Двое в одной берлоге

[nigrach]

В один из северных лесов случайно,
На царство кулуарно тайно,
Семьей слона, казалось все предусмотрев,
Назначен был могучий лев.
Он летом царствуя был всем доволен.
В своей власти сколько хочешь волен.
Но вот беда,
На севере случается такое иногда,
Вдруг резко наступили холода.
Вокруг все сразу изменилось.
Пушистым снежным одеялом похолодевшая земля укрылась.
Уснула где была вода,
Под тонкой корочкою льда.
Затанцевали в сверкающем наряде сосны, ели,
Покачиваясь и скрипя,
Под заунывную песнь метели.
И под морозец озорной,
Колючкой нос щиплющий порой,
Сменили свои шубы звери.
От непогоды, быстрой смены,
Несущей в жизни перемены,
В глубоком кто спрятался снегу,
Кто, где запасы устремился в норы,
Кто мог, согрелся на бегу,
А кто в пещере укрывшись, залез повыше в горы.
Однако ж вернемся ко льву.
Куда правителю деваться?
Как холод, голод пережить ему?
Избегнуть худой смерти и главное о том молву?
Да и зимой что делать одному?
«Быть может мне, - лев начал размышлять, - податься»…
Но сколь не думал он и не искал друзей,
Средь своих подданных зверей,
Уж слишком многих он обидел.
Часть съел из них, то есть тех которых сильно ненавидел.
В зубах с трудом кто уцелел,
Давно где потеплее улетел
Или остался не удел,
Или к царям другим на службу перешел.
Казалось, лев так никого и не нашел.
Однако, знакомых всех перебирая,
Из памяти далекой доставая,
Властитель, вдруг о медведе закадычном друге вспомнил.
«Вот с кем бы я, – подумал лев, – свой кубок полный дружбы бы наполнил!
С кем в трудные те времена,
Когда служили вместе у слона,
Я хлеб делил. С кем я мечтал.
Кто клялся мне и клятвы я кому давал.
Теперь же хоть я и царь, всем господин…
А, друга позабыл!
Когда кругом враги.
И я один!»
И вот уже бегом - скорей, скорей,
Спешит к медведю царь зверей.
В берлогу он к нему стучится.
Как встретит старый друг? Что из того случится?
Медведь же гостю рад.
Дверь настежь открывает.
«А, что обиды? Брось! Ты мне как брат!»
Медведь царя увещевает.
«Конечно кров, постель тебе я дам.
Все будет как и прежде – пополам.
Здесь у меня уютно и тепло.
Запасов за лето я накопил полным-полно.
Вдвоем вполне мы можем разместиться.
Да и время спать!..» Зевнул медведь. Медведь ложиться.
И лапу в рот.
Друг рядом с ним.
«Что ж, - замурлыкал лев, - теперь поспим».
И тоже на бок. Да только чуть вздремнет.
У льва под ложечкой сосет.
То так, то эдак… Все не спиться.
Поднялся лев, «быть может мне воды напиться?»
Но чудеса! В берлоге нет воды…
Нет ничего! Хотя бы крошка от еды.
«Что за игрушки?» – рыкнул лев.
«Приятель!» - с трудом свой сдерживая гнев,
Толкнув медведя, царь спросил:
«Припасы куда ты поместил?»
Но как того он не ворочал
И как бока товарищу не мял,
В ответ медведь лишь дергал лапой,
Своею правой косолапой,
И все ворчал,
И крепче спал.
Ну в общем как лев не старался,
Ответа на вопрос, запасы где, так не дождался.
Пожалуй, стоит здесь остановиться.
Зачем?
Чтобы сказать, что к счастью льва, ему все это снится.
И в самом деле, его царем в такие то широты,
Могли назначить только слоны иль идиоты.
Другое дело сон. Ведь сны, известно,
Продукт такой…
Кому, конечно, это интересно.
Который вряд ли кто-то разберет.
Как в нашем случае: проснулся лев, да не поймет.
Где правда чистая, а где кривая ложь.
Зависит все от толкованья.
Оно иль по сердцу придется или воткнется в сердце словно острый нож,
Иль вызовет восторги ликованья.
«Еще б чуть-чуть, – герой наш рассуждал,
И я во сне в объятья смерти бы попал.
Признаться надо нам царям и не такое,
Присниться может в золотом покое».
Но вдруг…
Лев пред собою увидал: огромную обглоданную кость,
А чуть поодаль, торчащие из-за кустов смердящие остатки туши.
«Что за дела?» - лев полный удивленья продолжал.
На ком же ночью я сорвал всю злость?
Чей откусил язык? Чьи оторвал я уши?»
«Ба! - Вспомнил царь зверей свой сон.
Да это же медведь? Мой старый друг! Ну точно он!
Какой же простофиля и глупец!
Найти такой себе конец.
Мог съесть меня, а вышло все наоборот.
Никто не ожидал подобный поворот.
Все говорил, что дескать запасов накопил полно.
А где они?
Так только, если у него внутри.
Откуда их достать лишь только одному ему дано!
В конце концов, и надо ж чем-то мне…
Питаться!
Хоть наяву, будь то во сне».

Конечно, трудно спорить с очевидным.
Когда под предлогом благовидным,
Лев, хвастаясь перед другими львами,
Что за один присест медведя может съесть со всеми потрохами,
Как доказательство останки друга предъявлял.
Бедняга лев!
Ведь он не знал,
Что думал так и верил в то, что сам себе нарисовал.

Николай Грачов.

[Смотритель Фонтенбло]

Извращенец какой-то этот Ваш Николай Грачов, во всех смыслах...

[skopinov]

Сообщение от nigrach

В один из северных лесов случайно,
На царство кулуарно тайно,
Семьей слона, казалось все предусмотрев,
Назначен был могучий лев.
Он летом царствуя был всем доволен.
В своей власти сколько хочешь волен.
Но вот беда,
На севере случается такое иногда,
Вдруг резко наступили холода.
Вокруг все сразу изменилось.
Пушистым снежным одеялом похолодевшая земля укрылась.
Уснула где была вода,
Под тонкой корочкою льда.
Затанцевали в сверкающем наряде сосны, ели,
Покачиваясь и скрипя,
Под заунывную песнь метели.
И под морозец озорной,
Колючкой нос щиплющий порой,
Сменили свои шубы звери.
От непогоды, быстрой смены,
Несущей в жизни перемены,
В глубоком кто спрятался снегу,
Кто, где запасы устремился в норы,
Кто мог, согрелся на бегу,
А кто в пещере укрывшись, залез повыше в горы.
Однако ж вернемся ко льву.
Куда правителю деваться?
Как холод, голод пережить ему?
Избегнуть худой смерти и главное о том молву?
Да и зимой что делать одному?
«Быть может мне, - лев начал размышлять, - податься»…
Но сколь не думал он и не искал друзей,
Средь своих подданных зверей,
Уж слишком многих он обидел.
Часть съел из них, то есть тех которых сильно ненавидел.
В зубах с трудом кто уцелел,
Давно где потеплее улетел
Или остался не удел,
Или к царям другим на службу перешел.
Казалось, лев так никого и не нашел.
Однако, знакомых всех перебирая,
Из памяти далекой доставая,
Властитель, вдруг о медведе закадычном друге вспомнил.
«Вот с кем бы я, – подумал лев, – свой кубок полный дружбы бы наполнил!
С кем в трудные те времена,
Когда служили вместе у слона,
Я хлеб делил. С кем я мечтал.
Кто клялся мне и клятвы я кому давал.
Теперь же хоть я и царь, всем господин…
А, друга позабыл!
Когда кругом враги.
И я один!»
И вот уже бегом - скорей, скорей,
Спешит к медведю царь зверей.
В берлогу он к нему стучится.
Как встретит старый друг? Что из того случится?
Медведь же гостю рад.
Дверь настежь открывает.
«А, что обиды? Брось! Ты мне как брат!»
Медведь царя увещевает.
«Конечно кров, постель тебе я дам.
Все будет как и прежде – пополам.
Здесь у меня уютно и тепло.
Запасов за лето я накопил полным-полно.
Вдвоем вполне мы можем разместиться.
Да и время спать!..» Зевнул медведь. Медведь ложиться.
И лапу в рот.
Друг рядом с ним.
«Что ж, - замурлыкал лев, - теперь поспим».
И тоже на бок. Да только чуть вздремнет.
У льва под ложечкой сосет.
То так, то эдак… Все не спиться.
Поднялся лев, «быть может мне воды напиться?»
Но чудеса! В берлоге нет воды…
Нет ничего! Хотя бы крошка от еды.
«Что за игрушки?» – рыкнул лев.
«Приятель!» - с трудом свой сдерживая гнев,
Толкнув медведя, царь спросил:
«Припасы куда ты поместил?»
Но как того он не ворочал
И как бока товарищу не мял,
В ответ медведь лишь дергал лапой,
Своею правой косолапой,
И все ворчал,
И крепче спал.
Ну в общем как лев не старался,
Ответа на вопрос, запасы где, так не дождался.
Пожалуй, стоит здесь остановиться.
Зачем?
Чтобы сказать, что к счастью льва, ему все это снится.
И в самом деле, его царем в такие то широты,
Могли назначить только слоны иль идиоты.
Другое дело сон. Ведь сны, известно,
Продукт такой…
Кому, конечно, это интересно.
Который вряд ли кто-то разберет.
Как в нашем случае: проснулся лев, да не поймет.
Где правда чистая, а где кривая ложь.
Зависит все от толкованья.
Оно иль по сердцу придется или воткнется в сердце словно острый нож,
Иль вызовет восторги ликованья.
«Еще б чуть-чуть, – герой наш рассуждал,
И я во сне в объятья смерти бы попал.
Признаться надо нам царям и не такое,
Присниться может в золотом покое».
Но вдруг…
Лев пред собою увидал: огромную обглоданную кость,
А чуть поодаль, торчащие из-за кустов смердящие остатки туши.
«Что за дела?» - лев полный удивленья продолжал.
На ком же ночью я сорвал всю злость?
Чей откусил язык? Чьи оторвал я уши?»
«Ба! - Вспомнил царь зверей свой сон.
Да это же медведь? Мой старый друг! Ну точно он!
Какой же простофиля и глупец!
Найти такой себе конец.
Мог съесть меня, а вышло все наоборот.
Никто не ожидал подобный поворот.
Все говорил, что дескать запасов накопил полно.
А где они?
Так только, если у него внутри.
Откуда их достать лишь только одному ему дано!
В конце концов, и надо ж чем-то мне…
Питаться!
Хоть наяву, будь то во сне».

Конечно, трудно спорить с очевидным.
Когда под предлогом благовидным,
Лев, хвастаясь перед другими львами,
Что за один присест медведя может съесть со всеми потрохами,
Как доказательство останки друга предъявлял.
Бедняга лев!
Ведь он не знал,
Что думал так и верил в то, что сам себе нарисовал.

Николай Грачов.

Сравним с классикой - С.В.Михалков:

ЗАЯЦ ВО ХМЕЛЮ



В день именин, а может быть, рожденья
Был Заяц приглашен к Ежу на угощенье.
В кругу друзей, за шумною беседой,
Вино лилось рекой. Сосед поил соседа.
И Заяц наш, как сел,
Так, с места не сходя, настолько окосел,
Что, отвалившись от стола с трудом,
Сказал: "Пшли домой!" - "Да ты найдешь ли дом? -
Спросил радушный Еж. -
Поди, как ты хорош!
Уж лег бы лучше спать, пока не протрезвился!
В лесу один ты пропадешь:
Все говорят, что Лев в округе объявился!"
Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел.
"Да что мне Лев! - кричит. - Да мне ль его бояться!
Я как бы сам его не съел!
Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться!
Да я семь шкур с него спущу
И голым в Африку пущу!.."
Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов,
Как меж столов,
Идет Косой, шумит по лесу темной ночью:
"Видали мы в лесах зверей почище львов,
От них и то летели клочья!.."
Проснулся Лев, услышав пьяный крик, -
Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался.
Лев - цап его за воротник!
"Так вот кто в лапы мне попался!
Так это ты шумел, болван?
Постой, да ты, я вижу, пьян -
Какой-то дряни нализался!"
Весь хмель из головы у Зайца вышел вон!
Стал от беды искать спасенья он:
"Да я... Да вы... Да мы... Позвольте объясниться!
Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас.
Там лишнего хватил. Но все за Вас!
За Ваших львят! За Вашу Львицу!
Ну, как тут было не напиться?!"
И, когти подобрав, Лев отпустил Косого.
Спасен был хвастунишка наш!

x x x



Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,
Но обожал... подхалимаж."

Лично я не очень люблю Михалкова Старшего, но талант уважаю.
Докажите, что Николай Грачев не хвастунишка.

Позволю себе явить миру свою басню. Она тут будет кстати.

Решила вошь принять обличье стрекозы,
Поскольку мысль в себе однажды распознала:
«Чем хуже я её? Летаю, правда, мало,
И в белизне моей не видно бирюзы,
Да, что с того? Коль нас одел хитином Бог,
Мы лишь немного, самой малостью, разнимся…
Мы, вши, своим происхождением гордимся!
Одно количество у нас в наличье ног!
Что крыльев вовсе нет, - не велика беда,
Летать привыкла я, на человеке сидя,
И на судьбу свою нисколько не в обиде,
Поскольку подо ртом находится еда.
Зачем же мне тогда сей стрекозиный шик?
Да, чтобы доказать всем, кто вокруг кружится,
Что вошь – она такая редкостная птица,
Что все должны увидеть вшивой славы миг!»
Итак, покинув тёплый, милый, отчий кров,
Где на воротнике бомжа она гнездилась,
Пошла по рукаву и…ниже опустилась…
И вот уж к воплощенью план её готов:
Осталось только сигануть в простор небес,
Расправив лапки, выгнув маленькое тело...
Но тут её бомжарик чикнул так умело,
Что не успела вошь всех обозреть чудес,
Открывшихся её восторженным глазам…
Мораль: сиди, скучай, не суй далече рыла,
Когда летать тебя планида не учила,
Уж лучше волю дай завистливым слезам!

[Смотритель Фонтенбло]

Да, да, сударь! Мы Вам сейчас басен можем тут представить множество! Правда к теме политики они вряд ли имеют отношение, хотя с какой стороны взглянуть. Каждый ведь видит своё...
Вот тоже баснями грешу изредка!

О ценностях.

У старой самки бегемота
Жизнь покатилась уж давно к закату.
Лежи и пузо грей в своем болоте,
Пред носом бегемотики-внучата
Толпою носятся с утра до ночи. Шкура
Толста, груба – не продырявит гнус,
Но выставив буркалы хмуро
Из- под воды, она в искус
Впадает странный: то и дело
На серн, резвящихся в лесу,
Глядит ревниво. Их красу
И грациозность, будучи дебелой,
Неповоротливой, осудит вдруг,
То, вплоть аж до душевных мук,
Им позавидует. А те, играя, в воду
И не глядят. И люди так – уродов,
Инвалидов, убогих - вряд ли кто из нас
Заметит в свой весенний час,
Да коль в глаза они назойливо не лезут!
Да что там, и богатства Креза
Нам в эту пору - шелуха и пыль!
И вот, не вытерпев однажды, сексапиль
Болотная на берег всё же в тине,
подгнивших листьях выперлась. У серн
Как раз, дурачась, шуточный замер
Шёл – ножками точёными картинно
Те мерялись – искали образец!
Тут топот! Оглянулись все – ППЦ!
Премудрая предстала в лучшем виде
И речь ведёт – мол, серны, не к обиде,
Но что это у Вас за эталон -
Четыре тонких ножки! Даже слон
Имеет ровно столько. А изящность
И вовсе не нужна! Непрочен хрящик!
Да и вообще – вот выдавать навоз,
Да попрочнее чтоб при этом хвост -
Его в воде разбрызгивать, кто дальше!
Вот это - да! Мол, говорю без фальши,
Я за всю жизнь его явила – горы!
Сложить, так вкруг болота до небес
Пахучие взметнутся косогоры!
Одна из серн сказала: « Мы дерьма,
Сударыня, представьте - не фанаты!
Коль на него, Вы, матушка, богаты,
То им в болоте хвастайтесь. Ума
Хватает лишь на производство
Его и в этом - превосходство?
Так одобрения ищите не у серн,
А у таких же бегемотов!»
И обмер
Они продолжили, опять резвясь, дурачась!
А бегемотиха, презрения не пряча,
К ним задом развернулась и… Ни-ни!
Читателя мы здесь воображение,
Конечно же, живое пощадим!
Мораль у басни в общем-то проста!
У одного изящество и лёгкость – ценность,
Весёлый нрав и юмор непременно,
А у иных - всё, что из-под хвоста!

[Калаф]

Жила-была в лесу одна кукушка
На дальней, на лесной она опушке
Сидела перед сумрачным болотом,
С утра до ночи повторяя ноты.
Крутились в голове у ней рулады,
Но для рулад учиться долго надо,
А потому, усевшись на суку,
Она твердила лишь одно - "ку-ку".
И ей казалось, что она прекрасна,
И, что "вокалом" тешит не напрасно
Она окрест и поле и леса,
Перебивая птичьи голоса.
"Что соловей? Он серый и невзрачный,
Ни крапа на хвосте, ни пары фрачной,
А на меня взглянуть? Сплошь красота!
Не птица, а царица, вся - мечта!
Ругают, мол, подкидываю деток
В чужие гнёзда, порчу малолеток,
Да что с того? От ругани умру?
Нет, плюну и когтями разотру!"
В то время мимо проходили двое
Двуногих - парень со своей "мечтою",
Они шептали что-то о любви,
А тут кукушка, точно vis-à-vis.
Они ей, мол, скажи-ка нам, подружка,
Любезная красавица кукушка,
Как долго нам осталось вместе жить,
Могла б ты нам сто лет наворожить?
Кукушку тут от гордости распёрло,
Она чуток помедлила и горло
Прочистила, пощёлкав языком,
Вздохнула и подумала: "О ком
Должна я нынче думать, о двуногих?
Они, поди, ничем не лучше многих,
Кукукну им, пожалуй, раза три.
А там посмотрим, чёрт их раздери!"
И начала кукукать, ведь не сложно
Долдонить ноты две умом порожним,
Включив свой неизменный метроном.
Тут громыхнул над лесом страшный гром,
Двуногие тот час же убежали
И даже ей спасибо не сказали.
Кукушка поперхнулась от обид
И приняла тут недовольный вид,
Но после отошла, закуковала,
И всем по триста лет наколдовала.
Хоть дождь с грозой её и потрепал,
Но не прошёл кукушечий запал.
Она ведь и теперь хрипит над лесом,
Себя шаманкой числя без подмеса.
Но кто поверит птице? Только Бог
Назначил всем начало и итог.
А крапчатая дурочка-кукушка
Готова и Ему кричать на ушко,
Кому и сколько жить, как умирать,
Пока на ней торчит хоть три пера.
Такие чудаки неисправимы,
Но пусть они всегда 3,14...кукуют мимо!

[Смотритель Фонтенбло]

У всех серальских по команде слёзы навернулись! (от восторга)
А Лафонтен, Эзоп и дедушка Крылов - во гробах матюгнулись...

[Калаф]

Сообщение от Смотритель Фонтенбло

У всех серальских по команде слёзы навернулись! (от восторга)
А Лафонтен, Эзоп и дедушка Крылов - во гробах матюгнулись...

А можно в рифму, милая кукушка?
Или восторг от басни повредил
Боёк, цевьё, приклад и даже мушку?
Но образ Ваш мне и без рифмы мил...
Ведь Вы - газель, я Вас прекрасно понял,
И ножки тонки, и прелестен зад.
Я так бы Вас, моя гризелька, обнял,
Чтоб вытаращился блудливый взгляд!
Вы далеки, а надо бы поближе.
И я далёк, а надо быть вблизи.
Боюсь, что я ни зада не увижу,
Ни ножек, намотавшихся в грязи.

[Смотритель Фонтенбло]

Мы были с ней близки, как кони в экипаже:
Так... бросишь пару слов - ответ не важен даже...

Сучит ногами серна у болота,
То так помашет хвостиком, то так.
Но ей страшна не псовая охота,
Ей страшен "аморальный" жуткий враг.
Он "зырит" на неё из толстой шкуры,
Завидует? Иль хочет затоптать?
У серны есть и рожки и фигура,
Жаль, в головёнке мозга граммов пять.
Она и так взбрыкнёт, повертит задом,
И так через валежину махнёт...
Но смотрят на неё лишь сонным взглядом:
"Врага" шашлык из серны не влечёт.
Ни кожи и ни рожи, - незадача.
Тоща и падка только до травы.
Она из тех, кого и*ут и плачут
От Ново-Огарёва до Тувы.