Яков Есепкин
У Кибелы с четверговками Десятый фрагмент Юродные клянут юродных, Се дворцовий и неба высокость, Из амфорниц пиют ледяных Феи мглы, юн следя темноокость. Наливай в чаши Ада, Винсент, Золотые рейнвейны Кибелы, Нам ли жалуют боги абсент, Перси ль спящих царевен всебелы. Тьмою дышит ночной сомелье, Вкус граната медовый и хладный, И юродивых кукл питие Озлачает лишь пламень исчадный. Девятнадцатый фрагмент Ах, эфирный, благой Вифлеем, Наши чествуй и славь юбилеи, Мы терницей еще увием Цветь Пергама и ночь Галилеи. Будем десно с фиадами пить Арманьяк и серебро ночное, Нам богини дадут искупить Лишь по смерти коварство земное. И увиждим – смертельно белы Иудейские дщери, токая Хмель одесный лиют на столы, Зло мелясь и юродно икая. Двадцать седьмой фрагмент Пировает юдиц толока, Яд в лафитники жадно сливая, Тускл атрамент и рдятся шелка, И всенощно гудит пировая. Но венечие Ада красно, Иль его утаить четверговкам, Под серебром откупным вино, Хватит лэкехов златных торговкам. Падший ангел к юродным слетит Бледным дщерям из мраморных башен И тлеенностью вей осветит Мглу рамен их ледовых и брашен. |
* «Народ темен, общество равнодушно, элита глупа, невежественна, ортодоксальна и невосприимчива к великому. Трагедия гениального художника в том, что его некому воспринять и оценить. После Серебряного века тотальный эрзац минимум на столетие заместил и вытеснил метафизику искусства, Есепкин стал жертвой временной цезуры.»
Из эссе И. Лернис «Позднесоветская эсхатология» Яков Есепкин У ночных фей Четвертый фрагмент Мел шаров с золотою канвой, Феи ночи, царевен сангины, Мы, Геката, опять в пировой, Чар иудиц бежим и ангины. Се, волшебная хвоя тлеет И панбархат юнеток сребрится, И Цилии от нощных диет Кельхи бьют, и шабли всеискрится. Иль еще оглянемся – фарфор Слота жжет, меловые гризетки Внемлют дивные таинства Ор, Ядом кремовым полня розетки. Шестнадцатый фрагмент Бутафоры меловниц рядят В шелки темные с бледным подбоем, Эвмениды ль за нами следят, Услаждаясь полуночным боем. Лейте, лейте, юнетки, одно Хмель одесный, белейте над чашей, Мы златое угасим вино Цветом тьмы, амарантовой кашей. И сбегутся юродных толпы Во истечьях желтицы образной – Пресаднящие гоев стопы Миррой ночи омыть всеалмазной. Двадцать седьмой фрагмент От рождественской ночи ль пьяны Феи неб, молодые вакханки, К девам томным в их млечные сны Злать ритонов соносят коханки. Увивайте ж червицу и мел Дивной хвои серебром истечным, Кто еще веселиться умел, Вновь гуляй за столовьем беспечным. Иль очнемся -- о слоте шаров Меловые юдицы икают И ядят, и с блядями пиров Из киафов серебро алкают. |
Яков Есепкин
У темных царевен Десятый фрагмент Вновь сангины царевен темны, Вновь рисуют свое натюрморты Феи Ада, волшебные сны Обещают на ангелы Морты. Новолетие, хвоя каждит, Золотыя свечницы блистают, Ели эти и кто преследит, Денно их соваяния тают. И лиется, лиется арма На одесного пира столовье, И зерцает богиня сама Гостий неб меловое шелковье. Девятнадцатый фрагмент Хвою млечным серебром тиснят Феи ночи, вдыхая корицы, И гостей опоенных манят Шелком розовых платий царицы. Ах, Ювентас, витые шары Золоты и о хладном кармине, Ждут еще нас благие пиры, Мы очнемся еще в Таормине. И Гиады найдут – рисовать Лики ангельских воев из Плевен Иль Никей и, мелясь, балевать Со ваяньями темных царевен. Двадцать четвертый фрагмент Ах, Звезда, ах, благой Вифлеем, Прелюбившая ночь Галилея, Серебро. серебро мы пием, Наднебесно с волхвами хмелея. Что, Иосифе, феям поднесть Меловым, аонидам тлетворным, Хоть о Боге явимся как есть – Диаментом увитые морным. Виждит Господе юдиц, тусклы Их юродные алчные бельмы, Где серебро течет на столы Чрез мраморник одесный и кельмы. |
Яков Есепкин
У Тривии Пятый фрагмент Ингрид плачет ли, Сольвейг поет, Ах, темны миражи Гюнтианы, Чермный мел в кубки Тривия льет, Юн следят Иреники и Ханы. Ах, мы сами рапсодов темней, Плачь и пой, меловая блудница, Шелки гасят ваянья теней, Жжет каморы свечная плетница. Речь кому, кто и был именит, Царе немостью всякий сомучен, И течет мирра с хладных ланит Дев юродных, чей хор благозвучен. Четырнадцатый фрагмент Плачьте музы, алкеев несут О холодных щитах юродные, Смертный воск юдиц тьмы напасут – Будем тлить зенки их ледяные. В цвети ль горней очнемся, полны Ядом амфоры неб, всечервонный Свет лиется, богини Луны Источают эфир благовонный. И Господе заплачет, ведя По челам нашим тусклые смирны И рамен млечный жар холодя Там, где тени щитовий надмирны. Двадцать пятый фрагмент Яды антики в подовый хлеб Неурочно мешают гийяды, Се к пирам ли, их чествует Феб Иль Тривия им жалует яды. Пировые утихли давно, Бляди свальные миррой лилейность Навиют, о серебре вино Холодеет, всепирствуй, келейность. Огнь таит изумрудная плеть, Дышит хмелем Ювента младая И во тьме остается белеть, Меж скульптурниц гостей увядая. |
Яков Есепкин
Хлад фарфоровых столовий Одиннадцатый фрагмент Ах, златая одесность пиров, Ах, серебром витые царевны, И тиады, и морок шаров, Эти чудные сны неиспевны. Оглянемся ль – искрится вино, Жгут глинтвейны благие куфоры, На столовьях от емин тесно, Чарой мглы налиются фарфоры. Се и мы под тлеющим дождем Яд былого пием со куфелей И золотой червонной ведем Облямовки пергаментных елей. Двадцать девятый фрагмент Восчаруемся тусклых огней Канителью, червицей меловой, Вновь царевны шелковья бледней, Юны вновь об ароме столовой. Нас однех ли еще искушать, С нами ль ядом ночей торговаться, А и будем золотой дышать, Шелком фей меловых любоваться. И богини в ритоны сольют Вин эдемских одесную мрачность, И диаментом чад увиют, Расточив негу тьмы и призрачность. Тридцатый фрагмент Сны ли видим – равно золотят Хлебы цедрой мышьячною Иды, Всенощные леканы блестят, Гостей потчуйте ж мглой, эвмениды. Ель альковный чарует келей, Принцев сказочных ждут нимфоманки, Дивы ночи шелковий белей, Их точеные лядвия манки. Ах, царице, пускай и оне, Изумрудность вкушая и хлебы, Бьются, бьются в шелковом огне У столовий фарфоровых Гебы. |
Яков Есепкин
Застолья в ампирной тьме Третий фрагмент Блещет златью асийский фарфор, Столования дивны у Морты, Все чудесно — и ангелов хор, И царевен меловых эскорты. Дев атласных глинтвейны пьянят, Вишни августа барвой истечны, Изваянья садовые мнят Фей пиры, в коих гои неречны. Иль очнемся: Цилии ведут Угль по яствам на пиршествах денных, И келихи ночные блюдут Меж садовников, тьмой преведенных. Седьмой фрагмент Вертоград ли эдемский тенит Золоченые вишни юдоли, Кто и был на пиру именит, Хлеб ломил в тьме ампирной -- глаголи. Паче немости сон меловых Изваяний, держателей веток, Мы ль внимаем шумы пировых, Гасим червность цветницей серветок. Дочки Тийи устанут белить Кельхи пиров, лилейники Ада, И тогда отравленных целить Будут падшие ангели сада. Девятый фрагмент Вновь гиады Ювентас поят, Дев меловых к столам оглашают, С ядной цветью эклеры таят, Во лекифах белену мешают. А и мы о порфирниках неб Червотечность лием, червотечность, Дышит маком отравленным хлеб, Пьют Цилии за нашу увечность. Яко станет Господе ваять Бойных агнцев из мела и глины, И дадут нам тогда пресиять Небы в маках червовой лепнины. |
Яков Есепкин
Застолья с гоями и каменами Десятый фрагмент Сны Илифии ярки, плодов Золотых мирра льется на брашно, Чудна тень Гефсиманских садов, О каменах пеять ли бесстрашно. Суе ль эти зелени цвели, Аще тьмой их богиня объяла, Хлад портальников гасит угли, Кои с воском юдоль сочетала. Будут нощно свечельницы тлесть, Аи гипсам дариться увечным И сангинами червными весть Нить златую по яблокам течным. Одиннадцатый фрагмент Цвет июля — эфирный, златой, Что ж вседенно столы убирают Мглой и хмелем белены витой, Юродные ль в аскетов играют. Их менады по ломким теням И найдут, и какие сословья Здесь шумят, доверяясь огням, Иль не мраморны эти столовья. Дочки Морты ли будут вести Хлебы тьмой, золотить пировавших, И увиждят во млечной цвети Гоев небесей, тще отсиявших. Четырнадцатый фрагмент К столованьям — леканы полны Чудных емин, десертов одесных, Пусть лиется хоть в блеклые сны Злато дивное аур небесных. Милый друг, пей вино, Габриэль, Не ожечь лед бессмертья словами, От каких эолийских земель Нам сильфиды махнут рукавами. Иль Господе из темных цветниц, Кущ июльского яркого сада И не виждит: о мрамре стольниц Нас беленой травят феи Ада. |
Яков Есепкин
Лилии Стикса I Это мы восстенаем, се мы, Это наше урочество Лете, Пара статуй в музеуме тьмы О порфирном небесном корвете. Принесут Господь- Богу вино, Аще таинства жива изветность, И равно Он увидит, равно, Как стекает по лбам нашим цветность. Как серебро течет и течет, Млечным воском рамена сводятся И горят, и тогда Он речет: Сеи мытари к свету годятся. II В алавастровых чашах ли яд, Се ль пиры, коих ангелы ждали, Ночь пуста, мы опять у гияд, Туне, туне цевницы рыдали. Что немолвствуют призраки тьмы, Соваяния наши каждятся, Навели по раменам каймы Феи неб и томительно рдятся. Виждь хотя нас, Господе, о сех Барвах нощи, мелованных глиной, С чермной цветью и мглой на власех – Премолчащих под битой лепниной. III Всепорфирных висячих цветниц Тьма не гасит холодную млечность, Высоко ли молчанье цевниц, Выше неб сеней рая беспечность. И еще бьет начиния мгла, И мятутся горящие фавны, Чела наши каймою свела Цветь садов, но мученья подавны. Хмель увил пировые, а мы Никуда уходить и не тщились, Зри – стоим в барвах червной сурьмы, Коей хлебы и воск пресочились. IV Август поздние вишни в черни Щедро сыплет во амфоры сеи, Кто всенощно пирует, гляни, Фарисеи, одне фарисеи. Но туманны еще зеркала И цветницы исчадно пылают, Соваянья еще круг стола Очеса нам сурьмой застилают. Феи мертвые дьяментный мел, Зри, ведут по хлебам благовонным, Где с волхвами царь Ирод немел, Цветь каждя над пасхалом червоным. V Ночь Вифании снова горит, Ужин тайный соцветен звездами, Не лепнина – сие лазурит, И к нему ли брели мы садами. А и туне бежать веретен Дивам юным, царевнам альковным, Где влачат нас вдоль мраморных стен В назидание чадам церковным. Лишь хотели мы весть по сеим Битым чашам порфировость цвети, И с кистями, Господе, стоим, Тьму лияше во райские нети. |
Яков Есепкин
Лилии Стикса VI Пурпур ветхий с ланит сотечет -- И порфирные воски истлятся, Туне агнцев Господе влечет К сем божницам, какими целятся. Исполать, прекричим, исполать Всефамильным аллеям угольным, Наши тени и нощно пылать Будут здесь во укор неглагольным. Хоть из сеней кивнем зеркалам, Чая цветь и влачась областями, Где серебро ведут по челам, Овиенными тьмою кистями. VII Мы любили, Господь, алавастр И венечия райской лепнины, В тусклом золоте флоксов и астр Отмечали свое именины. Спит юдоль, на куски, на куски Вся разбилась порфирная сводность, О хлебницах молчат ангелки, Им урочна сия неисходность. А пиры золотыя опять Претекут, мы небес не алкаем, Хоть узри, как не можем стоять, Как цветочною мглой истекаем. XIII Изукрасим волошки сурьмой, Оведем черно-красной виньетой, Мы ль в музее барбарском с Чумой, Соваянья, забвенные Летой. Виждь, губители хлебы ядят, Хмель июля алкая, давятся, Тще за нами оне преследят, Яко выследят – се, удивятся. Тьма лиется из наших очниц, Свиты чела сурьмой ледяною, И горят воски тонких свечниц Неистечною цветью чермною. IX Вертоград августовских теней Звездный холод и млечность внимает, Юродные Аида темней Мглы, сумрак их какой донимает. О пенатах чудесные сны Преложились, иные, иные Мы картены следим, взнесены Очи наши во тьмы ледяные. Ветхий сад в неумольных своех Чермных сенях нам, Господе, мнится, И страшит кущ цимнийских сиех Мертвой цветью, и к главам клонится. X Воск червовый на хлеб солием, Аще время цветов миновало, Очаруй нас еще, Вифлеем, В крови роз ли твое опахало. Что и слушать безумных Сирен, Плещут волны о мраморник неба, Каждый мытарь одесно смирен И не алчет порфирного хлеба. Мы, Господе, с божниц выписных И сошли, всяк бессмертье алкает, И во кущах молчим ледяных, И по лбам нашим воск истекает. |
Яков Есепкин
Лилии Стикса XI У Эреба велики балы И ночные музыки чудесны, Молодые резвятся юлы, Пированья сие ль не одесны. Вьется мускус, аромы летят, Хмель щадит герцогинь безобразность, Ах, и ангелы сами хотят Пригубить со бочонков алмазность. Не сюда ли влекут нас оне, Смертоимные одницы Геи, В ледяном восточаясь огне И чаруя диаментом веи. XII И еще пировые темны, Лишь надежды гостей исцеляют, Но уже фавориты Луны По алмазным дорожкам гуляют. Разливайте в начинье арак, Данаиды веселые, где вы, Феи ночи, шелковый сумрак Вас таит, милоокие девы. Наваждение это ль, обман Ветхих сеней, прелестниц альковных, Пусть и вьется надмирный туман О тлеющихся пудрах церковных. XIII Бледной кровию майских аллей Очарованы внове менины, Кто чудеснее их и милей, Чьи прелестнее снов именины. Ах, каждятся в летящем огне Меловые со цветью виньэты, Не над нами ль рыдают оне, Паче звезд ли во мгле силуэты. Вот стоим соваяний темней С бутоньерками тусклого мая, Из остья и крушницы теней К чермным плахам жасмин вознимая. XIV Возберутся пеять ангелки, Суремой наполнятся амфоры, И порфирные наши мелки Небодержные выжгут фарфоры. А и что, а и что горевать О юдольных пенатах и сенях, Цвет граната с тоской обрывать, Аще вечно мы в белых сиренях. Нощной млечности хватит ли всем, Хоть бы зрите во мраках, гиады, Как меловницы плачут по сем Бледным агнцам, чарующим сады. XV Оведет золоченый кармин Переспелые вишни и хлебы, Зри точеность всещедрых емин, Это пир не у славной ли Гебы. Се, вольно аонидам хвалить Колченогих владетелей цвета, Диаментами панночек злить, Юд встречать из шумного корвета. И еще на столы сонесут Млечных вишен с траурной каймою, И тогда премолчавших спасут – В барвах звезд и со цветью немою. |
Часовой пояс GMT +3, время: 02:34. |
Powered by vBulletin® Version 3.7.4
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot