[santehlit]

А вот и Ровец зловещий, будто земли рубец бугровеет. Сколько там народу без погребения навалено в голодные лихие годы. Кто считал?
Подкатали к Фёдорову дому, работу Матрёне привезли. Скоро Нюрка прибежала помогать птицу щипать да потрошить.
Наталья Тимофеевна подошла уже к столу, выпив и захмелев, повторяла надоедливо:
- Я нынче как барыня, как барыня….
Фёдор, раскрасневшись от выпитого и съеденного, никому и всем разъяснял:
- Я это место давно приметил. Чучелья только выстави, они, как грачи, прут….
И Саблин Алексей, хмельной, счастливый, вскидывал руки над столом:
- А я щёлк – осечка, щёлк – осечка…. Да-туды-твою-растуды!
Фёдор покосился на него, не обиделся ли:
- Что ж, бывает, ружьё-то старинное, пистонное.
Егорке тоже поднесли. Он выпил, и голова пошла кругом. Душно стало за столом, а все сидящие какие-то смешные. Вышел на улицу, подышать свежим воздухом.
Степанида Коровина перед домом трясёт в зыбке ребёночка. Это внук, Кривой Марьи сын. Улыбается дитю широким ртом. Из-под платка выбиваются седые пряди.
Бесперечь выглядывает из окна сама Марья, тревожится – как бы бабка не уснула. Посматривает одним глазом, второй-то шмель прокусил. Больше всех детей жалеет она последыша.
И Степанида и её дочь для Егорки старухи. Не помнит их другими. Ему кажется, они и на свет появились такими – седой да кривой.
Неподалёку копошатся в траве Чернецовы девчонки, белобрысые, вертлявые. Всё поглядывают на Степаниду – не даст ли с дитём поводиться.
Про Степаниду Коровину слышал Егорка такое. Летом 1919 года после жарких боёв в здешних местах подобрала она красного командира в полубеспамятстве. В простреленных ногах уж антонов огонь зачинался. Сволокла в избу. Вечером в бане обтрепала об него берёзовый веник, а гноящиеся раны расковыряла и барсучьим салом не жалеюче смазала. Вдвоём с Кривой Марьей в дом занесли, стали ждать.
День-два минуло, открыл глаза парень, хворь пошла на убыль, пить–есть стал. Назвался Борисом Извековым. Хотела Степанида обженить его на своей дочери, да не удалось - приехала издалека мать выздоравливающего, забрала под свою опёку. А у Марьи, люди говорили, был от красного командира ребёночек, в голодный год помер.
Извеков теперь всей округе известный – служит председателем Петровского сельского Совета. Районное начальство наезжает, с ним за ручку здоровается.
Степанида на народе радуется:
- Разогнул спину Борька. Марейка, дура кривая, быстро замуж выскочила, а он забыть её не хочет – до сей поры холостякует.
Одноногий Архип Журавлёв, сосед Степаниды, разложил на лавке перед домом изделия своих рук – веретёна, скалки, толкушки, весёлки, рубели, ложки и прочую домашнюю утварь. Когда-то вырезал себе из деревяшки ногу взамен оставленной под Перекопом и пристрастился к столярству. Даже станок ножной смастерил – кругляши точить. Народ собрался – посмотреть, оценить, поторговаться или просто поболтать – день-то погожий, а работы все переделаны. Приладилась в горнице перед раскрытым окном Нюра Журавлёва, балагурит через палисадник с товарками. Посмеивается и Архип, оттаивая от хмелька. Про них говорят, хорошо живут, дружно.
Егорка подсел в тенёк, послушать, отчего народ весел.
- Ой, да ты никак выпимши? – заметили бабы. – Вот она, безотцовщина.
Егорка старался держаться солидно:
- Отец в войну погиб. Мы с мамкой два голода пережили, теперь уже никто не нужен.
- Несмышлёный ты, Егор, - сказал Архип, задрал гачу и выбил о деревяшку самодельную трубку. – Отец завсегда нужон.