понаблюдать за льдом и побережьем в районе стрельбища танковой дивизии. Возможен выход на лёд двух дезертиров советской армии. Только трубку положил, смотрю – спускаются голубчики прямо на лёд и правят в Китай. Стрельбище вот оно, рядом, рукой подать. Автомат с плеча дёрг и вдогонку. Только в валенках и тулупе как-то не разбежишься. Ну, тулуп скинул – вернусь, подберу, а вот валенки не решился. Да и как бы я выглядел браво в носках перед дезертирами - померли от смеха, а моя задача их живьём взять. Бегу. Они идут и меня не замечают. Только непохожи на нарушителей. Будто парочка влюблённых. Один другого, кажется, обнимает. Может, голубые? Слышу слабый крик. Оглядываюсь. Флотский за мной чешет. Ну, этому проще бегать – в шинели и ботиночках. Чего несётся? Должно быть, неспроста. Ждать его? Назад повернуть? Этих преследовать? Ничего не решил, перешёл на шаг, преследую дезертиров и на флотского озираюсь. Он меня догнал, вокруг вираж заложил и кричит запыхавшийся:
- Опять из отряда позвонили, сказали - будь осторожен: у них РПК.
И назад почесал флот. У меня желание биться автоматом против пулемёта пропало. Развернулся и за флотским. Прибегаю и к телефону – мол, так и так, сошли двое на лёд, идут берегом в Китай, сейчас за мысом скроются.
Скрылись дезертиры за мысом. Минут через десять следом вертолёт по-над берегом. Сколько потом не пытал командиров и знакомых погранцов, так и не узнал продолжения и конца этой истории. Дезертиры то были? Задержали ли их?

[santehlit]

- Э, куда задрали? - делал замечание Ершов. – Он ведь так потолок проткнёт.
Прапор немедленно втягивал бестолковку в плечи и опускался на четвереньки.
- Не солидно, не солидно, - ёрничал Кабанчик. – Не годятся такие во флот. Бросай его, ребята.
Парни начинали переворачивать столешницу. С диким воплем с пятисантиметровой высоты падал на пол самый главный дудило отряда. Публике это развлечение ужасно нравилось. Солдаты бегали по всему отряду, заманивая к нам знакомых прапоров. Да и те, однажды испытав красоту полёта в бездну, не хотели оставаться в одиночестве – тащили к нам своих друзей лечиться от морской болезни.
Через пару недель поток пациентов иссяк. Но Кабанчик был неистощим на выдумки. В чипке (отрядный киоск) продавали очень вкусные пирожки с повидлом. Ершов сидит на табурете в аппендиксе меж спортивных снарядов, ловит моряков:
- Иди сюда. Ты знаешь, что я окончил школу индийских йогов? Не знаешь? Не беда. Сейчас покажу самый простой фокус. Раздену тебя, в одном тельнике оставлю – и пальцем не коснусь. Не веришь? Тогда давай спорим на пирожки. Учитывая разницу доходов, ты два ставишь, а я десять. Нет, двадцать. Десять копеек против рубля, что я скажу индийское заклинание, и ты останешься в одном тельнике. По рукам? «Ёк-макарёк!» Сколько на тебе тельников? Один? А я что говорил? Шуруй за пирожками.
Один пирожок Кабанчик съедал, другой возвращал проигравшему пари. Оба оставались довольными. Я решил подыграть индийскому факиру. В конце февраля подъехала молодёжь из Анапы – смена дембелям. Самой одиозной личностью первогодков был наш метрист, замена Цындракову. Он обошёл всю группу, каждому пожал руку и представился:
- Толя Мыняйло с пид Львива.
- Придурок какой-то, - посетовал Цилиндрик, но ошибся.
Хохол Меняйло был хитрющей бестией. Его невозможно было заставить что-то сделать. Он понимал приказ с полуслова, кидался на исполнение, как кость на собаку, и болтал, болтал без умолку – о том, как он рад безмерно, что это дело поручили именно ему. Суетился, что-то делал, а результата не было никакого. Вот Цилиндрик и решил – придурок. На самом деле то была уловка сачка. И действовала – его вскорости перестали посылать за сигаретами в чипок, да и вообще что-то поручать, о чём-то просить. Даже гнали подальше от работы – иди-иди, без тебя управимся. Чтоб только не надоедал своей невозмутимой болтовней. Вот этого Мыняйлу я и отправил на глаза замполиту, предварительно приказав надеть под галанку второй тельник. В результате – кулёк с двадцатью пирожками на замполитовы деньги хохол сам принёс. Ну и посмеялись, конечно.
- Евреи плакали, когда хохлы на свет родились, - сокрушался Ершов.
Кстати, о молодом пополнении. Мотористом на наш корвет, взамен уходящему на дембель Сосненко, определили Мишку Самохвалова. Родом он был из Куйбышева, с улицы имени Очистных Сооружений. Поначалу думал – прикалывается. Потом увидел обратный адрес на конверте, понял – бывает. Парень был хоть куда – и приколоться-посмеяться, и поработать от души. После школы на гражданке автослесарем трудился. Собрал Белов, наш флагманский механ, всех мотылей, - кроме дембелей, конечно - усадил в ГАЗ-66, повёз на мыс Белоглиненный. Задача – установить запорный кран на новой топливной цистерне. Чтоб мы могли здесь заправляться, рядом с границей, а не бегать каждый раз в базу. Но для установки крана, надо было нарезать резьбу на патрубке 157-ой трубы. Представляете? Ничего Вы не представляете. Цистерна установлена с наклоном к берегу, чтоб соляра самотёком…. И патрубок под углом. Лерка – железяка такая с резцами – полметра в диаметре, тяжелющая. Никак не хочет резать резьбу – срывается. Измочалили входной торец патрубка и плюнули – не по силам задача. Стёпка к погранцам на ПТН (пост технического наблюдения) уехал. Механ за ним пошёл. Ребята костерок развели. Я Мишку мучаю, от цистерны не отпускаю.

[santehlit]

- Ты же автослесарь – придумай что-нибудь.
- Здесь сила нужна, начальник, а голова без толку.
- Ну, не скажи. Давай от обратного – если гора не идёт к Магомету, что делает последний…? Ты главное скажи – трубу окончательно не загубим?
- Да что с ней сотворится? Давай попробуем.
Мишка меня с полуслова понял. Поднимаем мы эту лерку, вешаем на трубу задом наперёд, толкаем в противоположный конец, затягиваем резцы.
- Ну, помолясь!
Я маслом трубу поливаю. Мишка монтировку в гнездо вставил, лерку вращает – резьбу нарезает. И знаете – получилось. Эффектно так получилось. Механ машину подогнал.
- Собирайтесь, мужики.
Я:
- Кран не будем устанавливать?
Механ:
- Ну, устанавливай.
Мишка принял кран из машины, я – каболку. Пошли вдвоём устанавливать. Намотали, закрутили, закрепили. Возвращаемся.
- Готово.
Парни в кузове сидят, механ в кабине.
- Не надоело прикалываться?
- Да идите, посмотрите.
Парни поленились, механ нет. Вернулся, руку жмёт:
- Сочтёмся.
Вот такого мне дали помощника.
Но вернёмся к Кабанчику. Присмотревшись, пообтершись, решил Ершов сделать себе громкое имя в тихой ханкайской заводи. Предпосылки имелись – компактная группа моряков, воспитанная капитаном третьего ранга Кручининым на сознательном отношении к службе. Поясню, что имею ввиду, простым примером, не вдаваясь в экстремальные ситуации. Нам надо ехать на пирс – менять суточный наряд. Приходим на КПП – машины нет. Ничего страшного – идём пешком – пусть догоняет. Идём по посёлку с автоматами, но без разрешения и сопровождения. Могли бы в магазин заглянуть, водки набрать, к девицам пристать, гражданским накостылять. Максимум, что позволяли – миниатюры пред юной и прекрасной половиной населения. Идём по улицам – двое в шинелях с автоматами, один налегке - в тулупе и валенках. Этот посерёдке, как конвоируемый. Девчонок завидит, руки за голову, лицо в землю. А потом как побежит, под ноги бросится девчатам. Те визжат, а мы кричим:
- Стой! Стрелять буду!
Но автомат за спиной – с ним шутки плохи: он заряжен. Мишка Терехов попытался однажды заложницу захватить, но гордая ханкаечка с китайским профилем увернулась и лягнула его в пах. Мы с Сосненко подбегаем, а нарушитель уже обезврежен – лежит в снегу, ртом воздух ловит, и низ живота зажимает. Смех без греха….
Тут как раз бумаги пришли из бригады – в Дальнереченском погранотряде состоится краевая комсомольская конференция – приглашается актив пограничных войск. Стали мы готовиться. Сел Кабанчик за речугу. Сочинил Воззвание личного состава Ханкайской группы катеров ко всем пограничникам страны. Мол, так и так, ребята, вызываем всех на соцсоревнование, сами же обязуемся служить и знать матчасть, политику только на отлично. Суёт мне:
- Прочти. Ну, как? Выучи наизусть – на конференции выступишь без бумажки.
Блин. Не любитель фарсов, тем более, всесоюзного масштаба. Мишку Терехова сюда – он бы выдал, он профессионал в таких делах. Едем в поезде – я учу. Расквартировались в бригаде в роте малых катеров, мне некогда с друзьями обняться – я речугу учу.

[santehlit]

Сунул кулак под нос. Сам не поверил этому аргументу и побежал в штаб выправлять проездные документы. Отсылал нас на Ханку, а сам оставался. Отсылал от греха подальше. Афоничкин мог ответить на сатисфакцию самым подлым способом. Целая рота шакалов за ним.
Кабанчик наши вещи и документы привёз в погранотряд – в бригаду так и не пустил. На вокзал сопроводил – езжайте с Богом! Только что не перекрестил. А как отъехал, мы через площадь и в магазин – купили водки по пузырю на брата, палку колбасы и хлеба булку.
Ничего удивительного: всякий русский, собираясь в дорогу, берёт с собою водку – это раз. Мы ехали с конференции, на которой кинули вызов всей стране: стоит отметить – это два. В поезде ехать всю ночь, вагоны набиты людьми, в том числе и представительницами прекрасного пола, с которыми мы настолько отвыкли общаться, что без водки и язык от нёба не оторвать – это три
Короче, взяли, заходим на вокзал. Я портфель поставил на баночку, а там – дзинь! – бутылки. С соседней скамьи мужик встрепенулся и ко мне:
- Пойдем, выйдем.
Вышли на перрон.
- Ты косо посмотрел на мою жену. Какая меж вами связь? Откуда её знаешь?
- А что на вокзале были женщины?
- Вот ты как! Оскорблять?
- Слушай, мужик, ты ведь чего-то хочешь, верно? Говори, не томи. Если в лоб, то начинай – я первым не бью.
- Вот вы какие, тихоокеанцы….
Дальше мы заспорили о моей принадлежности роду войск. В конце концов, до меня дошло, что мужик напрашивается на халявную выпивку. Он даже попытался всунуть в карман моей шинели погончики штурмана гражданского флота. Но эту попытку я пресек и твёрдо сказал, что ему ничего не светит. Он вернулся в зал ожидания, а я задержался в гальюне. Вышел – парни рыскают по перрону в моих поисках. Решили, что этот кадыкастый мужик замочил меня. В зале ожидания мой недавний знакомый хрипел, лёжа на баночке, а Нурик сидел верхом, завернув ему руку за спину. Рядом молча стояла худенькая женщина с огромными полными ужаса глазами. Моё явление примирило стороны и развело по разным углам зала ожидания.
В вагоне оккупировали боковой столик последнего кубрика.
- Заметил, какая красавица проводница? – суетился Нурик Сулейманов. – Я бы к ней подкатился под бок.
- Вместе подкатимся, - одобрил инициативу Валера Коваленко. – У неё их два.
Мы выпили по стакану водки, и ребята утопали в начало вагона. Долго не было. Саша Тарасенко забеспокоился:
- Где застряли? Сходи на разведку. Да, смотри, третий бок не обнаружь.
И я пошёл. Весь вагон насквозь – нет парней. В тамбуре пожилая толстая проводница кидала уголь в вагонную топку.
- Мамаш, не видели морских пограничников?
- Да лучше б не видела. Катьке спать надо: она уж каку ночь глаз не смыкает – простыла, кашляет. А эти привязались. Два солдата здесь курили, я послала – образумьте, уведите. А один ваш вышел и обоих набил. Вот беда! Вы бы их забрали. Только послушают ли?
- Послушают.
Толкнулся в купе проводников. В полумраке картина предстала тяжкая. А может, затуманенная алкоголем фантазия обрисовала всё в чёрных тонах. Но мне показалось…. Мне просто по психике ударило то, что показалось. Нурик и Валера сидели на нижней полке, запустив четыре лапы под одеяло, под которым пряталась худенькая девица лет двадцати и отчаянно боролась двумя руками, одну из которых то и дело выдёргивала, чтобы прикрыть рот при глухом, надсадном кашле. Я чуть было не бросился в драку на своих друзей в защиту совершенно незнакомой мне девушки. Но сдержался. Решил действовать дипломатично.

[santehlit]

- Не пора ли выпить, моряки?
И девушке:
- Хотите, я вам грамм сто принесу – помогает от кашля?
Наши бравые комсорги на перегонки кинулись к застолью – наверное, каждый мечтал осчастливить юную проводницу целебным пойлом. Прикрывая дверь, сказал:
- Закройтесь, они не отстанут.
Открылась дверь в тамбур, из неё строем затопали солдаты. Я шёл и оглядывался – они не отставали и не догоняли, но и дверь не закрывалась, впуская всё новых и новых. Это что за явление Красной армии народу? Достигнув своих, освободил проход, но и строй остановился. Оказывается, дивизия притопала предъявить претензию Нурику Сулейманову – зачем избил двух солдат?
- Как зачем? – удивился кок 66-го. – Чтоб не лезли.
- Это вопрос: кто к кому лез.
Ну и так далее…. Не люблю я эти пьяные диалоги. Короче, красноармейцы обиделись и предложили: либо толпа на толпу, либо Нурик идёт в тамбур с их лучшим бойцом. Без драки они не уйдут. Да, пожалуйста. Они даже не представляют, в какую каку лезут. Их многочисленность ничто перед умением. Один из нас станет в проходе, и полчаса как минимум будет косить всю свору. Кроме как на кулак им некуда лезть – не обойти, не обползти. Потом он сядет к столу отдохнуть и перекусить, другой его заменит. В Манзовке всех оставшихся в живых сдадим в комендатуру. Не следует забывать, ребята, что мы из войск госбезопасности, и нам веры больше. Пришьют вам политическое выступление, и выжившие будут завидовать павшим….
Мои доводы стушевали красноармейцев – они зачесали затылки. Так-то оно так, да как-то некрасиво….
- Никаких побоищ, - заявил Нурик. – Один на один. Кто хочет?
Пока я шёл вагоном с хвостом солдат, Сулейманчик присовокупил второй стакан, теперь изнывал от храбрости. А зря он это сделал. Я имею ввиду водку - в состоянии алкогольного опьянения боеспособность падает.
Такой расклад Красную армию устраивал – не зря же топали. Повеселели, заговорили меж собой. Вызвался поединщик – крепенький, кругленький такой, но Нурика поменьше. Вышли в тамбур, а я с шестью красноармейцами в предтуалетнике теснюсь. За дверью – бац! бац! бум! бум! А мысли мои: дурак ты, Нурик, я почти сделал эту дивизию - одними словами опрокинул наскок. А сейчас что? Тебя в тамбуре боксёр метелит. Меня? Мне и руки не дадут поднять, в стенку вплющат – и будь здоров, Анатолий Агарков!
Кажется, стихло.
- Ну-ка, - отодвигаю солдата от двери. – Гляну.
Приоткрыл, сунул голову в щель. Бойцы стояли, упёршись лбами, держа друг друга за уши. С разбитых лиц стекала кровь.
- Я – Нурик Сулейманов из Казани.
- Я – Талгат Бегашев из Удмуртии.
- Будем знакомы.
- Будем.
Нурик обратил свой взор на меня:
- Всё, Толян, мы кончаем. Ничья.
Я закрыл дверь и объявил:
- Ничья, мужики. Топайте до хаты – все условности исполнены.
Сначала строем прокатилась новость - в поединке ничья, с моряками мир - потом дивизия начала эвакуироваться из нашего вагона. Когда появились умытые Нурик с обретённым другом ни у нас в кубрике, ни в проходе вагона солдат уже не было. Талгат представился, пожал всем пятерню, выпил стакан водки и ушёл.

[santehlit]

- Ему, - говорю, - повезло, а мне нет. Но ничего, будет и на нашей улице праздник. Верно, говорю?
И ушёл. А боцман с повязкой дежурного уже ждёт у трапа.
- Да ты, Лёха, с ума спятил, которого кот наплакал - я два дня от реверсов не отходил.
- Вот и хорошо, Агариков, вот и чудненько! Я тебя специально…. Отстоишь первую смену и всю ночь будешь дрыхнуть. Ты это любишь, я знаю.
Боцман прикалывался. Теслик знает, что я никогда не меняюсь в положенное время. А зачем ребят булгачить, если спать не хочется? Иногда на Ханке такие чудные ночи бывают, что думаешь – вот она, красота и суть природы - пей её лёгкими, зри очами: такое в жизни не повторяется.
Ребята на боковую, а я постирался, помылся – сам себе начальник: обе повязки на рукаве. Синяя - дежурного по катерам, красная - вахтенного у трапа. Сел на оружейный рундук и закурил. Яви чудеса свои, ночь иманская!
Не зажилила. Дощатый забор ограждения части, подходя к водной грани, ног мочить не пожелал. Вместо него преградой для гражданских лиц и самовольщиков лёг металлический столб. Тот самый, который ставят под высоковольтную ЛЭП. Три фигурки на нём обозначились в темноте.
- Эй, моряк, угости сигаретой.
Почему бы не угостить страждущую девушку? Может, и она угостит, чем не жалко. Спустился по трапу, подхожу. Девушек двое, а паренёк один.
- Это ваш корабль стоит?
- Это «Ярославец».
- Ой, никогда не была на «Ярославце». Пригласи, старшиночка.
- Идём.
- Идёмте? – самая любопытная своим друзьям. – Не хотите? Ну, как хотите. А я пойду. Пошли?
По дороге:
- У вас гитаристы есть?
- Есть один. Вульгарный шибко. Тебе не понравится.
- Ой, да что ты - наоборот!
Помог юному созданию подняться по трапу, придерживая ладонями за талию. Тонкие они у девушек и гибкие. И ещё какие-то…. Рук отрывать не хочется. Ступив на палубу, она резко обернулась с каким-то вопросом и ткнулась в меня грудями. Упругие они и совсем без лифчика под рубашкой. Дрожь прошлась по телу - я хочу эту девушку, сил нет, как хочу, и не отпущу её с катера: не уговорю, так изнасилую - один раз живём.
Катюха (мы уже познакомились) сунулась в тамбур:
- Здесь кубрик? Нет, иди первый, а то я брякнусь. И руку дай.
Пока менялись местами, чмокнул её в щеку и ощутил неприятный запах перегара. Страсть как-то сразу на убыль пошла. По крайней мере – насиловать, точно не буду. Если уговорит…. Не подлил масла в огонь и её прыжок с трапа в мои руки. Ладонь скользнула по бедру, задирая платье до трусиков. Поставил её на ноги и толкнул дверь в кубрик.
Моряки не любят спать в тельниках. А тут ещё поход и вся суматоха с ним связанная - не удосужился слить воду из системы отопления, и, колдуя над ужином, шеф нагнал в кубрик избыток тепла. Парни спали под простынями в одеянии Адама.
- Вот гитарист, - включив освещение, кивнул на гамак Курносого. А потом потрепал его за голую коленку. – К вам, маэстро.
- Иди к чёрту! – Мишка бросил невидящий взгляд на гостью и дёрнул простынь на голову. Дёрнуть-то дёрнул, голову прикрыл, а интимное место своё оголил. Катюха даже руками всплеснула:
- Вот здорово!

[santehlit]

Моё внимание привлёк другой объект на реке. Лодку крутило и несло по течению – верный признак отсутствия вёсел. В ней две пары в неглиже – у женщин было, за что зацепиться взглядом, мужики брюхатые, лысые. Но их надо было спасать – лодку без вёсел Иман вынесет в Уссури, а там Китай. Разделся и по пояс вошёл в воду:
- Конец есть? Кидайте.
Женщины прыснули, кокетливо изгибаясь объятными телами. Один мужик встрепенулся:
- Я щас кину. Я тебе такой щас конец кину.
Тем не менее, хватаясь за борта, неуклюже, раскачивая лодку, пробрался с кормы на нос и кинул мне фал, привязанный к огону лодки. Я потащил их к берегу:
- Помогай, мужики.
Парни кинулись ко мне, и общими усилиями вытащили лодку на сушу. Первым прыгнул из неё тот самый суетливый мужик со своим дурацким:
- Я щас кину, так кину…. Кто старший? Ты? Фамилия? Построил народ и в часть, к дежурному, за наказанием. Скажите: приказал начальник штаба Кардаш….
Эге, вон какую акулу вытащили себе на горе. Знать бы, с места не сдвинулись – катитесь, товарищ кавторанга, в Китай, там вам самое место.
Нырнули за колючку, побрели со слипа, девчонок, понятно, с собой не позвали.
В бригаде три дежурных – оперативный по границе, по части и по базе. Оперативному не до нас. По части? А пойдём-ка к тому, который по базе – начштаба ведь не сказал к какому именно. Там сундук какой-нибудь, Гераська с ним мигом договорится – чтоб без наказаний, устным внушением….
Пришли в автопарк. Я народ построил, в дежурку заглянул: там два сундука что-то пили из чайника - на красных носах капли пота. Так, мол, и так, доложил, прибыли по приказу начштаба Кардаша для наказания…. на ваше усмотрение.
Сундук с повязкой фуражку натягивает и за мной. И началось адажио в исполнении подвыпившего мичмана бербазы…. Мол, вы, ханкайцы, о себе много мните, на всех свысока глядите, а сами-то…. Тьфу! Нет, два раза тьфу! Не было его в тот день в роте, а то бы он одной рукой всю эту ханкайскую шайку дембелей….
Достал своей пьяной блевотиной словесной до самого не могу. Решил мужиков не подставлять, а сам развернулся и пошёл прочь.
- Стой! Стоять, старшина, - слышу за спиной. – Стой, сука!
И топ-топ-топ следом. А ведь догонит и ударит. Нет, этого я ему не позволю. Развернулся и даже шаг навстречу сделал – ну, иди сюда, сундучара! Он тормозить – его в сторону качнуло. Смотрю – подмога летит. Думал, ему - оказалось мне. Мичман Пушкарёв, наш ханкайский, бывший дембель, теперь инструктор по комсомольской работе в бригаде. Схватил пьяного за руки:
- Коля, что ты, что ты, уймись….
У того голос в визг сорвался:
- Урррою сучонка…!
Я развернулся и ушёл на пирс. Ребята наши следом. Но инцидент был не исчерпан.
Я - единственный в звене старшина, каждый день ходил с нарядом на развод караула. Наряд менялся, а мне не с кем. И вот стоим под вечер на плацу – я и в затылок мне шесть моряков с «Ярославцев». Развод идёт привычным порядком. Является Кардаш, машет заступающему по части дежурному рукой – продолжайте, и идёт вдоль строя. Останавливается напротив.
- Старшина второй статьи Агарков, - представляюсь.
- Выйти из строя.
Выхожу, разворачиваюсь. Начштаба ладонь к виску:
- За нарушение объявленной формы одежды, самовольный выход за пределы части, пререкания со старшим по званию объявляю десять суток ареста.
- Есть, - говорю, - десять суток ареста.

[santehlit]

После развода подхожу к дежурному по части:
- И?
Тот, пожав плечами:
- Завтра в десять на КПП с туалетными принадлежностями – губа в отряде. Дежурство сдашь завтра.
Герасименко, услышав новость, помчался к Атаману, тот к комбригу Крылову. Ещё раньше Пушкарёв побывал у начальника политотдела кавторанга Юрченко. И вот три высших офицера части собрались в кабинете комбрига решать мою судьбу.
Наутро отдал синюю повязку Терехову, собираю туалетные принадлежности.
Герасименко:
- Пойдёшь на торжественное построение.
- Так это….
- Не торопись, я сказал.
Переоделся в парадную форму первого срока и в строй встал. Коробку ханкайцев вывел на плац каптрираза Кручинин. Торжественное построение по случаю Дня Пограничника. Профессиональный праздник. И полетели награды заслужившим – медали, знаки отличников ВМФ, погранвойск, классности. Потом звания - …. и вдруг слышу: … Агаркову очередное звание старшины первой статьи за отличные показатели в БП и ПП, и высокие профессиональные навыки. Вот так! Про губу и вспоминать никто не хочет. Пустозвон, выходит, начальник штаба Кардаш.
Ребята поздравляют. Атаман руку пожал. Впрочем, он всем старослужащим пятерню подал – все были чем-нибудь награждены. А моя чешется, так чешется – просто зуд какой-то – хочется с сундуком пьяным с бербазы закончить диалог. Парни отговаривают, а я на своём…. Как там он вчера верещал? Ханкайцы – это тьфу два раза. Вот я пойду, тьфукалку ему прочищу. Как ни отговаривали, пошёл в дежурку базы. Сундучару, конечно, не нашёл – дрых, должно быть, дома после наряда. Приплёлся в клуб – ведь у нас выходной - а там концерт праздничный силами местной дальнереченской самодеятельности. Так себе – ничто ни о чём. Но одна солистка привлекла-таки внимание. У неё какой-то дефект был в произношении - ей бы в разговоре помолчать, а она вышла на сцену петь. Моряки прикалываются – на бис вызывают, да ещё раз, да ещё…. Тётка рада стараться, кланяется, воздушные поцелуи шлёт, и друг запела:

- Остров Даманский, родная земля….

В зале вмиг гробовая тишина. Минуту, не меньше. Потом взрыв – свист и гул, ботинки на сцену, рёв многоголосый:
- Пошла, сука, прочь….
Тётка бегом со сцены - не поняла, дурёха, что по живому клинком….
Я расскажу, чтоб поняли.
В 15-ой ОБСКК была своя версия тех памятных событий марта 69-го. Моряки не участвовали в драчке на Даманском 2-го числа, а спустя день трупы погранцов выносили с острова. Мазурин – он тогда ещё срочную тянул – хвастал: медаль получил, усердно таская изуродованные и заледеневшие тела ребят. Потом бой 15-го марта. Погранцы Нижнемихайловской заставы прижали на острове прорвавшихся маоистов, а полковник Леонов повёл мангруппу отряда по льду, чтобы отрезать желтомордым путь к отступлению. Растянувшуюся колонну БМП и БТРов расстреляли в упор орудия китайского укрепрайона Бхутоу - ни одна машина не дошла до острова. Всё, погранотряд обескровлен. Подтянули части советской армии. Но красноармейцам нельзя участвовать в пограничных конфликтах – им срочно вешали зелёные погоны. И в этот момент одуревшим от кровавого успеха китаёзам предстал во всей красе поезд №2 Владивосток – Москва. В том месте «железка» проходит ввиду укрепрайона Бхутоу. Ну и начали желтомордые дурашлёпы палить из своих допотопных пушек по вагонам. Поезд-то умчался, усеяв насыпь осколками разбитых окон, а вот терпение тогдашнего комбрига Школьникова лопнуло. «Огонь!» - приказал каперанга на свой страх и риск. «Шмели» стояли на стапелях, кормой к Китаю, и ахнули из двух реактивных установок по Бхутоу. Нет, не городу, а укрепрайону. Если б по городу – это была бы китайская Хера-сима. Меньше минуты выли дуэтом БМ-17, потом время подлёта и меньше минуты рвались реактивные снаряды. И мёртвая тишина на берегах Уссури. Ужаснулись обе стороны – что натворили. Ну, ладно – окровавленные трупы погранцов у горящих машин – дело житейское: похоронили, всплакнули, помянули. А от сопки Бхутоу остался оплавленный базальт – ни снега, ни обломков строений, никаких останков тех, кто там был. Некого хоронить. Отбили «Шмели» у соседей охотку соваться к нам с пистолетами. Дай Бог навсегда. А каперанга Школьникова за самовольство со службы выперли. Рад был, что ни посадили. Вот такие дела…