[santehlit]

- Ты пыл комсомольский попридержи. Разве не видишь, какое в общаге творится бесчинство? Нет, брат, тут надо по-взрослому, всерьёз. Галину делаем союзницей, а Чернику зубы вышибем, чтоб кусался не больно. Усёк?
- А может, совсем его того…?
- Зачем? Человек работает и пусть работает - пользу приносит. Да и не дадут нам его расстрелять – семейный, кафедрой рекомендованный. Наша задача – взнуздать, оседлать и направить в нужную сторону ломовую лошадь.
А предыстория такая. Был до меня председателем студсовета Бабченко, а быткомиссией заведовал Ишунькин – это, как Берия при Вожде всех народов. Ну, Володя, со слов Гончаровой, болтун-говорун, мастер «огоньки» проводить – встретить начальство да напоить. Славику оставалась вся чёрновая работа, а он всерьёз метил в кресло предстудсовета. Начальство не поддержало – в роли болтуна-говоруна я ему больше подходил, а Ишунькина, после ухода Бабченко, хотели попридержать на своём месте. Альберт Захезин, главный коммунист на факультете провёл с председателем быткомиссии приватную беседу – у тебя, мол, опыт и авторитет, был бы партийный спору нет, но…. надо за Агарковым присмотреть.
- Не забалует, - пообещал Ишунькин, но поплакавшись Гончаровой о неблагодарности начальства, был принят на должность полотёра и совсем ушёл из студсовета, сохранив за собой семейную комнату. Кресло Берии пустовало недолго. По рекомендации кафедры гидравлики женатому студенту Александру Черникову дали комнату в общежитии и поручили неблагодарную работу – следить за чистотой и порядком студентов. Сильно мне этот новый председатель быткомиссии не нравился - судя по всему, на основе полной взаимности.
У нас с ним было много общего – вместе поступили на факультет по специальности «Двигатели летательных аппаратов»; вместе ушли с первого курса – я на службу в пограничный флот, он на «химию» за воровство; вместе вернулись через три года – я на свою кафедру, он на гидравлику: судимых не принимали на закрытые специальности.
Теперь мы столкнулись с ним к носу нос в борьбе за власть в общежитии. Реальная была у него. Он со старостами этажей и санитарными тройками ходил по комнатам, ставил «двойки», вызывал жильцов на студсовет – наказывал отработкой или выселял совсем. Когда воспитывал, ругался безбожно на тюремном жаргоне. Народ возмущался, а мы с комиссаром сидели статистами с пунцовыми от стыда лицами, и жизнь такая была не в кайф – Сергею за произвол Черникова над студентами, мне за ущемление власти и самолюбия. Рано или поздно мы непременно должны были схлестнуться, как сталкиваются Добро и Зло, которые не поповская выдумка, а действительно существуют, и долг всякого порядочного человека защищать первое от второго. Иногда трудно разобраться, что является добром, а что злом. В подобных случаях допустимо отойти от собственной логики и прислушаться к так называемому «гласу народа».
Однажды Сазиков, подлый шпик, устроил наезд:
- Эй вы, начальство, слушай народ - только мораль я вам читать не буду. Одно спрошу – как вы допустили, что фашистюга этот, гад и подонок заправляет студсоветом? Мы вас выбирали, а не его. Вы там для чего сидите – в носу ковыряться? А где ваша совесть, где интеллект будущих инженеров?
Желваки так и ходили на узкоскулом лице Вована. Мы слушали, опустив головы – сказать было нечего: то была правда, хоть и неуютная для самомнения. Сазиков умолк, отведя взгляд — будто хотел еще что-то сказать, но не знал, стоит ли. Наконец решился:
- Может вас к чёртовой матери переизбрать?
И так это сказано было запальчиво, что у меня по спине пробежали мурашки. Как будто сигнал прозвучал – хватит сомневаться, пора уже действовать. Сразу стало легко, хорошо и… естественно — вот точное слово. Не мы с Понькой надумали – народ требует: так жить дальше нельзя.