2. "Снег выпал только в январе..."

[Григ]

Прошу простить за дубль, но всё-таки. Я получаю сейчас немало откликов на этот рассказ. Первый его вариант был зафлужен и перенесен в немодерируемый раздел, а некоторые читатели туда попасть не могут. Потому восстанавливаю рассказ здесь. Прошу у всех уважительной полемики.
Автор
===================================
Соломон Яковлевич взял из-под навеса щетку, стряхнул снег с деревянного кресла и устроился в нем прямо посреди балкона, укутавшись в теплое верблюжье одеяло.
Влажные хлопья опадали вниз на дорогу, ведущую вдоль забора к безопасности к арабской деревне. Снежинки опускались на плечи, на голову сидящего в кресле уже немолодого человека. Солнце вот-вот готово было закатиться за гору Иродион, окрасив последними лучами рукотворную верхушку горы в малиновый цвет. Уже зажглись на горизонте зеленые подсветки минаретов окрестных арабских деревень и гирлянды окон Вифлеема. И снег, снег, снег.


Еще немного, и затянут муэдзины по арабски: «Аллах велик! Свидетельствую, что нет Бога кроме Аллаха. Идите на молитву. Ищите спасения». И усиленные динамиками перекликающиеся звуки поплывут над сумерками Иудейской пустыни аж до самого Мертвого моря.
А пока – почти девственная белая тишина.
Соломон Яковлевич прикурил заранее приготовленную канарскую сигару. Не "Гавана", конечно, но тоже отнюдь не дурна. Тем более что сам недавно покупал эти сигары на Тенерифе. Глубоко вдохнув вязкий, ароматный дым, выпустил его колечками в заснеженный воздух. Кольца, зажив своей жизнью, растворялись в белом безмолвии.
Во внутреннем кармане завибрировал телефон. Звонила жена.
- Да, Таня.
- Ты уже дома? Я застряла в пробке у светофора в Пате. В Иерусалиме снег – стихийное бедствие.
- Да, Таня.


- Ты звонил дочери? Не забыл, что у нее сегодня день рождения?
- Нет, не забыл. Но у нее весь день телефон занят.
- Всё, пробка, кажется, сдвинулась. Бай!
Короткие гудки.
Соломон набрал номер дочери. Длинный зуммер сменился шепотом в трубке:
- Да, папа.
- Дочка, с днем рождения тебя! Желаю …
Шепот с раздражением:
- Папа, я сейчас не могу говорить. У меня эксперимент идет. Я потом позвоню.
Короткие гудки.
Слава Богу, дочь заканчивает обучение на вторую степень по фармацевтике в университете. Соломон Яковлевич ведь и сам всю жизнь посвятил науке. Уж он-то знал, как это важно – когда идет эксперимент.



***



"Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе. На третье в ночь" (с).
Именно так всё и было. Дочь родилась в ночь на третье января. Уже с утра второго зарядил запоздалый снегопад, которого так и не дождались на Новый год.
Служебная "Нива", подъехавшая за Соломоном Яковлевичем, оказалась как нельзя кстати. Водитель Ашот с одной стороны, Соломон с другой, поддерживали Татьяну, пока та спускалась к машине, положив ладони на огромный живот.
- Осторожненько, Ашот, не гони, а то она вот-вот родит.
Областная больница – в 5 минутах езды. Толстая нянечка открыла перед Татьяной двери родильного отделения, и даже не дав Соломону сказать и слово, тут же их и закрыла – прямо перед его носом.
Весь день будущий папаша названивал в справочную акушерского корпуса, но строгий голос неизменно коротко отвечал:
- Еще не родила.
К вечеру снегопад еще больше усилился. Но Ашота это не смущало нисколько. Он гнал "Ниву" как на пожар.
- Не гони, Ашот, мы успеваем, - рассеянно увещевал водителя Соломон.
Вечерний "круглый стол", куда уже не впервые приглашали и Соломона Яковлевича, вела длинноволосая теледива, по совместительству супруга руководителя телеканала. Ничем не примечательная тема, ничем не примечательная дискуссия. Соломон, как ему потом рассказали, выглядел в кадре несколько рассеянным, погруженным в свои мысли.
Сразу по окончании эфира он вскочил с кресла и заспешил домой.
Снег шел сплошной стеной. Как и больница, телестудия находилась в пяти минутах ходьбы от его "девятиэтажки".
Буквально ворвавшись в квартиру, Соломон схватил телефонную трубку и набрал номер справочной. Женский голос бесстрастно констатировал:
- У Вас родилась дочь.
Соломон был счастлив. Стоя на заснеженном балконе на 9 этаже, он смотрел на падающий снег и курил "Родопи" – одну сигарету за другой. Белая стена скрывала за собой окна акушерского корпуса справа, и огни стоящей напротив телебашни.
Через два дня всё повторилось с точностью наоборот. Татьяна, уже без живота, но с "конвертом" на руках была аккуратно пристроена на заднем сиденье белой "Нивы". На этот раз Ашот вел машину осторожно, не спеша.
Не догадавшись в суете поцелуев, цветов и шоколадных конфет нянечкам, посмотреть на дочь еще в больнице, Соломон изворачивался на переднем сиденье и так и эдак, чтобы разглядеть личико, спрятанное в одеяльцах и рюшечках. Но как не пытался, видел только красную часть детской щеки.
Жена что-то рассказывала о том, как она два часа проторчала, замерзая в приемнике из-за пересменки в отделении, как восхищены Соломоном ее соседки по палате, видевшие по телевизору вчерашний "круглый стол", а она не видела - рожала.
Выйдя из машины, Соломон взял дочку сам. Старый лифт с лязганьем подвез их на девятый этаж. Войдя в открытую дверь квартиры, он прошел в комнату, сбросил на пол зачем-то разложенную посреди кровати кроличью шубу, и осторожно положил "конверт" на покрывало.
Вбежавшая в комнату Танина бабушка заохала:
- На шубу надо ложить, на шубу, а то богатой не будет.
Соломон, не слушая, открыл закрывающий лицо дочери угол одеяла.
Боже, какая же она красивая!



***



Хлопья влажного снега всё сыпались и сыпались из совсем уж прохудившегося иерусалимского неба.
Пододвинув кресло поближе к прутьям балконной решетки, Соломон Яковлевич раскурил угасшую канарскую сигару и вглядывался в огни далекого Вифлеема, как будто хотел рассмотреть там что-то важное.
"Аллах велик!" – заголосили муэдзины из динамиков.
На дороге показались огни фар автомобиля, проезжавшего недалеко от бетонного забора безопасности. Из машины доносилась громкая арабская музыка. Вдруг из опустившихся до половины окон послышался автоматный треск и по обе стороны дороги веером рассыпались огоньки трассирующих пуль.



Татьяна позвонила в дверь. Соломон не ответил, не вышел ее встречать. Порывшись в сумочке, она нашла ключи и открыла входную пладелет.
В квартире было темно. Дверь на балкон приоткрыта и оттуда тянуло могильным холодом.
- Соломон, - позвала она, увидев сидящего к ней спиной в кресле мужа. Подойдя к нему, тронула за плечо:
- Соломон, вставай.
Татьяна обошла кресло, посмотрела на лицо сидящего. Открытые, но незрячие глаза уставились сквозь нее. Переносица Соломона была испачкана чем-то черным, и тоненькая струйка этой черноты стекала от его носа к щеке.



А голоса муэдзинов, усиленные динамиками, призывали и призывали правоверных к вечерней молитве:



«Аллах велик! Свидетельствую, что нет Бога , кроме Аллаха . Идите на молитву. Ищите спасения».



И будто в такт муэдзинам, падал и падал январский иерусалимский снег …

[Григ]

Добавил иллюстрацию. Иерусалимский снег - снято как раз с того самого балкона.

Сообщение от Григ

"Снег выпал только в январе ..."

Соломон Яковлевич взял из-под навеса щетку, стряхнул снег с деревянного кресла и устроился в нем прямо посреди балкона, укутавшись в теплое верблюжье одеяло.
Влажные хлопья опадали вниз на дорогу, ведущую вдоль забора к безопасности к арабской деревне. Снежинки опускались на плечи, на голову сидящего в кресле уже немолодого человека. Солнце вот-вот готово было закатиться за гору Иродион, окрасив последними лучами рукотворную верхушку горы в малиновый цвет. Уже зажглись на горизонте зеленые подсветки минаретов окрестных арабских деревень и гирлянды окон Вифлеема. И снег, снег, снег.


Еще немного, и затянут муэдзины по арабски: «Аллах велик! Свидетельствую, что нет Бога кроме Аллаха. Идите на молитву. Ищите спасения». И усиленные динамиками перекликающиеся звуки поплывут над сумерками Иудейской пустыни аж до самого Мертвого моря.
А пока – почти девственная белая тишина.
Соломон Яковлевич прикурил заранее приготовленную канарскую сигару. Не "Гавана", конечно, но тоже отнюдь не дурна. Тем более что сам недавно покупал эти сигары на Тенерифе. Глубоко вдохнув вязкий, ароматный дым, выпустил его колечками в заснеженный воздух. Кольца, зажив своей жизнью, растворялись в белом безмолвии.
Во внутреннем кармане завибрировал телефон. Звонила жена.
- Да, Таня.
- Ты уже дома? Я застряла в пробке у светофора в Пате. В Иерусалиме снег – стихийное бедствие.
- Да, Таня.


- Ты звонил дочери? Не забыл, что у нее сегодня день рождения?
- Нет, не забыл. Но у нее весь день телефон занят.
- Всё, пробка, кажется, сдвинулась. Бай!
Короткие гудки.
Соломон набрал номер дочери. Длинный зуммер сменился шепотом в трубке:
- Да, папа.
- Дочка, с днем рождения тебя! Желаю …
Шепот с раздражением:
- Папа, я сейчас не могу говорить. У меня эксперимент идет. Я потом позвоню.
Короткие гудки.
Слава Богу, дочь заканчивает обучение на вторую степень по фармацевтике в университете. Соломон Яковлевич ведь и сам всю жизнь посвятил науке. Уж он-то знал, как это важно – когда идет эксперимент.



***



"Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе. На третье в ночь" (с).
Именно так всё и было. Дочь родилась в ночь на третье января. Уже с утра второго зарядил запоздалый снегопад, которого так и не дождались на Новый год.
Служебная "Нива", подъехавшая за Соломоном Яковлевичем, оказалась как нельзя кстати. Водитель Ашот с одной стороны, Соломон с другой, поддерживали Татьяну, пока та спускалась к машине, положив ладони на огромный живот.
- Осторожненько, Ашот, не гони, а то она вот-вот родит.
Областная больница – в 5 минутах езды. Толстая нянечка открыла перед Татьяной двери родильного отделения, и даже не дав Соломону сказать и слово, тут же их и закрыла – прямо перед его носом.
Весь день будущий папаша названивал в справочную акушерского корпуса, но строгий голос неизменно коротко отвечал:
- Еще не родила.
К вечеру снегопад еще больше усилился. Но Ашота это не смущало нисколько. Он гнал "Ниву" как на пожар.
- Не гони, Ашот, мы успеваем, - рассеянно увещевал водителя Соломон.
Вечерний "круглый стол", куда уже не впервые приглашали и Соломона Яковлевича, вела длинноволосая теледива, по совместительству супруга руководителя телеканала. Ничем не примечательная тема, ничем не примечательная дискуссия. Соломон, как ему потом рассказали, выглядел в кадре несколько рассеянным, погруженным в свои мысли.
Сразу по окончании эфира он вскочил с кресла и заспешил домой.
Снег шел сплошной стеной. Как и больница, телестудия находилась в пяти минутах ходьбы от его "девятиэтажки".
Буквально ворвавшись в квартиру, Соломон схватил телефонную трубку и набрал номер справочной. Женский голос бесстрастно констатировал:
- У Вас родилась дочь.
Соломон был счастлив. Стоя на заснеженном балконе на 9 этаже, он смотрел на падающий снег и курил "Родопи" – одну сигарету за другой. Белая стена скрывала за собой окна акушерского корпуса справа, и огни стоящей напротив телебашни.
Через два дня всё повторилось с точностью наоборот. Татьяна, уже без живота, но с "конвертом" на руках была аккуратно пристроена на заднем сиденье белой "Нивы". На этот раз Ашот вел машину осторожно, не спеша.
Не догадавшись в суете поцелуев, цветов и шоколадных конфет нянечкам, посмотреть на дочь еще в больнице, Соломон изворачивался на переднем сиденье и так и эдак, чтобы разглядеть личико, спрятанное в одеяльцах и рюшечках. Но как не пытался, видел только красную часть детской щеки.
Жена что-то рассказывала о том, как она два часа проторчала, замерзая в приемнике из-за пересменки в отделении, как восхищены Соломоном ее соседки по палате, видевшие по телевизору вчерашний "круглый стол", а она не видела - рожала.
Выйдя из машины, Соломон взял дочку сам. Старый лифт с лязганьем подвез их на девятый этаж. Войдя в открытую дверь квартиры, он прошел в комнату, сбросил на пол зачем-то разложенную посреди кровати кроличью шубу, и осторожно положил "конверт" на покрывало.
Вбежавшая в комнату Танина бабушка заохала:
- На шубу надо ложить, на шубу, а то богатой не будет.
Соломон, не слушая, открыл закрывающий лицо дочери угол одеяла.
Боже, какая же она красивая!



***



Хлопья влажного снега всё сыпались и сыпались из совсем уж прохудившегося иерусалимского неба.
Пододвинув кресло поближе к прутьям балконной решетки, Соломон Яковлевич раскурил угасшую канарскую сигару и вглядывался в огни далекого Вифлеема, как будто хотел рассмотреть там что-то важное.
"Аллах велик!" – заголосили муэдзины из динамиков.
На дороге показались огни фар автомобиля, проезжавшего недалеко от бетонного забора безопасности. Из машины доносилась громкая арабская музыка. Вдруг из опустившихся до половины окон послышался автоматный треск и по обе стороны дороги веером рассыпались огоньки трассирующих пуль.



Татьяна позвонила в дверь. Соломон не ответил, не вышел ее встречать. Порывшись в сумочке, она нашла ключи и открыла входную пладелет.
В квартире было темно. Дверь на балкон приоткрыта и оттуда тянуло могильным холодом.
- Соломон, - позвала она, увидев сидящего к ней спиной в кресле мужа. Подойдя к нему, тронула за плечо:
- Соломон, вставай.
Татьяна обошла кресло, посмотрела на лицо сидящего. Открытые, но незрячие глаза уставились сквозь нее. Переносица Соломона была испачкана чем-то черным, и тоненькая струйка этой черноты стекала от его носа к щеке.



А голоса муэдзинов, усиленные динамиками, призывали и призывали правоверных к вечерней молитве:



«Аллах велик! Свидетельствую, что нет Бога , кроме Аллаха . Идите на молитву. Ищите спасения».



И будто в такт муэдзинам, падал и падал январский иерусалимский снег …[/left]