Лишь одно направление было уязвимо – зюйд-ост, или по-другому, юго-восточный ветер, единственный, беспрепятственно гонял волны вокруг оголовка. Когда синоптики грозились усилением с этого направления, весь Тюлькин флот, корму в горсть, удирал в Тихую бухту. Трём пограничным катерам (один – «Аист») хватало места в самом углу причальной стенки.
В ту кошмарную ночь один к другому сложились все факторы, чтобы случилось то, что случилось. ПСКа-68, швартовавшийся последним, не завёл с кормы растяжку. Синоптики не предупредили о скорой смене ветра, причём, на самый неблагоприятный. Вахта зевнула. Пограничный матросик вообще где-то грелся. Флотский поднял тревогу, когда увидел, что катера разом стали поворачивать корму к берегу. Тогда я и услышал над ухом ужасный скрежет нашего привальника о соседний.
Мичман Герасименко был обеспечивающим на пограничных катерах. Он уже стоял на мостике с рупором в руках и отдавал приказания. Наружное освещение позволяло видеть, как чётко и слаженно действовала команда. Ими можно было гордиться, их можно было снимать в кино, если не брать во внимание некоторые незначительные детали. Ведь это ПСКа-68, крайний в строю, не завёл для страховки кормовой швартовый. Это он сейчас, отдав все концы, спешно отходил и бросал на произвол стихии остающиеся у стенки катера.
Теслик взлетел на мостик. Выстрелив залпом дыма, запустился наш ходовой. Сосненко в машинном – мне там делать нечего. На палубе сейчас ни одна пара рук не будет лишней. Полуоторванный привальный брус флотского АК (артиллерийский катер) опасной занозой маячил между бортами. На палубе соседнего катера единственный моряк - в бушлате, бескозырке и с карабином. Это вахтенный. Он подал сигнал тревоги. Он кричит нашему боцману:
- Не отдавай концы! Держите нас!
По берегу на причал в одиночку и группами бегут тихоокеанцы. Бегут на катера. Бегут, поднятые по тревоге в казармах. Пока доберутся, запустят двигатели – ветер свалит строй АКашек на камни оголовка. Это видно боцману. Он валит руль до упора влево и требует телеграфом «Полный вперёд». Из-под кормы вырывается пенный бурун и поворачивается в сторону флотских катеров. Из люка машинного отделения на спардеке высовывается голова Сосненко:
- Ты что, боцманюга, ухи объелся? Какой тебе «полный» - двигатель холодный.
- Коля! – рвёт горло Теслик. – Не удержим. Завалимся вместе с флотскими.
- Уходить надо за Гераськой! – кричит Гацко и бросается к кнехту, от которого через огон тянется швартовый на АК. Пытается распутать затяжку троса.
- Назад! – орёт флотский вахтенный. – Не подходить к швартовым – всех перестреляю!
И для пущей убедительности в воздух – бах! Шеф сел на попу – не мудрено, когда над ухом ствол разряжают. Коля Сосненко нырнул в машинное. Двигатель добавил оборотов. Пенный бурун за кормой заметно подрос. Только он сейчас держал семь катеров против с каждой минутой усиливающегося зюйд-оста. И ещё капроновый трос, который гудел, скрипел, извивался, то ослабевая, то натягиваясь до предела своих синтетических сил.
Один за другим, начиная с дальнего, артиллерийские катера стали кормой вперёд отходить от стенки. Только наш сосед не подавал признаков жизни. Экипаж уже был на борту, готов был бороться со стихией за свою живучесть, но двигатель молчал - что-то не ладилось у него. Флотский боцман с мостика крикнул:
- Есть мотыли? Помощь нужна.
Теслик мне:
- Агарыч, давай.
|