[santehlit]

- Хочу Агаркова и никого больше.
Вот так кумир рождает кумира. Нет, это я не правильно. До кумира мне ещё далеко. Скорее, кумовство меж нас с Иваном возникло. Известно – хохлы это любят.
Почему я без колебаний согласился, а Курносый надулся? Раньше, гласят наскальные надписи, комсорги были при почёте. То есть, при лыках, знаках и домой в отпуск хоть разок да умудрялись съездить. Кукин все эти привилегии похерил, комсомольскую работу не поощрял, политзанятия не проводил. Каким его ветром в замполиты надуло?
Теперь, судя по темпераменту Ершова, всё должно перемениться. И переменилось. Старший лейтенант съездил в бригаду, привёз приказ о присвоении нам, вновь избранным комсоргам, внеочередных воинских званий. По две лычки на погоны получили кок ПСКа-66 Нурик Сулейманов, моторист ПСКа-67 Валера Коваленко, моторист ПСКа-68 Саша Тарасенко и покорный слуга. Это был нонсенс. Мой прямой начальник Сосненко имел звание старшего матроса, и никаких перспектив. Таракан вряд ли его поощрит второй лыкой даже к дембелю – слишком напряжёнными были их отношения в навигацию.
Коля подошёл поздравлять.
- Гнёшься, собака. У-у-у…. – и кулак под нос.
Ершов отобрал у Мишарина ключи от канцелярии, и она из дембельского притона преобразилась в политический клуб. Мы тут под руководством замполита немало проблем обсудили – от задач экипажей катеров в свете решений 24-го съезда КПСС, до животрепещущего вопроса: почему у Васьки Мазурина жена на голову его выше.
Старший лейтенант Ершов замечательной был личностью. Оптимист и говорун. Вот как он женился. Была у него девушка – в Анапу провожала. Ждала и музыкой занималась. Как любимого встречать – у неё концерт. Подругу просит – неудобно, встреть. В кино на танцы сходить – у неё репетиция. Опять к подруге – выручай. Ершов шутит – с любимой распишусь, а спать с тобой буду. Нет, говорит подруга, если спать со мной, то и расписывайся со мной. Пошли и расписались. В Камень-Рыболов приехал женатый замполит. А музыкантше он до сих пор пишет, что любит, и жена не ревнует – подруга ведь.
Кроме этих двух женщин Ершов любил колбасу. Раздаст нам, комсоргам, деньги и в военторг посылает. Каждый ему по палке несёт, а больше и не давали – дефицит.
Большая карта озера Ханка весела на стене канцелярии.
- Это что? – тычет пальцем Ершов в остров Сосновый. – Необитаемый? Вот что, мужики, летом методом субботников построим там свинарник, и своё сало будем трескать. Ел кто-нибудь копчёных поросят? Эта вещь, скажу. Берёшь его за задние лапки и в рот.
Он сделал жест…. Ну, пожалуй, так кильку в рот опускают – за хвост и…. В тот день родилась и утвердилась за ним кличка Кабанчик. Да и соответствовал он ей – круглолицый, упитанный, с необъятной брюховиной, и такой же шустрый.
Приколист был – пострадал, но не успокоился. О контр-адмирале я уже рассказывал. А вот свеженькое. Раздобыл столешницу, нас подучил, и стали мы прапоров от морской болезни лечить: на меньших по званию Кабанчик не разменивался, на старших побаивался. Целение происходило принародно в коридоре нашей казармы. Увидел Ершов начальника военного оркестра, потребовал:
- Иди сюда. Морской болезнью страдаешь? Сейчас излечим. Что значит не надо? Смирно! Встать на столешницу! Завяжите герою глаза. Ничего не бойся. Положи руки на плечи моряку. Поехали.
Когда Валера Коваленко завязал прапору глаза, я встал перед ним и пристроил его ладони себе на плечи. Саня Тарасенко с Нуриком приподняли столешницу сантиметров на пять, и стали её трясти и покачивать. А я в это время начал приседать.
- Эй, эй, - волновался прапор, - зачем вы меня поднимаете?
Я опустился до самого не могу, и сбросил ладони с погончиков.