|
03.03.2017, 20:09 | #2 |
Новый участник
Регистрация: 03.03.2017
Сообщений: 2
|
Cказать на это было нечего. Рыба плескалась в воде, периодически потрескивали сучья. Старик закурил, сейчас он и вправду походил на глубокого старика. Лицо потемнело, сморщилось, глаза потускнели – взгляд у него оборвался.
- Я понимаю… Думаю, сказали так... не подумав, но с тех пор я их вообще не видел… - Дед Казимир, да ладно вам, что вы так все… - А он посмотрел на меня с тоской, шмыгнул носом, сплюнул с досады разжевывая табак. - А вроде как не подгорело, - Дед потянулся к ближайшей веточке, –Да, готово. Слушай, а это не твои ль идут? - И вправду, это шли мои друзья. - Мишка, Колька, Вась, Димка! Давайте сюда! Мальчишки с интересом подошли к костру. - Знакомьтесь, это дед Казимир. Ребята поздоровались. Женька представил всех по очереди. - Садись, племя младое, угощайтесь! - Что-то я не помню, чтобы так рыбу готовили, - сказал Димка. Его отец был заядлым любителем рыбной ловли. А дед в ответ усмехнулся. - Так это рыба на ражне, дед Казимир, расскажи, а? - попросил я. Дед почесал под носом и принялся рассказывать все в подробностях, – Рыба, сколько надо, столько соли себе возьмет, но не шибко обильно сыпьте, переборщить можно всегда. Дед раздал жердочки, все стали есть жареную рыбу, а он, глотнул прохладного воздуха, опалённого костром и продолжил: - Я вот, мальцы, в ваши годы в партизанах был. Так вот однажды послал нас комбриг на реку за рыбой, как самых шустрых, молодых, - сказал дед, утирая соленые губы. – Там лес сосновый, а в нем песок сплошной и корни, как змеи. Это за Бобровокой дело было, ну знаете, должны знать - пару голов утвердительно кивнули. – Так вот, со мной отправили паренька одного: Димку. Значится, на кухне помогал. Дров наколоть, ну и по мелким нуждам. Он меня младше на несколько годков, потому в отряде главный я был. А было это в сорок втором, самый конец лета, черника уже вся вышла, пошли соком яблоки. Мы обогнули Бобровку. Слышим взрывы. Подошли к речушке со стороны кустов, потому как там мережи у нас стоят, а тут на тебе - выше по реке, где трасты поменьше, немчура стоит. Они гранатами рыбу глушат. Кинут несколько палок своих, спрячутся, и мужика после какого-то заставляют рыбу подбирать, словно собаку охотничью, насмехаются еще на своем. Так обидно стало, он вроде бы и в возрасте, и вода нынче холодная, потому как камнем небо облито. Приподнялся я, говорю напарнику, что надо человека вызволять, а у нас на двоих наган один потертый, который я всегда прятал в тайник чтобы взрослые не нашли. К нему имел четыре патрона, который вместе с пистолем у разбившегося парашютиста нашел. Как думаете против двоих умудриться можно то? Мы дождались, пока он мимо нас проплывать стал, дали сигнал, дескать, помоги их стрельнуть, а он как заметил нас да наган к тому же увидел в моей руке замотал головой, свободной рукой стал отмахиваться чуть не захлебываясь, да мы и не поняли сперва. Дождались, пока мужик на берег выплыл и рыбу из авоськи под ноги скинул. Я наган сжал, и в глазах слёзы проступили - вспомнил, как они Петра убили, и выстрелил в спину ближайшему. Так шарахнуло, что немец рухнул как подкошенный, только каска сбилась с русой головы. Второй было дернулся, полоснул по нам очередью, задел меня в плечо, но мужик на немца накинулся сзади, вырвал ремень автомата и задушил гада. Мы вышли, а он стоит растерянно, смотрит на нас и говорит так грубо, что мне на всю жизнь запомнилось: – Вы что наделали? – Мы застыли, стоим и не понимаем. Ведь мы же его из лап немчуры вырвали, а он качает головой, чуть не плачет. – У меня в деревне жена с дочкой, теперь убьют их. - Тут мы и растерялись. – Давай сходим, вытащим, - говорит Димка. – Да куда ты пойдешь, молоко на губах не обсохло, а все туда же, не наубивался ещё? - А у нас задание - рыбу надо доставить. Мы говорим, дескать, извини, так вот получилось... Мужик рыбу отдал, сказал уматывать на все четыре. Сам посидел чуток, переоделся в немецкую форму, взял автомат и пошел в село. Местные потом говорили, что он семью в лес успел вывести, правда, жену его ранили полицаи, а точнее - Гришка. Так он их через болото к лагерю партизанскому вывел, а сам ночью каску надел на голову, сочли его за дозорного, так он и проскочил - пошел прямо в комендатуру. Хотел полицаев побольше убить. Хотел, да не вышло. Кровь на мундире увидели, скрутили его. Потом перед всей деревней вешали, жена как узнала чуть не удавилась с горя, а виноватыми вроде как мы оказались, но нам и слова, понятно дело, никто не сказал. – Повисла тишина, только костер отбрасывал искры на черную траву ломая сучья и обезвоженные берёзовая поленья. - Так вот вы где сидите? – Пришел отец Димки. Поздоровался с дедом, присел рядом. - Пап, а что мы так не делали? - Делали, только ты маленький тогда был. Извини, дед, но я их забираю, матери ругаются. - Забираешь, ну бери, - безразлично сказал он. - Пока, дед Казимир, мы ещё завтра придем! – крикнули мальчишки на прощание. - Бывайте, ребята, приходите конечно, - помахал он рукой нам вслед. Потом набрал в пакет воды и потушил костер. Не проходило дня, чтобы мы не посещали деда Казимира. Собирались то в лесу, то около водоема, иногда у него дома или во дворе. Незаметно подкралась осень, ещё немного подержалось бабье лето, но наступала зима с её сильным, жгучим ветром. Ребята давно уехали в город, только я один, делая поспешно уроки, шел к деду, по дороге покупая то булку к чаю, то ещё чего-нибудь сладкого. За эти несколько коротких месяцев я проникся истинным уважением к старику. Кончилась первая четверть, за хорошую учебу наш класс был награжден поездкой в Петербург. Радостный, я прибежал к деду Каземиру. Не стучась, открыл дверь, зашел в маленькую уютную комнату. На улице как раз начался снегопад, а Дед сидел перед транзисторным радиоприемником, вертел антенну, менял частоту, ища гожую станцию. От стола вилась тонкая струйка дыма таявшей канифоли. - А-а, привет, Женек. Как в школе дела? - Да хорошо, вот поездкой наш класс наградили. - Неплохо, садись, чайник только вскипел, сходи налей мне и себе захвати. - Отмахнув в сторону допотопный прибор, дед пригубил чаю, посмотрел на выцветшую клеенку и заглянул мне в глаза. - Хорошо, что поездка… Мы посидели несколько часов, разговор шел, дед говорил много, рассказывал про свою жизнь: - Когда война кончилась, этих полицаев ловили, давили как тараканов. Я тоже к этому руку приложил, а потом устаканилось все - водителем работать начал, и вот однажды послали меня на элеватор, вроде и не моя смена, а друг попросил подменить, надо было ему срочно в город. Только груженый собираюсь ехать, как вижу Гришку, того самого, что Петра убил. Он взгляд мой уловил, но подошел, оглядываясь по сторонам словно щенок пугливый и стал прощение просить: – Казимир, прости меня, - говорит, - пьяный я тогда был. У меня жена, сын растет, маленький ещё, а они ведь невиноваты… Казимир, да я понял, что неправ был, вырос я, осознал, что красные правы… - вижу, сбоку милиционер стоит, как наготове, только знак дай, и знаешь… Посмотрел я Гришке в глаза, тому, кто столько душ людских невинных искалечил, и простил. Вижу, что не понял он ничего, делит людей на черное и красное, но не стал я ему уподобляться, не такой я. – Иди, - говорю. - Я ничего против тебя не имею. - А сам думаю, ну коль врешь, то Бог тебя и накажет. Он поблагодарил меня, схватил за руку, но я выдернул её и уехал. Позже узнал конечно, что нет у него ни жены, ни детей, и пьет он до сих пор меры не зная, да дело не в том. Я простил его уже, но кто-то, видимо, опознал. Поймали тогда Гришку, осудили прилюдно и повесели не дожидаясь приговора власти. А он то кричал, каялся, да не верил никто его словам, пустые были. И вот что я скажу тебе, Женька, славный ты паренек, живи по чести, если видишь, что плохо поступают, так твори добро сам. Слова, они ведь от добра вес и силу имеют. - C этими словами дед замолк. Ещё немного потрещал приемник, пошумела печь, а легкий холодок прояснил солнце и небо далеко над горизонтом. - Ну, прощай, дед! - Прощай, Женька! Спасибо тебе… за все, - неслышно договорил он. Ещё не скрипели подошвы сапог на снегу, но лужицы покрылись коркой льда, под которыми воды уже не было. Наконец-то окончилась поездка, и я заспешил к деду. Тропинка с выцветший травой все также огибала немой пруд, но синий дом с покрытой инеем крышей светился через чур яркими окнами. Я, как обычно, зашел во двор, но нерешительно. Постучался в дверь, ощутив точно неправильное что-то было в этих стенах. Послышались быстрые шаги, и передо мной возник мужчина в черном пиджаке и темных джинсах. - Вам кого? - Я к деду Казимиру, можно?.. - К сожалению, уже нет. Он умер три дня назад, инсульт. Старость, сами понимаете. Но вы проходите. - Не понимая, что происходит, я отошел от двери и пошел... - Куда вы? – хмыкнув и пожав плечами, человек закрыл дверь. Дом потерял весь уют, теперь действительно, это была прогнившая постройка. Кладбище было в лесу. Без труда была видна свежая могила среди высоких берёз. Дешёвый крест, несколько венков и надпись: Терехин Казимир Петрович. Я присел над могилой, посмотрел на рыхлую землю и прошептал: “Дед, я обязательно поставлю тебе памятник”. Прослезился, вздохнул, и не говоря больше ничего ушел. Каждый раз, проходя мимо синего дома, я все ещё надеялся, что вот сейчас, в окне загорится тусклый желтый свет, и дед Казимир, в полушубке, как обычно выйдет на крыльцо, чтобы закурить, расплескав по округе теплые клубы дыма. Злости на родственников деда не было, я понимал, что они поступили неправильно, но главное, что я сам знал, как надо поступить. Кончилась первая четверть, за хорошую учебу наш класс был награжден поездкой в Петербург. Радостный, я прибежал к деду Каземиру. Не стучась, открыл дверь, зашел в маленькую уютную комнату. На улице как раз начался снегопад, а Дед сидел перед транзисторным радиоприемником, вертел антенну, менял частоту, ища гожую станцию. От стола вилась тонкая струйка дыма таявшей канифоли. - А-а, привет, Женек. Как в школе дела? - Да хорошо, вот поездкой наш класс наградили. - Неплохо, садись, чайник только вскипел, сходи налей мне и себе захвати. - Отмахнув в сторону допотопный прибор, дед пригубил чаю, посмотрел на выцветшую клеенку и заглянул мне в глаза. - Хорошо, что поездка… Мы посидели несколько часов, разговор шел, дед говорил много, рассказывал про свою жизнь: - Когда война кончилась, этих полицаев ловили, давили как тараканов. Я тоже к этому руку приложил, а потом устаканилось все - водителем работать начал, и вот однажды послали меня на элеватор, вроде и не моя смена, а друг попросил подменить, надо было ему срочно в город. Только груженый собираюсь ехать, как вижу Гришку, того самого, что Петра убил. Он взгляд мой уловил, но подошел, оглядываясь по сторонам словно щенок пугливый и стал прощение просить: – Казимир, прости меня, - говорит, - пьяный я тогда был. У меня жена, сын растет, маленький ещё, а они ведь невиноваты… Казимир, да я понял, что неправ был, вырос я, осознал, что красные правы… - вижу, сбоку милиционер стоит, как наготове, только знак дай, и знаешь… Посмотрел я Гришке в глаза, тому, кто столько душ людских невинных искалечил, и простил. Вижу, что не понял он ничего, делит людей на черное и красное, но не стал я ему уподобляться, не такой я. – Иди, - говорю. - Я ничего против тебя не имею. - А сам думаю, ну коль врешь, то Бог тебя и накажет. Он поблагодарил меня, схватил за руку, но я выдернул её и уехал. Позже узнал конечно, что нет у него ни жены, ни детей, и пьет он до сих пор меры не зная, да дело не в том. Я простил его уже, но кто-то, видимо, опознал. Поймали тогда Гришку, осудили прилюдно и повесели не дожидаясь приговора власти. А он то кричал, каялся, да не верил никто его словам, пустые были. И вот что я скажу тебе, Женька, славный ты паренек, живи по чести, если видишь, что плохо поступают, так твори добро сам. Слова, они ведь от добра вес и силу имеют. - C этими словами дед замолк. Ещё немного потрещал приемник, пошумела печь, а легкий холодок прояснил солнце и небо далеко над горизонтом. - Ну, прощай, дед! - Прощай, Женька! Спасибо тебе… за все, - неслышно договорил он. Ещё не скрипели подошвы сапог на снегу, но лужицы покрылись коркой льда, под которыми воды уже не было. Наконец-то окончилась поездка, и я заспешил к деду. Тропинка с выцветший травой все также огибала немой пруд, но синий дом с покрытой инеем крышей светился через чур яркими окнами. Я, как обычно, зашел во двор, но нерешительно. Постучался в дверь, ощутив точно неправильное что-то было в этих стенах. Послышались быстрые шаги, и передо мной возник мужчина в черном пиджаке и темных джинсах. - Вам кого? - Я к деду Казимиру, можно?.. - К сожалению, уже нет. Он умер три дня назад, инсульт. Старость, сами понимаете. Но вы проходите. - Не понимая, что происходит, я отошел от двери и пошел... - Куда вы? – хмыкнув и пожав плечами, человек закрыл дверь. Дом потерял весь уют, теперь действительно, это была прогнившая постройка. Кладбище было в лесу. Без труда была видна свежая могила среди высоких берёз. Дешёвый крест, несколько венков и надпись: Терехин Казимир Петрович. Я присел над могилой, посмотрел на рыхлую землю и прошептал: “Дед, я обязательно поставлю тебе памятник”. Прослезился, вздохнул, и не говоря больше ничего ушел. Каждый раз, проходя мимо синего дома, я все ещё надеялся, что вот сейчас, в окне загорится тусклый желтый свет, и дед Казимир, в полушубке, как обычно выйдет на крыльцо, чтобы закурить, расплескав по округе теплые клубы дыма. Злости на родственников деда не было, я понимал, что они поступили неправильно, но главное, что я сам знал, как надо поступить. |
Читайте на литературном форуме: |