[santehlit]

А у них? Самый задиристый - рогаль Сивков – попа шире плеч. Он, кстати, как и обещал, на второй день после переезда в отряд, наехал на меня. Я гюйс в бытовке гладил, он мне свои парадные брюки второго срока кидает:
- Погладь, салага.
Я гюйс надел, утюг отключил и в двери. Он путь преграждает:
- Туго со слухом?
Смотрю на его рожу – губы толстые, глаза круглые, волосы курчавые – ну, вылитый певец Сличенко. Дать бы по этой цыганской роже, но первому нельзя.
- Не буду, - говорю.
Отодвинул его и вышел вон. Шибко я его в те минуты ненавидел – всё нутро кипело, сдерживался из последних сил, потому ни сказать, ни сделать ничего умного не смог. А вот Жорик Шаров смог. Жорик – это метрист с 68-го. Ещё метристов «быками» зовут за их антенны, как рога во лбу катера. Сивков, не заморачиваясь на мне, подловил Жорика, тема та же – погладь, салага, дембелю брюки. Шарик кочевряжиться не стал – взял да и погладил, только не стрелками, а по швам. И брюки на Сивковскую вешалку в баталерке повесил, и доложил честь по чести – ваше приказание выполнил, товарищ дембель. Толстогубый Сивков полдня ходил именинником – победа! гнётся молодежь: завтра шнурки во рту полоскать будут. А как взял брюки в руки, побелел эскимосом и помчался искать Шарова. В курилке и нашёл. Подскакивает, орёт:
- Сейчас башку заверну, сучонок – ты что натворил?
Кобелев встаёт меж ними:
- Ты что раздухарился, товарищ матрос?
- Боцман не лезь, а то и тебе достанется, - пообещал Сивков и побежал жаловаться Мишарину.
День за днём напряжение нарастало. Быть сече великой – это понимали все. Не желали её и готовились. А грянула она неожиданно – как снег на голову. Вопреки всем законам сценария. И мне пришлось принять в ней самоё активное участие, потому как я - зачинщик её. А произошло это так.
У соседей по казарме, военных оркестрантов, творились жуткие дела. Вечером после ужина пара гоблинского вида сальери раздвигали стальные прутья кровати и совали туда голову моцарта.
- Пой, паскуда, пока не удавили.
И парень пел – куда деваться – порой до самого отбоя. Я не понимал ситуации – почему Мишарин даёт под зад сержантам, вступаясь за совершенно незнакомых ему ребят, и позволяет унижать человека, с которым каждое утро здоровается? Благоразумно не вмешивался – раз остальные молчат. Но вот однажды с таким бедолагой попали во внутренний наряд. Джон у него кликуха была, а имени и фамилии я не запомнил. Ну, Джон, так Джон. Ночь – его время стоять у тумбочки. Теслик был дежурным и через час после общего отбоя лёг, разбудив меня и передав повязку дежурного. Прошёлся помещениями и зову Джона от тумбочки:
- Засохнешь там, пойдём в курилку.
Сели у батареи, в окно зрим, чтоб проверяющего не прозевать, разговорились. Он, оказывается, из Москвы, в МГИМО у него документы, и после службы продолжит там обучение.
- Не за это ли тебя недоумки прессуют?
- Может быть.
- Так что ж не дерёшься?
- А ты?