|
|
17.08.2019, 02:56 | #1 |
Заслуженный участник форума
Регистрация: 04.07.2017
Сообщений: 1,686
|
Ворожея хмуро смотрела, как казнится и причитает сноха.
- Страшно! Страшно среди вас! - Ну, хватя слёзы лить. Дитёв-то на кого бросила, скажённая? Тяжело ступая усталыми ногами по неровным массивным половицам, Рысиха подошла к лавке у печи, зачерпнула в ковш воды, заглянула, пошепталась и подала снохе: - Пей, не воротись. Криком-то не спасёшься. Женщина, стуча зубами о ковш, громко глотнула раз, другой – обмякла, тоскливо уставившись сквозь стену. - Дивишься – слёз не лью? Они у меня все раньше пролиты, на теперь-то не осталось. Через несколько минут старуха была одета – сморщенное лицо по самые глаза упрятано в толстую шаль, ветхая шубейка перепоясана ремешком. - Посиди пока-тко. А как оклемаешься, иди к ребяткам. Пойду и я, догляжу. По пути к двери задержалась у винтовки - Чего с этим-то прибегла? Женщина тоскливо смотрела в невидимую даль и не отвечала. - Ружьё-то, эй, спрашиваю, чего притащила? Вяло шевельнувшись, женщина ответила: - У Васьки выхватила. Ведь он чуть не убил одного, молоденького самого. А другой на крыльце порубанный…. Старуха о чём-то задумалась над винтовкой, тряхнула закутанной головой, отгоняя мысли прочь: - Всех ба надо. В темноте копошилась какая-то тень и напугала лагутинского казака Калёнова. Он вскинул винтовку, но, приглядевшись, крикнул: Фу!... Чертовщина. Что ты бродишь среди ночи, старая? - Испужался, казак? - Ладно, испугался, пальнуть бы мог. - А и пальни. Да не в меня. Иди-к сюда. Видишь, вон меж плетней темнеет? - Да чтоб оно провалилось, что там можа темнеть? - Не бойся, иди сюда. - Чтоб тебе сгореть ясным огнём, - бранился немало перетрусивший казак. – Вот я его пулькой достану. Эй, ну-ка покажись! Помедлив, потоптавшись, вытягивая шею в сторону пугающего чёрным пятном плетня, Калёнов вскинул приклад к плечу, прицелившись, бахнул. Эхо ответным выстрелом отскочило от стены бора. Пуля впилась Тимофееву в спину и застряла внутри, обжигая задубевшее тело. С силой сжав зубы: «Только бы не закричать. Не выдать себя» - он конвульсивно напрягся, будто пытаясь разорвать на себе невидимые путы. Вдруг все боли разом оставили его. «Вот и конец мученьям», - подумал Тимофеев и умер. Ещё не рассвело. Выстрелы, крики над станицей смолкли. Пластуны Лагутина развели на площади перед Советом костры и с помощью станичных стаскивали к ним порубанных рабочих и николаевских мужиков. - Дак, говоришь, девятнадцать их было? – широко шагая по улице, спрашивал Лагутин поспешавшего за ним Парфёнова. - Двое утекли, - сокрушался станичный старшина. – Ну, как до своих добегут…. - Не паникуй! Искать надо. Искать! Довольный собой Лагутин был деятелен, прогнал на поиски жавшихся к кострам озябших казаков. Те побродили по дворам и гумнам, потыкали шашками в сено, разломав плетень, извлекли труп Тимофеева да вернулись к огню, сетуя, что «одного-таки чёрт прибрал». И вдруг…. Все головы повернулись в одну сторону, а оттуда из темноты: - Иди, иди, сволочь! |
20.08.2019, 14:15 | #2 |
Заслуженный участник форума
Регистрация: 04.07.2017
Сообщений: 1,686
|
В освещённый круг вошла, поражая своей неожиданностью, парящая на морозе, мокрая с головы до ног фигурка Гриши Богера. Он затравлено озирался испуганными глазами и дрожал всем телом. Мокрая одежда стремительно смерзалась и похрустывала при ходьбе.
- У проруб сховался, - всё никак не справляясь с охватившим его волнением, рассказывал казак. – Это каким манером вышло. До речки добёг, сиганул, змеёныш, в камышовый куст, проломил лёд и затих, одна лишь головёнка чернеет. Так бы и замёрз, жидёнок. Да на его счастье бабка та шустрая объявилась – указала. - Пластай его, так растак! – подбежал маленький казачишка из местных с шашкою наголо. - Постой!... Погодь! – загомонили кругом. – Надоть атамана покликать. Гриша Богер, стуча зубами, шамкая непослушными губами, заговорил вдруг: - Мне б в тепло. Помру я здесь, а у меня мама…. Казаки стояли, поёживаясь от озноба, хмуро глядели. Кто-то сказал от костра: - Сопляк совсем. Гляди, и шешнадцати нету. Разом взорвались голоса: - Нет, ну здорово! Как хлеб отымать – годов не считал. У него мамка, видите ли…. А у нас щенки под лавкой, которых и кормить не след…. Голоса всё более озлоблялись, возбуждаясь. Подходили станичные. - Это хто ж такой? - Вот утопленник ожил. Да что его жалеть…. Пластай! Подошёл Лагутин. Мельком глянул на Гришу и, повернувшись, пошёл прочь, уронив: - В расход. - Пойдём, - преувеличенно строго сказали два казака. - К-куда вы м-меня, - не попадая зубом на зуб, срывающимся голосом спросил Гриша Богер. Трое пошли, и из темноты с тою же преувеличенной строгостью донеслось: - В избу. Отогреешься, потом спрашивать будем. Через минуту выстрел. Он долго перекатывался, ломаясь в бору, наконец смолк. А ночь всё была полна неумирающим последним выстрелом…. Возле крыльца Совета Лагутин, разминая озябшие ноги, немного походил, вдыхая широкой грудью крепкий морозный, замешанный на горьковатом запахе хвои воздух, поглядел в небо. Декабрьская ночь царила над станицей, бором, всей землёй. Сияла луной, рассыпанными из края в край мерцающими созвездиями. Но на востоке уже чуть посветлел краешек неба, прижатый темнотой к горизонту. - Подожди, послушай, - Парфёнов торопливо подходил, настороженно оглядываясь – Вроде кто кричит? Ему послышался человеческий вопль где-то на реке, сразу смолкнувший, затерявшись среди синих сугробов. С берега слышны скрежеты лопаты о звонкий лёд, гулкие удары кирки или лома, глухие голоса и фырканье лошадей, волочивших на реку раздетые трупы продотрядников. В новом, охватившем всех воодушевлении люди, то и дело матерясь, суетились возле проруби, сталкивая поглубже в воду на стремнины течения коченелые тела, и с тревогой поглядывали на разгорающийся восток. А речка, подковой опоясавшая станицу, синела под звёздами. С высоких берегов нависали спаянные пургой и морозом снежные гребни. Ветер шевельнулся от русла реки, снежной крупой прошуршал под ногами. Всплески воды заставили Парфёнова поёжиться, и он с кривой улыбкой проговорил: - Показалось – должно в ушах свербит, - и надел шапку. - Чёртов холодище. Я всё-таки, кажется, простыл. |
23.08.2019, 02:55 | #3 |
Заслуженный участник форума
Регистрация: 04.07.2017
Сообщений: 1,686
|
- Тьфу, напасть! – весело откликнулся Лагутин. – Засыпаю прямо на ходу. Наплывает на меня что-то. Весь в холоде, а на веках ровно гири. Сутки ведь не спамши. Часа два только прикорнул и в прошлую ночь.
Парфёнов и Лагутин ценили друг друга и не скрывали этого ни перед кем. И далеко не корыстные цели сближали их, а простые искренние человеческие отношения. В обоих хватало и здравого смысла и той непосредственности, которая так бывает мила и приятна в людских отношениях. Да и пути их часто пересекались. Лагутин, не сдержав удовольствия, просиял, заулыбался во весь свой белозубый рот: - Нет, ну скажи, на моих ребят можно положиться. А кто у тебя из станишных такой мастер по прорубам? – и подмигнул с намёком. - Ну, пойдем, погреемся, - устало позвал Парфёнов. Вокруг уже заметно поредел и побелел воздух, но густая тишина сломленной к утру декабрьской ночи наплывала на людей с ещё большей силой необоримого сонного часа. Когда Лагутин вновь вышел на крыльцо, наступило уже утро, яркое и чуткое. Каждый звук – и хруст под ногою, и визг колодезного журавля, и даже поскрипывание вёдер на коромысле необычно долго и тонко звенели в чуть подсиненном воздухе. Тополя, схваченные морозом, заиндевели и под белым зимним солнцем сверкали, как стеклянные. Снег вокруг блестел, на нём беспрестанно вспыхивали и гасли радужные искры. С высокого крыльца тёмные стены изб, протянувшихся по-над берегом, казались мухами, облепившими сахар. На площади перед Советом собирался станичный люд - ребятишки шныряли, управившись по хозяйству, спешили казаки и казачки. Лагутинцы седлали коней, а меж ними расхаживали местные, вполне уже мирного вида. - Да убери ты свою судорогу! - ругали маленького казачка в засаленном тулупчике с шашкой в руке. - Воронье пугало! - Сам ты…, - отлаивался мужичок более похожий на подростка. Лагутин, приметив в толпе Рысиху, поманил её к себе. - Тороплюсь ныне, а как время будет, посидим с тобой за самоваром – расскажешь, как бурю одолела. - Всё расскажу, касатик, всё. Как время придёт помирать, всё расскажу. Да только тебя уж тогда не будет. - Как знать. - Я знаю. Лагутин омрачился. Повернувшись к Парфёнову, сказал: - Смотри, бабку не обижай. Очень она у тебя пользительная. За столько вёрст мы отсюда стояли, а смотри ж, нашла. От краснопузых её береги, да и сам не попадись. Смотри, дознаются – худо будет. Слышишь? - Не попадусь, Семён. Лагутин молодецки взлетел в седло. Взыграли кони под хлопцами. Атаман поднял руку, прощаясь со станицей. Кто-то из старух привычно заголосил: - Как же мы без вас, родненькие! Лагутин махнул ногайкой. Лошадь, высоко взбрыкнув, пошла в галоп. Проводив взглядами лагутинцев, побрели по домам станичные, переживать каждый в своём углу происшедшее. Парфёнов, оставшись в одиночестве, вдруг начал осознавать, что беда, постигшая станицу для всех общая, но мера ответственности за неё у каждого своя. И расплата будет не равная. Он с тревогой окинул взглядом опустевшую площадь, перекрестился. Порыв ветра сорвал с обрывистой береговой кручи крупитчатый снег, смёл его в пропасть яра, покрутил злобно на лысом льду затянувшейся уже полыньи, ставшей общей могилой девятнадцати бойцам продотряда и пяти николаевским мужикам, и, перебежав на тот берег, утих, словно запутался в прибрежных кустах краснотала – так густо и непролазно здесь было даже среди оголённых зарослей. |
26.08.2019, 02:06 | #4 |
Заслуженный участник форума
Регистрация: 04.07.2017
Сообщений: 1,686
|
Соколовская пасха
Такой борьбы, в которой бы заранее известны были все шансы, на свете не бывает. (В. Ленин) Поля совсем оголились. Только в глубоких лощинах да оврагах ещё таились от солнца грязно-ноздристые исхудавшие сугробы, но и те с шуршащими вздохами оседали, холодными струями уходили в землю. А земля была чёрная, бухлая, томно грелась под солнцем и нежила тучное своё тело, нахолодавшее под белыми пуховиками зимы. Разноголосо лопотала-бурлюкала вода. Толпами звонких мутных ручейков сбегала она со всех сторон и там, на дне оврага, затевала безудержный бунт, а потом сильная, освобождённая от тяжёлых снов и колыбельных песен зимы, с глухим рёвом устремлялась в Черноречку. Сосновый бор на горе, старый великан, тихо покачивал зелёными кудрями и тянулся к солнцу в голубеющую высь. Сосны беспрестанно тихо гудели – не о той ли воле богатырской, что всё мерещится где-то там, за вешним, ярко играющим горизонтом? Вязкий суглинок дороги липнул к копытам лошадей, нарастал на них пудовыми ошмётками, отваливался и налипал снова. Лениво взлетали вдоль дороги грачи и, покружив в тёплом дыхании весны, садились вновь, деловито изучая землю. Красно-партизанский отряд Константина Богатырёва въезжал в родную Соколовскую станицу и быстро таял на глазах - казаки заворачивали на свои подворья. Вот и дом отца. Уже многие годы он ничуть не менялся – всё также мощно, кряжисто лезли в глаза рубленные «в лапу» венцы, голубели наличники и ставни, высокие столбы ворот, прямо как часовые на посту, охраняли просторное подворье. На миг померещилось Константину – вот сейчас откроется, звякнув кольцом, калитка, и выбежит на улицу вихрастый круглолицый мальчуган. Помедлил, пребывая в грёзах, да и повернул коня к дому своего детства. Уже спешившись во дворе, Константин увидел под навесом лошадь, узнал буланого Петра, и безрадостно заныло у него под сердцем. Старший брат пришёл с германской есаулом. После революции собрал бывших однополчан для борьбы с Советами. За Константином пошли те, кто сочувствовал новой власти. Бог миловал - братья не встречались ни в тёмном лесу, не в широком поле, а теперь вот сошлись под отеческим кровом, похристосоваться, так сказать, на самую Пасху. Делать нечего, придётся слушать упрёки и насмешки белоказачьего есаула. Ещё в сенях он уловил знакомый с детства дух половиков, овчинных тулупов, прокалённых на широкой русской печи, и сладковато-дурманный запах пасхальных куличей. Мать кинулась к порогу, всплеснув руками, и, не обняв даже, тут же уткнулась носом в край косынки – плакать. Отец радостно засверкал глазами, чуть оторвал свой зад от скамьи у стола. Сидевший напротив Пётр криво ухмыльнулся и тоже привстал. - Смотрите, кто пожаловал! Сам товарищ краснопузый командир. Наше вам, – он размашисто поклонился. – С приездом, браток-большевичок! Прошу к столу, господин социал-демократ, лихой казак, командир бандотряда, лучший рубака станицы – сволочь, одним словом! Вам, случаем, товарищи ещё не поручили дивизию? Может вы уже – высокопревосходительство краснопузый генерал? Сколько же вы, поганцы, крови людской пролили ради своей революции. Константин ткнулся носом матери в плечо, неторопливо разделся, снял сапоги, сел за стол, пожав руку отцу, и стал напряжённо слушать. - А чего это ты явился, спрашивается. За большевиков агитировать? |
29.08.2019, 01:26 | #5 |
Заслуженный участник форума
Регистрация: 04.07.2017
Сообщений: 1,686
|
Константин смотрел на брата тяжёлым взглядом, а Петру всё труднее удавалось сдерживать себя.
- Т-ты! Социалист-моралист! Чё ты пялишься, как кот на колбасу. Родину продал, совесть продал. Приехал мать с отцом Советам закладывать? Пётр уже кричал, всё сильнее сжимая набрякшие кулаки. Перед тем было выпито немало. Голова у него закружилась, он качнулся и схватился за край стола. Месяцами накопленные в сырых лесных землянках тоска и злость внезапно прорвались в нём и выплёскивались теперь наружу, сочились в словах, взгляде, конвульсивных движениях, сжимали в болезненные тиски голову, требуя выхода, и Пётр уже не мог остановиться. Говорил, говорил, срываясь на крик, всё более багровея лицом. - Ну, хватя вам! – пристукнул ладонью по столу отец, потянул носом, раздувая широко ноздри, кивнул на наполненные стаканы. – Давайте-ка, выпьем в честь Святого праздника. Мать уже вышла, накинув на плечи тяжёлую шаль. Вскоре вошла Маня – Петрова жена. Кивком поздоровалась с деверем и стала, прислонившись к печи, спрятав за спину красные распаренные руки, глядя на мужчин тупо, отрешённо. Богатырёвы все разом пригубили стаканы, одинаково запрокинули головы, громко похлюпали кадыками, поморщились крепчайшему самогону, торопливо стали занюхивать и закусывать. - Так-то будет лучше, - торопливо жуя щербатым ртом, проговорил отец. Вошла мать: - В баню-то вместе пойдёте или с бабами? - Пойдём, Петро? – впервые, как вошёл, обронил слово Константин. – Я уж, чёрт знает, сколько не мылся, опаршивел весь. Старший брат нахмурился, подавляя вздохом давние мечты побанничать с женой. - С тобой, говоришь? – он усмехнулся. – Ну, раз зовёшь – пошли. В баньке он вёл себя по-хозяйски - зачерпнул где-то в углу ковш красноватой, неперебродившей браги, отхлебнул сам, протянул Константину. Да и как ему не быть здесь хозяином? Ещё когда был на германской, от детской шалости сгорел дом. Маня с ребятишками перебралась к свёкру, а Петру некогда отстроиться – с войны опять на войну. Оглядывая раздетого брата, Константин почти со страхом сказал: - Господи, исхудал-то как! Ты что, совсем без харчей зимовал? Пётр уныло махнул рукой и отвернулся. После долгой паузы сказал: - Классового врага пожалел? Парились с остервенением, соревнуясь. Уже в предбанники, полуодевшись, потягивая всё ту же неотбродившую бурду, посматривали друг на друга дружелюбно, почти с любовью. После баньки отдохнуть, обсохнуть, отпиться кваском и поговорить по душам толком не удалось - прибежала радостная Наталья, жена Константина, и утащила мужа домой. Вечеряли не долго. Разошлись по полатям и лежанкам. Маня, утолив мужнину страсть, дождалась, когда он отодвинется, и села на кровати. Сгорбившись сидела, опустив босые ноги на пол, а спина её мелко тряслась. Пётр, пытаясь успокоить её, машинально погладил по плечу, и она вдруг затихла. Он почувствовал, как напряглось всё её тело. Маня тяжело, обиженно вздохнула и сказала с болью поразившей его: - Господи, какая у тебя чужая рука. Я совсем отвыкла. И он тут же убрал руку, отвернулся и не знал, что сказать ей. Была ночь и для Константина, и Наталья рядом, её ласковый шёпот: «Подожди, ребята ещё не уснули», а ждать он не мог – желание было нестерпимым. Прижимаясь к нему так, словно хотела до конца слиться с ним, раствориться в его теле, она шептала каким-то незнакомым голосом: |
01.09.2019, 01:30 | #6 |
Заслуженный участник форума
Регистрация: 04.07.2017
Сообщений: 1,686
|
- Боже мой, Костя, я только теперь начинаю понимать каково без тебя. Ну, почему ты уходишь от нас? Ведь ребята уже подрастают, им отец нужен. Мне, мне ты нужен больше всех.
И утром она не могла никак успокоиться, возбужденная сновала по избе, то и дело дотрагиваясь до мужа, гладила его плечи, руки. Праздник был на дворе, праздник был на душе Натальи. А погода подкачала - небо набухло низкое, тёмное, готовое в любую минуту рассыпаться на дождь или снежную крупу. Управившись по хозяйству, всем семейством направились в родительский дом. По обычаю христосовались прямо у порога. Бабушка совала внучатам леденцы, крашеные яйца, раздевала и подталкивала к столу. Дед уже «причастился» и теперь пьяно улыбался в усы, дипломатично помалкивая. Пётр и Маняша хмурились, сторонились друг друга. За столом всё внимание детям. Братья, расцеловавшись у порога, ближе друг другу не стали. Пётр хмурился и разглядывал в окно низкое холодное небо, гадая, что можно ожидать от него в ближайшие часы – дождя или снега? Константину после выпитого вернулось ночное желание, и он неотступно преследовал жену ласково-вопрошающим взглядом, который не остался незамеченным. Наталья вдруг раскраснелась, словно излишне пригубила, засуетилась, расщебеталась с женщинами, раскудахталась с детьми – только её и слышно, и в то же время ни на минуту не выпускала мужа из поля зрения. Их незримый контакт вдруг открылся Петру, и тот позавидовал - чокаясь, зло выдавил из себя: - Сволочь ты, братуха. - Цыц, во Христов праздник! – оборвал его отец, выпив, продолжил. - На посевную-то вас ждать али баб в сошку запрягать? Братья переглянулись и промолчали. - Па-анятно! – усмехнулся старший Богатырёв. – Вояки, мать вашу! Сами собачитесь, людей булгачите. Взять бы ногайку да обоих, да перед всей станицей, чтоб ума, стало быть…. - Возьми, - скривился Пётр и устало повёл плечом. Константин всё преследовал Наталью взглядом, не слушая, утвердительно покачал головой. Дед, в очередной раз чокаясь с сыновьями, укоризненно процитировал своё любимое: - Богатыри не вы…. Засиделись. Захныкали ребятишки, просясь на улицу. Женщины завздыхали – пора скотину убирать. Вдруг над станицей прогремел выстрел. Богатырёвы разом встрепенулись, оборотились к окну. Тягостной показалась наступившая тишина и подозрительной. Не слыхать ни песен над станицей, ни гармошки. Напряжённо текли минуты. Снова выстрел, и будто прорвало, зачастили, забахали – где-то там, на улице завязался бой. Оба брата, столкнувшись в дверях, бросились одеваться, мимо испуганных женщин, ребятишек, находу пристёгивая оружие. У избы, куда они подбежали, уже были выбиты все стёкла. В окнах мелькали чьи-то тени и сверкали белым огнём выстрелы, под крышу сизыми струйками выплывал пороховой дым. - Ага! Проняло! – кричали нападавшие и палили из-за дров, сараев, заборов. - Аат-ставить! – рявкнул Пётр, выбегая под выстрелы прямо перед домом. Пальба разом прекратилась. - А ну, все ко мне! – продолжал командовать Пётр Богатырёв. Опасливо, с винтовками наперевес, вокруг него начали собираться казаки. - Что не поделили? – спросил Пётр, вглядываясь в лица, с удивлением отмечая, что враждующие поделились не на белых и красных, а на родственные группы. |
04.09.2019, 01:51 | #7 |
Заслуженный участник форума
Регистрация: 04.07.2017
Сообщений: 1,686
|
- Вот эта сука, - бородатый казак с диковатыми глазами ткнул винтовкой в плечо другому, - братуху моего посёк.
«Краснопузые сцепились», - удовлетворенно подумал Пётр. - Но ты, полегче, - вскинул своё оружие обвиняемый. – Сам нарвался. И окружавшие Богатырёвых казаки, винтовки на изготовку, подались вперёд, готовые стрелять, лупить, ломать, вцепиться в горло врагу. Минута была критическая. И Пётр решился вершить суд скорый и, как думал, правый, чтобы спасти станицу от потоков крови. - Ты его брата убил? – ствол Петрова маузера ткнулся в лоб ошалевшему казаку. – За что? - А ты, какого хрена…? – красный партизан попятился, крикнул младшему Богатырёву. – Командир! Константин тронул брата за плечо: - Ты это брось. - Аат-ставить! – рявкнул белый есаул красному командиру и нажал курок. Выстрел бросил казака на землю. - Т-ты! – ахнул Константин, рывком развернул к себе брата и ударом богатырского кулака опрокинул навзничь. Утерев кровь с разбитой губы, Пётр поднялся, сверля взглядом красного командира. - Сука! Быдло краснопузое! Шашку вынь – руками мужичьё машет. С обнаженным клинком в руке шагнул к младшему брату. Раздался круг. Два края у него. На одном Константин Богатырёв, на другом – брат его единокровный, а из-за плетней, из окон домов белеют встревоженные и любопытные лица. Пётр шагнул вперёд, и, ни в чем не уступая, Константин тоже сделал шаг. Старший Богатырёв ростом выше, а младший телом тяжелее, в плечах пошире. Хотя на глаз трудно смерить - одного корня побеги. Ещё шаг и ещё. Сошлись. Ждут чего-то, сверлят глазами. Может, остановятся? Нет, ждать обоим нечего и не от кого, только от себя. Сверху будто бы наметился рубить Пётр, а ударил наискось снизу. Острая шашка летит в колено противнику. Встретились клинки, сталь лязгнула о сталь, и заметались, как змеиные жала. Легко и вёртко прыгают поединщики, под рубахами играют мускулы. Справа, слева, сверху, сверху, сверху рубят шашки без передышки, звенит сталь беспрерывным звоном. Бьются братья не на жизнь, а на смерть. Весь мир для них обоих сейчас замкнулся на остром жале клинков. Учил их отец сызмальства хлеб добывать и достаток в поте лица. А есть ли труд тяжелей теперешней работы? Пот заливает глаза. И нет мгновения, чтобы отереть лицо. А вот ладони не потеют, иначе не удержать им жёстких рукоятей шашек. Легко, по-кошачьи, прыгают грузные противники, уже не раз поменялись местами, а конца поединка ещё не видно. Свистит сталь, звенит сталь близко-близко от буйных головушек. Кому-то смерть заглянет в глаза? Ей всё равно кого взять, хоть обоих. Пётр отскочил, тяжело дыша. Концом шашки он рассёк крутое плечо брата. Не страшно Константину, не чувствует он боли, ярость душит его, и еле совладал с ней, удержался, не рубанул по беззащитной голове, когда Пётр, выронив шашку, зажимая ладонями вспоротый живот, упал лицом в сырую землю. Не сразу пересилив боль, Пётр с трудом сел, мутные глаза его безучастно скользнули по лицу брата. Он сказал ровным хриплым голосом: - Панику отставить…. Сейчас я встану. И стал подниматься. Казаки подхватили его. Он, выпрямившись, опёрся рукой на подставленное плечо (другую не отрывал от живота) и, пошатываясь, побрёл по улице. Константин никого и ничего не замечал, весь во власти крайнего душевного напряжения, брёл за ними, по-прежнему сжимая в онемевшей руке окровавленную шашку. |
Читайте на литературном форуме: |