[santehlit]

В сердце приемника бушевала радость от этой картины, и лишь маленькая скребла тревога – как бы от страха не поумирали его будущие подданные.
Берег у пещеры опустел – только шум водопада и пение пташек в прибрежных кустах.
- Спокойно, Тахор, спокойно, - Харкал гладил шею побратима – сейчас нельзя торопиться, чтобы всё не испортить.
На лице его отразился душевный восторг, а чувства все разом обострились – остро и пряно, как после дождя, пахли травы и цветы, пахла вода и камыши, пахло дымом родного становища.
Тахор медленно, повинуясь руке, подошёл к пещере. Сунув голову в полукруг входа, рявкнул по знаку юноши, но в закрытом каменном помещении это был не рёв – это был какой-то адский рёв, от которого, показалось, закачались базальтовые стены и мелко-мелко задрожала земля.
Харка спрыгнул на землю, почесал нежно зверю влажную ноздрю и шепнул в ухо.
- Молодец! Ступай к воде. Дальше я с ними сам разберусь.
На белом своде играли блики – солнечные блики, отражённые рекой. Ни звука – тихо в пещере. Волнуясь, Харка сглотнул слюну, и сразу же вспомнилась Эола – такой, какую видел в последний раз. Он и раньше думал о ней, но как-то смутно, обрывками. Слишком много было приключений в пути, и это не давало сосредоточиться на мыслях о любимой. А сейчас, в двух шагах от неё, вдруг вспомнил. Как она? Может, ждёт уже появление ребёнка? Или, отрезав правую грудь, стала охотницей? Ещё вспомнил рассказы стариков в долгие зимние вечера – об удачной охоте, голоде или войне, об ужасных болезнях, косивших людей. Вот если бы Харке о себе рассказать….
А игры детей…. Он был большим любителем детских забав, которые затевали зимними вечерами. Для игры в «сову и ласточек» глаза «сове» завязывали полоской шкуры – она ведь не видит днём – а «ласточки» «порхали» вокруг неё, кричали, щипали – попробуй, поймай! Сколько визгу было в пещере! А сейчас тишина….
Они стояли, как изваяния – живые статуи самих себя – вдавливаясь в базальтовые стены, с глазами, распахнутыми от страха, со ртами, перекошенными от ужаса. Стояли и молча наблюдали за Харкой. А он небрежной походкой - босой, полуголый, безоружный - шёл к белой шкуре, трону Хранителя, у подножия толстопузого Бурунши. По пути поднял оброненный кем-то топор и замер на шкуре, разглядывая глиняное Божество. Истукан слепо взирал на него с пренебрежением – Харке показалось, что уголки его толстых губ вниз опустились.
Ну, что ж, извини!
Медный топор обрушился на глиняное божество. От удара рассыпался истукан на мелкие осколки, а между ними вдруг засверкали удивительные самоцветы – красные, желтые, синие, голубые….
И сразу пещера ожила. Кричали женщины, визжали дети. Охнули мужчины и завертели головами – чего-то их рукам не хватает. Харка, бросив топор в кучу глиняного хлама, сел на место Хранителя, скрестив ноги, и стал наблюдать.
- Уходи! Уходи, злой Дух! – кричали мужчины, подняв палицы.
- Уходи! – кричали женщины, а охотницы взяли луки.
Беглец решительно поднял руку:
- Слушайте меня, соплеменники! Я - Харка, приемник Хранителя.
Люди замерли от неожиданности, а внезапно явившийся беглец стал говорить:
- Люди Падающей Воды вы поклонялись кровожадному истукану. Плохо. Вы перессорились между собой и поедали детей. Очень плохо. Я хотел взойти на костёр, чтобы изменить обычаи племени. Духи подсказали мне, что людям пещеры необходимо новое Божество, и послали меня за ним – теперь он стоит у входа. Отныне вы будете поклоняться Духу Болот. Так сказал я. Хау!