Клуб любителей исторической прозы

[santehlit]

- Ты не думай обо мне плохо: я – не развратная бабёнка. Просто запал ты мне в душу, вот и хочу проститься по-человечески. Ты уедешь – мне память останется, а может, и ребёночек. Вот такой кучерявенький…
Она ласково потрепала его шевелюру, встала и легла на кушетку, согнув ноги в коленях. Подол платья сполз на живот, обнажив кружевные каёмки трусиков и стройные, нестерпимой для мужского взгляда белизны ноги.
- Иди сюда.
Лука встал на колени у кушетки и уткнулся губами в её руку, чтобы не видеть ноги, влекущие, сводящие с ума, вгоняющие тело в лихорадочную дрожь. Она притянула его голову и поцеловала в губы. Целоваться он тоже не умел - ему катастрофически не хватало воздуху. Чтобы не задохнуться и не оттолкнуть её, он скользнул рукой вниз между её бёдер.
Она вздрогнула всем телом, взяла в ладони его лицо, долго пристально смотрела в его глаза, будто отыскивая в них что-то или ожидая чего-то, наконец, сказала:
- Ну, что же ты? Разденься – разве можно одетым?
Непослушными пальцами он стал расстегивать гимнастёрку.
Она встала и потребовала:
- Отвернись.
Лука отвернулся к окну, за которым уже властвовала ночь, но на стекле увидел её отражение. Она торопливо сняла с себя всё, потом серёжки из ушей и юркнула под плед на тахту. Она жалобно скрипнула.
А к Луке вдруг пришла решимость. Посмотрим, как ты заскулишь, когда лягу я, подумал он о тахте, потушил свет и разделся.
Проснулся он от тихого позвякивания чашки о блюдце. Галина, облачённая в домашний халат, сидела на тахте, по-узбекски поджав ноги, и пила чай. Увидев его открытые глаза, она улыбнулась и подмигнула:
- Знаешь, сколько времени?
Лука закрыл глаза. Всё ясно - она готова к расставанию. У неё было время к этому подготовиться. А он ещё нет. Он ещё во власти волшебной ночи. На его губах вкус её губ, в носу – запах тела, а в ушах восторженный шёпот:
- Господи, как хорошо!
А теперь ночная чаровница уступила место врачу Галине Александровне:
- Вставай – опоздаешь, завтрак на столе.
Она заметила его обиду и растерянность, немного смягчилась:
- Хочешь, провожу?
Он не захотел. Оделся, молча попил чаю с бутербродами.
- Хорошо держишься, - сказала она с упрёком, прищурив глаза.
Он кивнул, прощаясь, подхватил вещмешок и шагнул к дверям.
- Лука!
Он застыл у двери и обернулся, лишь когда услышал шлепки по полу её босых ног. Она бросилась к нему на шею.
- Господи, вы, мужики, словно дети малые: не посулишь вам конфетку – ухом не поведёте. Так ведь и уйдёшь, не попрощавшись, - она вжималась в него всем телом и шептала на ухо. – Разве я этого заслужила?
- Поедим со мной, - сказал он.
- Поедим, - согласилась она.
- Насовсем, на Урал.
- Поехали насовсем, - она ткнулась лбом в его грудь, дрожь прошла по её телу, будто задавленный всхлип. – Намучаешься ты со мной. Плохо тебе будет и без меня, Лукьянов. Я знаю. А нам ведь было хорошо – не обошли нас стороной минутки счастья. Коротенькие они были, но до чего сладкие! Да и то: не количеством вместе прожитых лет меряют счастье – высотой пережитых чувств освещает оно жизнь. Если ты, Лука, меня действительно любишь, то можешь гордиться - ты возбудил сильное ответное чувство. А теперь уходи. Стой. Поцелуй меня.

[santehlit]

Лука стал мужчиной этой ночью, но целоваться ещё не научился.
- Иди, - усмехнулась она, отстраняясь.
Она склонила голову на бок, лукавая улыбка коснулась её губ:
- У меня есть твой адрес.
- Напишешь? – спросил Лука, поправляя вещмешок на плече.
- Напишу, если родится малыш - как же ребёнку без отца. Ну, всё-всё, иди….
На вокзале неожиданная встреча – на перроне стоял, сутулясь, капитан Коробов. Его лицо было серей обычного.
- Отойдём, - глухо сказал он.
Они отошли в конец перрона, где никого не было. Коробов достал из кармана пистолет «Вальтер», повертел в руках, протянул Луке:
- Трофейный. Дарю.
- Спасибо, но зачем?
- От греха - пристрелить тебя хотел, пацан. Я ведь знаю, где ты ночевал – вот злость и ударила в голову. Думал, встречу вас на вокзале - тебя шлёпну, потом себя – пусть знает. Потом подумал: причём тут ты – всегда женщины нас выбирают, а не наоборот. Ну, а раз она осталась – у меня снова появился шанс. Так что, бери подарок и … удачи тебе на гражданке!
Минуту помедлив, они обнялись, крепко, по-мужски.

8

Наконец стемнело. Лука Фатеич вышел в сад и затаился у колодца, прислушиваясь. Звуки гасли над селом, загорались звёзды. Летний день долог. Утомлённые труженики, не мешкая особо, укладывались спать, гасили огни. Лишь кое-где голубели окна телеполуношников. Магнитофоны перекликнулись по улицам с гитарами, собрались в одну капеллу и удалились за околицу. Собаки, отбрехавшись, умолкли. Тишина.
Какой-то звук, назойливый и настойчивый, донёсся до слуха Лукьянова. Отчётливое металлическое постукивание, словно удары молота по наковальне - в нём была та же звонкость. Лука Фатеич напряг слух, пытаясь определить, что это за звук и откуда он исходит. Он одновременно казался бесконечно далёким и очень близким. Удары раздавались через равные промежутки времени, что-то очень знакомое, но забытое слышалось в них. Они словно ножом резали ухо. Наконец, он понял и едва удержался от ругательства. То, что он слышал, было тиканье его ручных часов.
Оказывается, не так-то это просто – заделаться вором. Не задумываясь, можно перелезть через забор или войти в чужую калитку, чтобы выгнать курицу. А если за морковкой, то сразу руки затрясутся. Как же должен чувствовать себя человек, забираясь в чужой огород за кладом, судя по всему, немалым?
Мозг Луки Фатеича работал лихорадочно, мысли приобрели быстроту молнии. Он перебирал в уме все возможные варианты операции, взвешивал все «за» и «против». Можно было пройти, мало таясь, достать и уйти с трофеем, водрузив скворечню на место. Но слишком велик риск много потерять от такой нахрапистости - не за огурцами лезешь. Лукьянов решил проводить операцию по всем правилам военного искусства.
Он подполз к забору, используя как прикрытие каждый куст, каждое деревцо. Глаза его подмечали всё, уши улавливали малейший звук. Он старался дышать как можно тише. И стоило над ним качнуться веточке, он прижимался к земле и надолго замирал. Путь к забору соседки оказался долгим, но отнюдь не скучным - риск и азарт волновали душу. Нервы Луки были натянуты как струна, руки ходуном ходили, но операция шла по задуманному плану.
Самый ответственный момент – преодоление забора. Не сразу Лука Фатеич перешёл сей Рубикон - долго томился и заставлял себя решиться. И уже будучи на другой его стороне, всё не верил своей удаче, не решался продолжить путь. Но Высшая Сила, распоряжающаяся тем, чтобы события происходили согласно предначертанному, позволила Лукьянову беспрепятственно подобраться к Катькиной бане.

[santehlit]

Здесь он, наконец, совладал со своим волнением - дрожь унялась, тело стало послушным, голова предельно ясной. Теперь он преступник, и назад ему пути нет.
Прежде, чем опустить скворечню, он долго сидел в темноте, прислушиваясь. Наконец решился. Без единого шороха вынул шест и опустил птичий домик на землю. Слабо чиркнул воробей спросонья и упорхнул в темноту. Крыша скворечни оказалась крышкой на шарнирах, и вскоре пачки банковских билетов перекочевали к Луке за пазуху.
И вот тогда опять пришёл страх. Да такой, что тело, чувства выходили из повиновения, а сердце схватила леденящая боль. Как назло, разыгралось воображение.
Тому, кому забраться в чужой сад ночью дело привычное, нет нужды рассказывать, что зловещий союз мрака, безмолвия и одиночества порождает диковинный мир, в котором самые обычные и знакомые предметы обретают совершенно иной облик. Деревья смыкаются теснее, точно прижимаются друг к другу в страхе. Даже тишина и та не похожа на дневную тишину. Она полна каких-то едва слышных, леденящих кровь шёпотов – призраков давно умерших звуков. Захваченный этими ощущениями, Лука потерял контроль над собой и временем.
Внезапно Лукьянов почувствовал боль в правой руке. Оказалось, он так сильно сжимал шест скворечни, что больно стало ладони. Лука Фатеич заметил также, что давно сидит на корточках в напряжённой, неестественной позе. Он тяжело дышал, стиснув зубы, и странное онемение сковывало мышцы. Эта боль вернула его в реальность, а душе – чувство юмора - надо же, до чего докатился парторг на пенсии.
Водрузив скворечню на прежнее место, он без приключений выбрался из Катькиного огорода.

9

Парень был крепко сбит, широкоплеч, с могучей шеей, поддерживающей небольшую, подвижную, короткостриженую голову. Перед ним стояла кружка с пивом, но на неё он обращал внимания гораздо меньше, чем на посетителей пивной. Казалось, он поджидал кого-то или высматривал, а может, следил за кем, потому что кампания подвыпивших мужчин за одним из столиков очень часто привлекала его внимание.
- Адам! – крикнули оттуда, как только за стойкой появился тщедушный человек. – Где ты так долго был? Наверное, опять прятал от жены заначку? Водки нам!
Парень огляделся и поманил пальцем бича, шатавшегося между столами в поисках пустых бутылок и недопитых кружек.
- Выпить хочешь?
- Даром?
- Глоток даром, а там посмотрим.
- Понюхать и то хорошо, - обрадовался оборванец с круглолицей татарской физиономией.
- Сходи купи, - парень протянул смятую купюру. – Сдачу себе возьмёшь.
Когда посыльный вернулся с бутылкой водки, парень хлебнул пива, остатки выплеснул под стол и налил в кружку водки. Бич стоя выпил, крякнул и утёрся.
Парень кивнул на стул:
- Садись, разговор есть.
Татарин сел и завладел кружкой - ему было жаль напрасно вылитых остатков пива, и он теперь с напряжением и опаской смотрел на водку в руках незнакомца. Тот усмехнулся, плеснул водки на дно кружки и сказал:
- Промочи горло да расскажи мне, что знаешь вон про ту компанию.
- Мг-мм, - промычал бич, опрокидывая пойло в щербатый рот. – Легко. Всё, что знаю. Как на духу. Меня зовут Ханиф Шамратов, и я завсегда готов помочь нашим доблестным органам.
- С чего ты взял? – парень смутился.
- По всему видать - одеты скромно, не пьёте.
Парень без улыбки рассмеялся:

[santehlit]

- Ну, мент, так мент. Давай, колись.
- Ага, ну так вот, - Ханиф начал свой рассказ с кивка на кружку, и тут же получил порцию водки. – Тот, что с широкой мордой сидит прямо сюда – это Яша Дымоход, безработный вышибала. Слева дылда – Али Мустафа, справа доходяга – Миша Кондрат, а спиной к нам – Чинарик.
- Чем знамениты? – парень не забывал подливать в кружку, и оборванец стремительно пьянел.
- Мустафа – ничем, дурак большой, а толку никакого: не украсть, не посторожить. Кондрат, тот наркоман, был в фаворе у Хозяина, но теперь хода ему нет – должно быть, за пристрастия. Чинарик – пустой человечишка. Сейчас на «химии» досиживает. Так, мелкий воришка, мечтает у настоящих воров седалище лизать.
- А кто у вас Смотрящий в городе?
- Дедок один из воров, но крутой, упаси Бог не угодить: порвёт в клочки – в гроб собрать будет неча.
- Правит по понятиям?
- А то…
- Всё понятно, - усмехнулся парень, протянул бичу ещё непустую бутылку. – Иди, а то не дойдёшь. Про меня забудь.
Ханиф спрятал на груди подарок, встал, качнулся, подмигнул, приложив палец к губам и, выписывая круги между столами, поплёлся к выходу.
Парень проводил его взглядом, помахал рукой, привлекая внимания бармена, и жестом потребовал пива. Получил, отхлебнул и стал наблюдать за интересовавшей его компанией.
В компании Дымохода ругали хозяина заведения.
- Нормальный был жид, сидел где-то бухгалтером, но с тех пор, как стал заправлять этой тошниловкой, ссучился - настоящий живоглот.
- А я вот сейчас ему это дело растолкую - на ком наживаться, а с кем дружить надо. Адам!
Владелец заведения был ещё не старым по виду, но, наверное, немало пережившим человеком. У него было типичная еврейская внешность - внушительный нос и кучерявые, с проседью, волосы; его худые волосатые руки беспрерывно сновали над стойкой, а колючие глаза постоянно держали зал под прицелом и подмечали всё и всех.
- Чего тебе? – откликнулся он со своего места.
- Мир плох.
- А ты пьян.
- Угости ещё.
- Смеёшься, приятель, а тут не до смеха: день-деньской крутишься, а в кассе – мышка плачет. Да и то сказать, публика-то – голь перекатная, самый приличный клиент – ты.
- Вот видишь - с тебя причитается.
- Запиши на мой счёт.
- Я знаю, о чём ты мечтаешь, Адам.
- Просвети.
- О пятизвёздочной ночнушке где-нибудь у моря в Израиле.
- Может и так.
- Не патриот ты, Адам - не любишь ты наш город, наш народ, морда у тебя прохиндейская… и вообще, давно ты её не штопал у костоправа.
- Давно, Яша, давно, – усмехнулся Адам. - С того самого дня, как Николай Аркадьевич стал Смотрящим за городом и навёл порядок в этом захолустье.
Упоминание о Хозяине пришлось не по вкусу всей компании - Дымоход скривился, Мустафа передёрнул плечами, Чинарик испуганно оглянулся и втянул голову. Лишь Кондрат, усмехнувшись, покачал головой.
Чёрт возьми! – громко сказал Мустафа, после продолжительного молчания за столом честной компании. – Этого жида давно следовало бы проучить.

[santehlit]

- Рискни, - усмехнулся Кондрат. – Тебе Корсак одну руку оторвёт, а второй будешь пол мыть в этой тошниловке.
- Корсак, Корсак, - Мустафа выругался. – Спекулянтов крышует, а нормальному человеку жить не на что.
- А ты, Али, на завод иди, к станочку, - Дымоход похлопал приятеля по плечу.
- Только и осталось…
За окнами стемнело. Посетителей набилось полный зал. Запах сивухи, табачного дыма, бесконечный гул разговоров. За стойкой появилась барменша, в зале – две официантки.
Дымоход вытащил из кармана колоду карт.
- Эй, Адам! – крикнул он и помахал рукой. – Сыграем на выпивку?
- Я занят, - ответил хозяин заведения, но оставил свои дела и придвинулся ближе, готовый поддаться уговорам.
Судя по тому, как засверкали его глаза и затряслись беспокойные руки, жадность и расчётливость были не единственными пороками тощего еврея.
- Ерунда. По кружечке на брата и литровку белой прицепом. А я тебе, Адам, свой перстень попытаюсь проиграть.
- Подделку свою выкинь, Яша.
- Я за базар отвечаю, а вот ты нарываешься - честного человека оскорбить норовишь. Садись, Адам, садись. Если ты со своей Соней в раздоре, то тебе сегодня должно повезти.
- Шулер ты, Яша, не игрок. Так не может быть, чтоб всегда в одни ворота.
- Ну, конечно, же. Был, есть и буду таковым, но, как говорится: не пойман – не вор. Вот когда за руку схватишь – перстень твой, а меня хоть на базар к «положенцу». Садись, в горле пересохло.
Бармен скривился, но не мог более противиться искушению. Игра началась и быстро закончилась.
- Иди, иди, Адам, а то, не ровен час, Соня заявится.
Хозяин заведения с мрачным видом вернулся за стойку, а на столе приятелей появились пиво, водка и закуска. Они налили в стаканы, чокнулись, выпили, запили пивом.
- Разминай извилины, Адам, через часик повторим! - крикнул Дымоход.
- Я кому-то сейчас повторю! – за стойкой появилась тучная женщина.
Она столь решительно несла свои необъятные телеса, что Адам испуганно юркнул в зал и вернулся к стойке с пустыми кружками в руках.
- Сонечка, какие карты? – Адам недоумённо пожимал плечами. – Я просто угостил друзей.
- Каких друзей? Эту шпану безработную? – хозяйка заведения кивнула в зал.
- Ну, блин! – Мустафа повертел бритой головой на широких плечах. – Онаглел народ. Совсем страх потеряли.
- Ну-ну, - Дымоход пошлёпал его по сжатому кулаку и к женщине. – Здравствуй, Софочка! И всё-та она в делах, и вся-то она в заботах. Когда отдыхать будешь, хозяюшка? Повезло тебе, Адам - должна была появиться на свет твоя жена, чтобы ты стал тем, кем ты стал. Скажи, Софочка, который час?
Женщина взглянула на него и презрительно скривила губы, кивнув на круглый циферблат за спиной:
- И сам не слепой, смотри!
- А я и не знал, спасибо за совет.
- Ну, успокойся, успокойся, моя любимая гадюка, - Адам, видимо, знал, как успокоить свою жену. Он прилип губами к её уху, и она закивала головой, подобрев взглядом.
Тут Чинарик, которого совсем развезло, влез не к месту, буркнув Мустафе:
- Так базаришь, косорылый, будто тебя кто-то и раньше боялся.

[santehlit]

- Что? – Мустафа не замедлил с ответом, и от его затрещины Чинарик ткнулся носом в тарелку с селёдочными останками, приправленными окурками.
Он так и подскочил - с рыбьей костью во лбу и с прилипшим к подбородку окурком, вооружившись пустой бутылкой, бросился на верзилу. Но тот, даже не оторвав седалища от стула, завернул нападавшему руку, обезоружил и принялся душить, примостив буйную голову у себя на коленях. Чинарик хрипел и брыкался тощим телом, выпучив глаза.
- Совсем обалдели, - сказал Дымоход, устраиваясь поудобнее, наблюдая за дерущимися.
Наверное, Чинарик отдал бы концы в лапах рассвирепевшего татарина, но провидение в облике незнакомого спортивного парня вмешалось в потасовку и спасла ему жизнь.
- Ну-ка, отпустил его.
- Что? – Мустафа от изумления разжал пальцы, и Чинарик свалился на пол, завертелся ужом, закашлялся, вцепившись в своё горло. – Что ты сказал?
- Кто ты, дружок? – спросил Дымоход.
- Я – Гарик, - парень сел на стул Чинарика и кивнул на него, уже стоящего на коленях и блеющего через рот и ноздри. – Кент вот этого бедолаги. Мы с ним в одном почтовом ящике парились.
- Значит, откинулся? С освобожденьицем! За это следовало бы выпить, - Дымоход пошарил взглядом по столу. – Может, угостишь?
Гарик достал пухлый бумажник, раскрыл.
- Кто бы мог подумать - парень с зоны и при бабках. Эй, Адам! – Дымоход помахал рукой. – Убери здесь всё да накрой по новой - мы платим.
Мустафа ногой придвинул свободный стул от соседнего столика, поднял за шиворот и усадил полуживого Чинарика:
- Садись, брюнет крашеный, и кента своего благодари. Слышь, брат, продаю эту тварь за пару масеньких.
- Идёт, - Гарик кивнул головой и подошедшему Адаму. – Литр белой, на всех пива и закуски.
- Ха! – Дымоход оживился, хлопнул в ладоши и потёр их. – Заседание продолжается.
Безучастным оставался лишь Кондрат, однако, принимая поднесённое пиво, буркнул:
- Дикий Запад.
Разлили водку, чокнулись, выпили. Немного оживший Чинарик заявил, глядя на своего спасителя:
- Я тебя не знаю.
- Не важно, - усмехнулся Гарик. – В Калачовке парился?
- Ну.
- А я вчера оттуда, привет тебе привёз, от Боба покойного.
Чинарик поёжился и беспокойно заёрзал на стуле.
- От Боба, не от Боба…, - рассуждал Дымоход. – Мир как тесен - всегда найдётся хороший человек, готовый угостить правильных пацанов.
- Ну, вот и хорошо, - Гарик поднялся. - Вы тут угощайтесь, а нам пора. Пойдём?
Испуганный взгляд Чинарика забегал по лицам, даже отыскал Адама за стойкой, а одурманенный мозг лихорадочно работал, соображая, что безопасней - уйти с незнакомцем или остаться с друзьями, вдруг ставшими такими не дружелюбными.
- Иди, иди, - сказал Мустафа. – Братан тебя честно выкупил, а то б головёшку я тебе завернул.
Дымоход развёл руками с видом – «а что поделаешь?».
Кондрат буркнул, мотнув головой:
- Дикий Запад.

[santehlit]

Адам, всё слышавший, энергично тёр стакан за стойкой и на Чинарика даже не взглянул.
Чинарик поднялся и поплёлся вслед за незнакомцем.
Лишь только за ними закрылась дверь, поредевшая компания мигом подхватилась с места и устремилась вслед. Адам, проводив их взглядом, покачал головой.
Минут десять спустя, если б кто-нибудь заглянул в скверик напротив Адамова заведения, то увидел такую картину. Двое лежали в траве, а трое стояли кучкой и торопливо делили деньги из чужого бумажника.
- Ты поровну дели, - шипел Кондрат.
- Нет, Миша, по-честному, - Дымоход держал в руках бумажник, извлекал купюры и рассовывал в протянутые ладони, не забывая свой карман. – Твоё участие какое? Свидетель ты, лишний… Лучше тебя совсем убрать.
- Припомню я тебе эти слова, - злился Кондрат, но протянутую ладонь не убирал, а быстро и ловко схватывал с неё банкноты другой рукой. – Впрочем, парень если настучит, сам прибежишь…
Делёж закончился. Дымоход взглянул на неподвижного Гарика:
- Слышь, Сашок, добить бы надо - к чему лишние проблемы.
- Сам мочи, - огрызнулся верзила.
- Корсак не простит мочилова, - буркнул Кондрат и пошёл прочь, остановился, оглянулся. – Весь город на уши поставит, а найдёт весельчаков.
- Ладно, - махнул рукой Дымоход, - пошли отсюда. Кильку эту прихвати.
Мустафа легко перекинул через плечо недвижимое тело Чинарика, и троица удалилась.
Адам, провожая последних посетителей, не стал закрывать дверь, а распахнул её, чтобы проветрить помещение. Подождав, пока звук шагов растворится в темноте, осторожный еврей окинул взглядом улицу и просеменил в сквер.
Вернулся он с Гариком, опиравшимся на его плечо, уже пришедшим в себя, но всё ещё слабым, чтобы двигаться самостоятельно.
- Соня, ласточка моя, - крикнул Адам, усадив Гарика на стул, – помоги - человека надо перевязать.
Короткие волосы Гарика поблёскивали от крови, и её потёки алели на щеке и шее.
- Надо бы в травмпункт, - Соня осторожными движениями смыла кровь и перебинтовала парня. – С головой шутки плохи.
- Врачи в ментовку позвонят, - сказал Адам и заглянул парню в лицо. – А нам с органами альянс заказан?
- Чёрт! – выругался Гарик. – Как же я подставился!
- Такой народ – сторонится надо, - сказала Соня и поставила перед парнем рюмку водки. – Выпей - обезболивающее.
Гарик даже не взглянул на водку, думая о своём, и тем понравился Адаму. Он присел рядом и возразил жене:
- Не сторонится, а наказывать, чтоб неповадно было.
- Щас! – возмутилась Соня. – Хватайте ружья и бегите догонять. И ты туда же, Илья Муромец.
Адам махнул рукой, поморщившись, с видом – на глупости не отвечаю, и Гарику:
- Тебе к «положенцу» надо, к «смотрящему» за городом - он и деньги вернёт, и бригаду эту, «восьмую», накажет. Тебя ведь из-за денег?
Гарик похлопал себя по карману, из которого прежде доставал портмоне, а теперь пустому, и кивнул головой.
- Я тебе телефончик дам, - суетился еврей. – Николай Аркадьевич беспредел не одобряет.
Он ушёл, вернулся с бумажкой, которую сунул Гарику в нагрудный карман:
- Будь осторожен в словах, говори только по делу и без эмоций - там пустословия не любят. За меня не бойся: спросят, откуда телефон – так и скажи: Адам из «Радуги» дал.

[santehlit]

Гарик молчал и думал о своём, но постепенно до него стало доходить - еврей дело говорит. Уезжать из города, не окончив дело с Чинариком, ему не хотелось, а жить без денег не умел.
Адам, будто читая его мысли, положил на стол пятисотенную купюру:
- Разбогатеешь – вернёшь. Есть где ночевать?
Гарик одним кивком ответил на оба вопроса, забрал деньги и ушёл в ночь через распахнутую дверь, пожав Адаму руку.

10

Все дороги в ночном городе ведут на вокзал – это Гарик знал по опыту прожитых лет. Но сколько он не бродил по незнакомым улицам, ничто не выдавало его близости. Все звуки шли из-за высоких заборов заводов. Поблукав между ними, Гарик вернулся в спальный район, где были сплошь двухэтажки и скверы со скамейками. На одной из них он и примостился.
Среди ночи на соседней улице зверем в джунглях взвыла сирена. Вой перешёл в животный стон и стих, удаляясь.
Менты поганые, подумал Гарик и поёжился то ли от холода, то ли от прихлынувшей ненависти.
Утро пришло и выманило людей на улицу. Когда схлынул поток, спешащих на работу, Гарик нашёл какую-то забегаловку. Позавтракал, побродил ещё немного и, наконец, решил - пора. Найдя телефон-автомат, опустил монету и набрал предложенный Адамом номер.
После двух гудков раздался мужской голос:
- Алё.
- Мне нужен Николай Аркадьевич.
- Вы кто?
- Я приезжий. Дело в том, что меня вчера ограбили в вашем городе, и я остался без гроша в кармане. Прошу защиты и справедливости.
- Ваше имя?
- Гарик.
- Откуда знаете наш телефон?
- Мне дал его Адам из «Радуги», там меня вчера и бомбанули.
- Вы где?
- А чёрт его знает - я второй день в вашем городе.
- Почитайте вывески.
- Ага. Ну, вон вижу: «Эдельвейс», « Сильвер», игровой клуб…
- Достаточно. Стойте там. Как вас узнать?
- У меня башка в бинтах.
- Понятно. Ждите.
Гарик правильно решил, что за ним подъедут на машине. Он подошёл к обочине, и через пятнадцать минут перед ним тормознула серебристая иномарка. Опустилось тонированное стекло. Сняв тёмные очки, мужчина лет тридцати пяти с минуту очень внимательно разглядывал Гарика. Надев очки, спросил:
- Гарик?
Тот шагнул вперёд и кивнул головой.
- Садись.
Машина легко развернулась на узкой улице и помчалась в ту сторону, откуда появилась.

[santehlit]

Одна из квартир многоэтажного жилого дома имела собственный вход с вывеской у стеклянной двери в стиле «Евро», гласившей: «Общественная приёмная депутата областного собрания». За дверью – кабинет в том же стиле, с креслами вдоль трёх стен, а у одной длинный стол со стульями. Во главе его сидел мужчина в зелёной спортивной футболке и с красиво уложенными волнистыми волосами пепельного цвета. За его спиной – Российский флаг величаво оформлял стену, а над ним герб с орлами. Другой мужчина спортивного сложения сидел за столом, облокотясь на него рельефными руками. Внимательно рассматривая Гарика, говорить не торопились. После продолжительной паузы кивком предложили сесть.
- Садись, - сказал провожатый, и сам плюхнулся в кресло, вытянув ноги.
- Гарик, - представился Гарик.
Присутствующие кивнули.
- Рассказывай, - приказал мужчина в зелёной майке.
Гарик говорил, а сидевшие за столом слушали, не перебивая, изредка перекидываясь взглядами и короткими фразами. Гарик закончил.
- Всех знаешь, Валёк? – спросил пепельноволосый провожатого.
Тот вскочил на ноги, кивнул.
- Вези.
Валёк обернулся у двери:
- Адама?
- Да пока нет.
Водитель серебристой иномарки уехал, а оставшиеся продолжали расспрашивать Гарика - кого из авторитетных он знает по Калачовке, какое дело у него к Чинарику.
На этом вопросе Гарик запнулся, а его собеседники переглянулись.
Через полчаса на пороге выросли Мустафа с Дымоходом, прошлись по кабинету, здороваясь за руку со всеми, в том числе и Гариком, как ни в чём не бывало.
- Твоих рук дело? – спросил сидевший под флагом.
Дымоход плюхнулся в кресло и горестно покачал головой.
- Жить не на что, Макс. Брюхо подвело – на людей кидаюсь. Замолви словечко, братан - я же свой, буржуинский.
- Крыса ты Дымоход, и за крысятничество наказан. Мужиковать будешь столько, сколько Николай Аркадьевич сказал, потом посмотрим. Деньги где?
- Да мы что, мы ни что, - засуетился Дымоход, поднялся к столу и стал выкладывать на него смятые купюры из карманов. Рядом встал и Мустафа, длинные руки которого заметно тряслись.
- Все?
Друзья-грабители кивнули положительно, Гарик отрицательно.
- А сколько было?
- Десять штук – стандартный Калачовский дембельский набор, - сказал Гарик.
- Где остальные?
- У Кондрата, - сказал Дымоход.
Макс кивнул приятелю за столом, и тот добавил несколько американских купюр из своего портмоне.
- Чинарик где?
- Да, поди, в Челябу укатил - химик он.
- Здесь где ошивается?
- У шмары одной.
- Знаешь адрес?
- Али знает, - Дымоход кивнул на Мустафу.
Макс кивком отправил за Чинариком Валька с Мустафой.
- Наказать тебя придётся, Яша.
- Наказывай, - уныло махнул рукой Дымоход. – Сколько я просил у Аркадича хоть деревеньку на прокорм - я бы там навёл порядок.
- Это верно - взять-то с тебя нечего. Ну, Николай Аркадьевич что-нибудь придумает. Ты этого бабая, зачем за собой таскаешь?
- Сам вяжется.
- А я подумал, Дымоход свою тему затевает.

[santehlit]

- Какая тема, Макс? Весь город на Аркадьича молится: у пацана жвачку не отымешь – у всех свои права вдруг появились.
- Плохо разве? Демократы Россию развалили-продали - мы порядок навели.
- Я что, я разве против порядка? Да только кушать шибко хочется.
- Был ты, Яша, при делах – сорвался: зачем же у своих красть.
- Так ведь не доказано.
- А-а, брось, - махнул рукой Макс. – Будь рад, не удавили - Аркадич крови не любит.
И к Гарику:
- Так что у тебя за тема к Чинарику?
Гарик опять смутился:
- Да так, тюремный должок.
- Расскажи - у тебя сегодня день удач и покаяний…
Под колючим взглядом Макса Гарик почувствовал себя неуютно.
Вернулись Валёк с Мустафой, а между ними Чинарик – взъерошенный, запуганный, будто воробей после птичьей драки. Вошедшие сели, Чинарик стоял.
- Прогуливаешь? – строго сказал Макс. – Неделя-то рабочая.
- У меня вертухай на привязи.
- С трудом верится, - Макс с презрением осмотрел его жалкую фигуру. – Что Гарику задолжал?
- А? Этому? – Чинарик оглянулся на Гарика. – Ничего. Ему ничего. Был разговор с другим кентом, а этот прицепился, сел на хвост.
- О чём разговор?
Чинарик глубоко вздохнул, выдохнул и начал рассказывать:
- Задумали мы на зоне дельце одно. Мамка у меня в деревенскую контору в любое время вхожа. Рассказывала: там, в сейфе иногда такие суммы ночуют – на всю жисть хватит. Главное, мамка у меня с понятиями - и подскажет, и поможет, если в долю взять.
- Красть не хорошо, - сказал Макс укоризненно и повернулся в кресле к Гарику.
Чинарик замолчал удивлённый, а хмурый Гарик отвернулся.
- Как, говоришь, деревня твоя обзывается?
- Рождественка.
- Я к Аркадичу, - негромко сказал Макс своему приятелю, всё время молча сидевшему за столом, и остальным. – Поскучайте часок.
Вышли вместе с Вальком.

11

Всякий раз, когда Колька Чирков, известный в определённых кругах под кличкой Чинарик, появлялся дома, мать начинала его ругать:
- Дурак ты, дурак: воруй да не попадайся, зазря не сиди - ума в тюрьме набирайся.
Чинарик не пререкался.
Катерина Петровна была человеком очень сложным и трудным. Испытания, выпавшие на её долю в детстве и юности, незарубцевавшиеся раны ревности в недолгом замужестве изломали её характер, сделали раздражительной, нетерпимой, капризной и даже жестокой.Она была вся соткана из противоречий, вела нескончаемые войны с соседями, с начальством, и по неуживчивости характера одна только работа и была ей доступна – поломойки: не с кем было конфликтовать.
Колька жалел свою мать, но больше одного дня в гостях у неё не выдерживал - мать на радостях немедленно напивалась, и все «достоинства» её характера выпирали острыми углами. Схватиться за кухонный нож, кочергу или полено на любое возражение для неё было плёвым делом. В таком состоянии Чинарик боялся свою мать вполне обоснованно.
В этот раз, появившись на пороге отчего дома, Колька решил взять «быка за рога», не дожидаясь, когда мать возьмётся за крышку фляги с брагой.