Фрумкин плевался на этот рассказ, а Ольга с удовольствием повторяла его каждый вечер - не ладили они между собой, руководители наши.
Когда страшные истории иссякали, и не хотелось спать, Серёга Бобылев брал гитару и хрипловатым баском под Высоцкого затягивал:
Мы лежим с тобой в маленьком гробике
Ты мослами прижалась ко мне…
Тут же все включались:
Череп твой аккуратно обглоданный
Улыбается ласково мне..
Голос Серёги поднимался в вибрирующие высоты:
Ты прижа - алась холодною косточкой
И лизнула меня в черепок.
Разобрать этот гробик по досточкам
И на воле попрыгать чуток.
Потом опять опускался в могильные глубины и мрачно хрипел:
Но у смерти законы суровые:
Тяжела гробовая доска.
Не поднять эту доску дубовую.
Забирается в кости тоска.
После такого эпоса страшно оставаться костровым – перед тобой огонь, а за спиною тьма. Вдруг выскочит костлявая рука из мира загробного ….
- Серёга, давай про паренька….
И Бобыль не отказывал:
Путь до кладбища далёк, шла я вдоль и поперёк,
Вдруг из гроба вылезает полусгнивший паренёк.
Это была очень весёлая песенка.
Вот меня он увидал и по полю поскакал
На скамейке у могилы он меня поцеловал.
Наши дамы пели её с особенным удовольствием и двусмысленно озирали нас.
А в этом деле не беда, что повылазили глаза,
Восемь рёбер не хватает, и всего одна нога.
Фрумкин жил с нами в палатке, питался из одного ведра, но держался особняком – у костра недолго сиживал, и всегда молча. Пригодился он, когда нас начала прессовать местная шпана. Но перед тем произошёл один развесёлый случай.
Встаю однажды на рассвете. Костровой Деньга (Толик Деньгин) приветствует:
- Чего не спится? Ольга не даёт?
- Не даёт, змея, - отвечаю в тон двусмысленно.
- А мы ей титьки сейчас сажей вымажем, - и чернит головешкой свою ладонь.
|