Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

- Аля, не плач, мы будем друзьями - на большее не рассчитывай. Поверь, нам во всех смыслах будет приятней не обременять себя обязательствами.
К этому разговору днями раньше подготовила меня Гончарова – подловила, в комендантскую затащила и даже дверь на ключ закрыла, чтобы никто не помешал.
- Где ты выцепил эту лахудру?
Отпираться бессмысленно – Галина всё всегда про всех знает.
- Судьба, - говорю. – Вы же сами пророчили.
Разговаривать долгие разговоры про Таню и всё такое прочее ни ей, ни мне не хотелось очень. Гончарова рубанула с плеча:
- Ляжу сама, но Восточной Красавице тебя не отдам.
На этот посул сложился ответ, но промолчал, а Галина продолжила:
- Ты может, не знаешь, твоя Алия за одну ночь двенадцать парней одарила триппером. Им ехать на сборы, а они в поликлинику…. Оттуда звонят – вешайте фонарь на своё общежитие.
Я испугался:
- Когда это было?
- В прошлом году.
Слава Богу, не в этом. Испуг мой заметила Гончарова:
- А ты сходи, сходи в поликлинику – лишним не будет. Пред-се-датель….
Мой водевиль с Восточной Красавицей вся общага смаковала на славу. Особенно старался Вася Виноградов – на каждом углу, как мальчишка газетный кричал вместо «Сенсация!», «Ай да председатель!»
Когда повстречались, ладонь протянул, но как-то неуверенно – боялся, что рукопожатия не будет. Однако я, как ни в чём не бывало, крепко стиснул сантехнику пальцы, и убирать руку не спешил. Лицо Васяткино осветилось улыбкой.
- Вот это по-нашему, по-большевистски! Мне ведь Захезин (секретарь партийный факультета) поручение дал – во всём тебе помогать. И я стараюсь.
Ешё Виноград старался и в чём преуспевал – пить нахаляву. Его семейная малометровка № 436 находилась под комнатой № 536, в которой жили четверо парней из нашей группы. Естественно, что все праздники и дни рождения справляли мы там. У Васи собачий нюх на застолья – только сели, он тут как тут. Стучит, заходит.
- Имейте совесть – у меня ребёнок тока уснул.
Его, конечно, под белы руки – за стол. И Виноград, забыв о ребёнке, ел и пил, пока было что. Потом уходил, погрозив пальцем:
- Вы смотрите, чтобы было тихо, чтобы даже вилка со стола….
Пришлось проучить наглеца. Сели однажды – он в дверь стучит. Водку спрятали, а закуску куда? Вася заходит – у нас полумрак.
- Опять шалман.
- Да не, Василий, мы нынче без водки – по-комсомольски….
Виноград присел, осмотрел стол, тумбочки, кровати, плеснул в стакан газировки, уходить не спешил.
Я встрепенулся:
- Не могу без горючки. Мы же, Василий, с тобой пограничники – пьём всё, что горит.
Достал из тумбочки Борьки Газизова дезодорант, который для ног. Рот распахнул, а струю направил на подбородок – кто в полумраке-то разберёт. Ох, и щипучая зараза! Крякнул, выдохнул, занюхал – всё чин-чинарём, как после водки. Васятке протянул – буш? Тот пасть раззявил и от души – дезодорант-то халявный. Сначала выпучились глаза – любо-дорого посмотреть! Потом Васька дёрнулся и упал вместе со стулом, через голову кувыркнулся – сказалась пограничная выучка. Вскочил и задал стрекача, на полуслове сломав трёхэтажную матерную конструкцию. Больше в 536-ую он ни ногой и меня обходил стороной. Большевик хренов.

[santehlit]

Круто я с ним? Так уже говорил – хорошо то, что годится на пользу делу, подлость то, что делу во вред. Васька – вредитель, получил по заслугам. Афоничкин тоже был пограничник…. Ну, да ладно об этом. Пойдём дальше.
А дальше было вот что - Иванов влюбился. Вообще-то ему нравилась Таня, первая красавица курса – не раз он об этом сам говорил. А потом стал ухаживать за её подружкой, тоже Таней, и как-то привык. Приходил и рассказывал, будто стихи слагал:
- Дед, вот лежит она у меня на кровати - волосы на подушке волнами, тихий голос, нежные руки – внутри прямо всё схватывает.
- Ты жениться собрался? Вот что я тебе посоветую, брат. Если хочешь добиться чего-то в жизни, сердца не слушай, живи головой. Сердце – оно глупое. У многих, конечно, и голова тоже с придурью, но ты-то умный парень. Заруби себе на носу - пока не получишь образования, не увлекайся любовью. И семьёй не обзаводись.
Серёга в ответ:

Вот получим диплом, ёпапдулап, махнём в деревню
Будем пить там самогон, ёпапдулап, пахая землю
Будем сеять и пахать, ёпапдулап, ломая плуги
И прославим наш колхоз, ёпапдулап, по всей округе….

Петь он умел. Ну и допелся. Пассия однажды ему говорит, что беременна и всё такое – пора, любимый, в загс. Любовь у Сергея сдулась, как камера от гвоздя. И сам он в бега. Обманутая девушка в слёзы, подружка её утешает, а еёный штангист рычит, бицепсами играя:
- Порву скунса!
Не отыскав Иванова, притопал ко мне. На стук в дверь Сазиков выглянул, потом вернулся с побелевшим лицом:
- Там Ганага тебя хочет….
Фамилия у парня такая. И интерес его к моей персоне тоже был ясен. Я нож кухонный со стола цап и руку за спину. Выхожу. Он тычет спортивным пальцем мне в грудь:
- Не найдёшь стервеца, я тебе….
Я ему палец завернул и ножом в горло легонько ткнул – кровь показалась.
- Ты свою тётю в деревне пугай. Ещё раз, тварь, я тебя здесь увижу, яйца отрежу – так и знай.
Мне показалось, он обмочился – рванул по коридору, зажимая то место, которое может быть мокрым в такой ситуации. Ребятам в комнате пояснил – побеждают не бицепсы, а характер.
Потом был вечер, когда целая капелла девиц исполнила для меня плач Андромахи над неродившимся ребёнком. Короче, обесчещенная и брошенная решилась на аборт, только условие – к повивальной старухе должен везти её соблазнитель. Где Серый прячется, не знал и я, потому вызвался:
- Мы с ним друзья – готов разделить ответственность. Когда надо ехать?
Девчонки заахали:
- Под суд захотел? А если с Таней что случится - время затянуто, и никакая больница на операцию не согласится. А частная повитуха, сам знаешь….
Конечно, знаю - я к этим бабкам пороги стёр. Пошёл к Вовке Курочкину, объяснил ситуацию – если с Серым есть связь, обскажи. Скоро Иванов появился в нашей комнате, скрипнул зубами:
- Дед, ради тебя.
Интересная ситуёвина! Но я промолчал. А после полуночи он опять постучал:
- Танюхе плохо – нужна «скорая».
- И?

[santehlit]

- Убери вахтёра – знаешь, какие сплетни пойдут.
На вахте был академик, парнишка семейный – из тех, что жили в общаге по протекции Гончаровой и ей же на всё и на всех стучали. Я его отправил к благоверной под бок, сам сел дежурить. Вызвали «скорую». Таню под руки привели две подруги, за ними ещё одна несла таз. В него, прикрыв что возможно полами халата, усадили бедолагу, она плачет:
- Ой, кровушкой истекаю.
Таню «скорая» увезла, подруги ушли, мы с Серым остались на вахте.
- Ты, брат, на чёрта похож. Щетиной зарос, локоть разодран, на рубашке кровь. Дрался с кем или сам оперировал?
Серёга курил, молчал и мотал головой. На меня не смотрел – неудобно было. Кажется, я его понимал и сказал:
- Ты знаешь, думаю, что бабы такие же люди, как мы – есть среди них и добрые, честные, и порядочные тоже есть. Тут штука не в том, кто лучше, кто хуже. Вопрос – кто кого: они нас или мы их ведём под венец. Тут дело и чести, и самолюбия.
Не знаю, понял ли он меня.
На исходе осени Галина Константиновна наконец-то пригласила на новоселье – давно обещала да всё тянула – ремонт, мол, ремонт. И вот настал тот день кровавый! Стол накрыла, как подобает – ну, сильна Гончарова! Девчонок пригласила из 204-ой – Наташу, Нину и Альфию. И нас троих – Черникова (это председатель быткомиссии), Поню (это наш комиссар) и меня, чтобы наконец-то женить.
Пока девчонки расставляли тарелки, мы курили и смаковали последнюю новость – Таню, что беременной была от Иванова, за подпольный аборт и отказ от сотрудничества с дознавательными органами выперли из института. Она не только не сдала повитуху, но и о кавалере своём умолчала. Всё-таки влюблённая баба - статья особая.
Пошли за стол. Черников напевал про любовь, у которой как у пташки крылья. Быстренько нагрелись, включили музыку – танцевать захотелось. Решил расставить все точки над i и пригласил Наташу.
- Давай встречаться, - шепчу я ей.
Она всплеснула руками:
- Перепил?!
Надо было найти какие-то слова, идущие к сердцу – убедительные, хорошие, но ничего умнее не придумал:
- Не могу без тебя.
- До какой степени не можешь? – лукаво спросила.
Не ответил, а стал целовать её пальцы. Другой ладонью она погладила мою щеку.
- Бедненький. Как ты измучился! Только поздно уже.
- Ты выходишь за Когана?
- Галина разболтала? Он парень хороший.
- Этого достаточно?
- Успокойся – тебя бы любила, а с ним хорошо.
- Ты продукт эволюции – надо выходить замуж, надо рожать…
- Вот только хамить не надо!
Так, с Наташкой всё стало ясно, пригласил Нину. Танцуем. Спрашиваю:
- Может, объяснишь, почему у нас с тобой ничего не вышло.
Она зажмурилась. Губы шевелились, но звука не было. Молится что ли? С неё станется. Я ждал. Наконец, она открыла глаза – они были печальные, но спокойные.
- Ничего у нас с тобой и не могло выйти – я обязана ждать, раз обещала.
От её тона и слов мне стало грустно.
- А ведь я тебя действительно полюбил. Что же мне делать?
- Ждать. Юрка придёт, и я решу – кто из вас мне дороже.

[santehlit]

Вот бляха-муха, и тут облом! Диковинные существа эти хомо сапиенс, или как их там – шерше ля фам? Нет, в натуре – как дальше жить? Бабам легко – за них всё природа решает. Мы мучаемся – любить не любить, а они размышляют – давать не давать. К Але, что ли пойти?
Такие кислые думы одолели к концу застолья. Чтобы как-то отвлечься, стал преследовать взглядом громкокипучую хозяйку новой квартиры. Наконец проняло – натанцевавшись, она села напротив:
- Чего хмурый, Палундра? Ты скажи мне, чего тебе надо, ты ответь, гармонист молодой. Или у тебя сегодня критический день?
Зло подумал, у тебя-то, что за предклимактерические радости, а вслух сказал:
- Знаете, как шейк с аглицкого переводится – в том числе и приглашение к сексу.
- Да ну тебя! – Гончарова зарделась и промокнула шею платочком.
- А у вас получается.
- Палундра, перестань.
- Нет, правда, я бы остался.
- А то я отпущу тебя к твоей Але.
Вот так и спелись – гости ушли, а я заночевал.

7

Сойдясь с Гончаровой, успокоился в женском вопросе, потому что бабником себя не считал. У бабника как? Ему бы трахнуть всё равно кого, как ни попадя, лишь бы количественный показатель увеличить, и поскакал себе дальше, за новыми трофеями. А у нас с Галиной всё было просто – самозабвенная любовь не поощрялась: два раза в неделю я с ней ночевал и не оглядывался на девчонок. Мы даже не предохранялись, занимаясь сексотерапией. Правда иногда, пощипывая растительность на моей груди нежными пальцами, она шептала:
- Вот рожу тебе мальчика….
- Себе родишь, - не поддерживал закидона и в душе философствовал.
Господи, на каком низком уровне развития пребывает пока человечество! Сколь недалеко отдалились мы от первобытной пещеры! Ежели в нашем существовании есть высший смысл, как утверждает иные мыслители, то зачем рождается на свет девяносто девять процентов людей, духовно и нравственно ничем не отличных от скотов? Родиться и жить, чтобы плодиться - неужто лишь в этом весь смысл существования человечества? Как это унизительно и грустно…
Впрочем, к чему лукавить с самим собой? Тут как-то Подкорытов наехал:
- Ты спишь с Галиной?!
Пришлось рассказать – темнить с комиссаром я не привык.
- А как же задумки со студсоветом?
- Ничего не меняется – будем демократизировать общагу. Галина нам не помеха, главный противник – это Черников.
Сергей ни черта не понял:
- Но ведь она подарки берёт!
Тоже мне борец со мздоимством!
А история такая. Вовка Боков завис с «хвостами» и перевёлся на металлургический факультет в Магнитогорский филиал ЧПИ (наши двоечники нарасхват на других факультетах, но об этом потом). На его место в комнату Галина привела первокурсника.
- Хороший мальчик.
Хороший мальчик Юра Гутов нам рассказал, что его папаша, светило киевской геологии, отвалил коменданту хухрыш-мухрыш и попросил парню своему лучшую комнату в общежитии. Вот и завёлся комиссар.

[santehlit]

- Ты пыл комсомольский попридержи. Разве не видишь, какое в общаге творится бесчинство? Нет, брат, тут надо по-взрослому, всерьёз. Галину делаем союзницей, а Чернику зубы вышибем, чтоб кусался не больно. Усёк?
- А может, совсем его того…?
- Зачем? Человек работает и пусть работает - пользу приносит. Да и не дадут нам его расстрелять – семейный, кафедрой рекомендованный. Наша задача – взнуздать, оседлать и направить в нужную сторону ломовую лошадь.
А предыстория такая. Был до меня председателем студсовета Бабченко, а быткомиссией заведовал Ишунькин – это, как Берия при Вожде всех народов. Ну, Володя, со слов Гончаровой, болтун-говорун, мастер «огоньки» проводить – встретить начальство да напоить. Славику оставалась вся чёрновая работа, а он всерьёз метил в кресло предстудсовета. Начальство не поддержало – в роли болтуна-говоруна я ему больше подходил, а Ишунькина, после ухода Бабченко, хотели попридержать на своём месте. Альберт Захезин, главный коммунист на факультете провёл с председателем быткомиссии приватную беседу – у тебя, мол, опыт и авторитет, был бы партийный спору нет, но…. надо за Агарковым присмотреть.
- Не забалует, - пообещал Ишунькин, но поплакавшись Гончаровой о неблагодарности начальства, был принят на должность полотёра и совсем ушёл из студсовета, сохранив за собой семейную комнату. Кресло Берии пустовало недолго. По рекомендации кафедры гидравлики женатому студенту Александру Черникову дали комнату в общежитии и поручили неблагодарную работу – следить за чистотой и порядком студентов. Сильно мне этот новый председатель быткомиссии не нравился - судя по всему, на основе полной взаимности.
У нас с ним было много общего – вместе поступили на факультет по специальности «Двигатели летательных аппаратов»; вместе ушли с первого курса – я на службу в пограничный флот, он на «химию» за воровство; вместе вернулись через три года – я на свою кафедру, он на гидравлику: судимых не принимали на закрытые специальности.
Теперь мы столкнулись с ним к носу нос в борьбе за власть в общежитии. Реальная была у него. Он со старостами этажей и санитарными тройками ходил по комнатам, ставил «двойки», вызывал жильцов на студсовет – наказывал отработкой или выселял совсем. Когда воспитывал, ругался безбожно на тюремном жаргоне. Народ возмущался, а мы с комиссаром сидели статистами с пунцовыми от стыда лицами, и жизнь такая была не в кайф – Сергею за произвол Черникова над студентами, мне за ущемление власти и самолюбия. Рано или поздно мы непременно должны были схлестнуться, как сталкиваются Добро и Зло, которые не поповская выдумка, а действительно существуют, и долг всякого порядочного человека защищать первое от второго. Иногда трудно разобраться, что является добром, а что злом. В подобных случаях допустимо отойти от собственной логики и прислушаться к так называемому «гласу народа».
Однажды Сазиков, подлый шпик, устроил наезд:
- Эй вы, начальство, слушай народ - только мораль я вам читать не буду. Одно спрошу – как вы допустили, что фашистюга этот, гад и подонок заправляет студсоветом? Мы вас выбирали, а не его. Вы там для чего сидите – в носу ковыряться? А где ваша совесть, где интеллект будущих инженеров?
Желваки так и ходили на узкоскулом лице Вована. Мы слушали, опустив головы – сказать было нечего: то была правда, хоть и неуютная для самомнения. Сазиков умолк, отведя взгляд — будто хотел еще что-то сказать, но не знал, стоит ли. Наконец решился:
- Может вас к чёртовой матери переизбрать?
И так это сказано было запальчиво, что у меня по спине пробежали мурашки. Как будто сигнал прозвучал – хватит сомневаться, пора уже действовать. Сразу стало легко, хорошо и… естественно — вот точное слово. Не мы с Понькой надумали – народ требует: так жить дальше нельзя.

[santehlit]

- Да, законченный мерзавец, - согласился Сергей.
А я вспомнил черниковское лицо - худое, с резкими, если не сказать, хищноватыми чертами, нос тонкий и острый, волосы черные, лоснящиеся, прямые, глаза размытые и всегда злые – типичный кощей, что чахнет над златом. Но дух противоречия заговорил:
- Не будем поддаваться стадному помешательству - оно заразительно. Оценим сего субъекта с физиологической точки зрения, как подобает инженеру и руководителю, ибо любое утверждение требует осмысления. Разве можно так говорить, досконально не зная человека? Может, он собак любит или лошадей. Старушке матери помогает, отстёгивая из стипендии – она у гидравликов сорок рублей.
- А я говорю, он подлец, - настаивал Сазиков и пояснил. – У таких никогда душа не болит, только живот или зубы.
- А может, он любит всё человечество, а не конкретного человека, - сказал и приватно кивнул Подкорытову – пойдём, потолкуем.
Сазиков нам в спину:
- Гнусностью мир не спасёшь.
В курилке засели, хотя комиссар не курил. Он вообще был спортсменом – занимался всерьёз лёгкой атлетикой, классно играл в футбол, за что и получил кликуху Понедельник (в честь великого игрока) или попросту Поня.
- Ну, что ты надумал?
- Нам надо отделить быткомиссию от студсовета – пусть заседают себе отдельно, решают вопросы. А в студсовете останется только узкий круг лиц, заинтересованных в результатах разноплановой работы – я, как связь с профсоюзом, ты с комсомолом, председатель быткомиссии, главы культмассовой, спортивной и ответственный за порядок, то есть самооборона. Пятеро равных и смелых рыцарей круглого стола короля Артура. В таком коллективе Черникову не повыпендриваться.
- И в чём проблема?
- Как нам эту мысль узаконить?
- Общим собранием.
- Думаешь, разрешат?
- Как говаривал Малюта Скуратов, попытка не пытка. Я перекинусь с Маркиным, ты с Севрюковым – они поддержат, и красный нам флаг. Действительно, на черта в студсовете старосты этажей? Они у Галины ходят по струнке, Черникову в рот глядят. Пусть контролируют чистоту в комнатах и воспитывают нерадивых, а выселять невоспитуемых имеет право только студсовет.
Идея была важная, заслуживающая обмозгования. А путь от мыслей до дела недолог, особенно когда на повестке дня столь животрепещущий предмет. Молодец, Понька – этак мы действительно отберём власть у Черникова и установим в общаге закон и порядок. Мы крепко пожали друг другу руки. Сергей был уверен в победе, а я таки сомневался.
- Главное, чтобы Черников не догадался и не предпринял ответных шагов.
- А что он может?
- Помчится к декану, заорёт благим матом – общага в опасности! И ему поверят, ибо так сложилось, что за климат в студенческой коммуналке всегда отвечал председатель быткомиссии. Это доверие творит беззаконие, дающее возможность подлецу держать под страхом выселения три четверти факультета. А всё потому, что испокон веков начальству нашему всегда хотелось верить в заговоры, тайные козни и коварство вездесущих врагов. Свобода и демократия их страшат - задавленными людьми удобно рулить.
У председателя студенческого профсоюза факультета Бори Севрюкова, по слухам, неизлечимо болела малышка-дочь - он выглядел измученным.
- Зачем тебе это? Раковая опухоль гноится в общаге? (Он что, ни о чём больше думать не может?) Так в чём дело – удаляй. Какая к лешему демократия, какая свобода?
Я его понял, он меня нет.

[santehlit]

Лучше получилось у Пони с Маркиным.
- Ты меня не агитируй, - перебил освобожденный секретарь комиссара, озабоченно сдвинув брови. – Говори, что от меня требуется.
И подписал заготовленную нами бумагу, по которой бюро комсомола факультета рекомендовало студсовету общежития № 2 «… в целях привлечения к общественной работе широкого круга студентов…. дальнейшего совершенствования студенческого самоуправления…. членами студсовета с правом решающего голоса считать его председателя, замполита, председателей комиссий – бытовой, культурно-массовой, спортивной и командира ОКО (комсомольского оперативного отряда). Всё!
Поня зачитал её на ближайшем заседании студсовета. Я плечами пожал – раз надо начальству…. Запротоколировали, что принято единогласно, и я объявил:
- Расширенное заседание окончено, прошу остаться студсоветчикам с правом решающего голоса.
За дверь потянулись старосты этажей, беспортфельные заседатели. Вошёл начальник ОКО Вилор Кошурников, который не был в студсовете, но мы его тут же доизбрали. Черников, как тот истребитель, остался один и влип – лицо его, до этого напряжённо улыбавшееся, совсем перестало улыбаться. Улыбка исчезла не мгновенно, а постепенно, словно сползла. Вернее, лицо само выползло из нее, как змея из старой кожи. А я уже предлагал новому составу к рассмотрению пакет документов.
1. Решение о выселении студентов из общежития принимает студсовет в теперешнем его составе по представлению быткомиссии.
2. Расписание заседаний студсовета и комиссий:
Студсовет – понедельник
Быткомиссия – вторник
Спортивная комиссия – среда
ОКО – четверг
Культурно-массовая – пятница.
Начало в 20-00
Место проведения – Красный Уголок общежития.
3. Член студсовета имеет право участвовать в заседании любой из комиссий
с правом решающего голоса.
Тут я взглянул на оппонента – ну, что, ты понял, дорогой, к чему вся затея? А что же молчишь? Лицо Черникова продемонстрировало еще одну трансмутацию - из растерянного сделалось каменно-глухим, как плита могильная. Сейчас пугать станет, подумал я и в ожиданиях не обманулся. Глаза председателя быткомиссии злобно сверкнули. Он прочистил горло, очевидно не желая, чтобы голос дрогнул.
- Действуешь по принципу – бей своих, чтоб чужие боялись? А с кем останешься?
Нет, ни черта он не понял. Да и какой он мне свой? Я скривился, давая понять, что вопрос не заслуживает ответа. Умный человек тем и отличается от тупого, что лепит не всю правду-матку в глаза, а пропускает её через фильтр в зависимости от обстоятельств.
- Так, ну что, за дело, братва. Следующее заседание в понедельник в восемь. Начнём с отчёта быткомиссии – у тебя, Саня, всё готово? – списочный состав, планы работы и прочая, прочая, прочая. Остальные послушают – вам тоже придётся ответ держать, кто привлечён, что планируется. Чем больше у вас будет народа, тем больше радости у комсомола, поручившего нам привлекать широкие массы.
Против которых, подумал о Черникове, ты будто вша на гребешке.
Так чем же стал так противен председатель быткомиссии народу и мне? Весьма вероятно, что судимость и «химия» уничтожили в нём личность советского человека, и он решил: «Раз меня лишили главного, что есть в человеке, я убью в себе всё человеческое». Он стал мизантропом и в этом черпал для жизни силы. Однако мне думалось, его цинизм и жаргон не более, чем защитная реакция изгоя на окружающую среду – ибо с женой он гулял под ручку, не бил и не орал на неё, как на нерадивых студентов.

[santehlit]

Нет, он не требовал от них мзды за покровительство, не приставал к девчонкам, хранил верность жене. Но он ненавидел людей – это чувствовалось и выражалось не только в его зековской ругани: взгляд его выдавал. Он ненавидел всё и вся – даже начальство, перед которым лебезил. А как он рвался к власти! Боже, как он её любил! Лаврентий Палыч Ишунькин в подмётки ему не годился в безжалостной борьбе за образцовый быт и собственный авторитет. Умный Черников был мужик и сильный. Будь я простачком – проглотил бы и не поперхнулся. Впрочем, обольщаться рано - выигран только бой за плацдарм, вся война ещё впереди. Война с человеком, который считает, что полезно, то и нравственно.
Впрочем, совсем недавно и я так считал, оправдывая в душе свои шашни с барышнями. Наверное, повзрослел с той поры. Зрелость – это формирование внутреннего нравственного чувства, которое подсказывает человеку, что хорошо, а что плохо, и как дальше надо жить. Образ Черникова удачно контрастировал при моих сомнениях в выборе пути. Однако, думая о нём, для объективности настаивал – ищи позитив и у заклятого «друга». Видел трудоголизм, самомнение и агрессивность, которые, как дрожи тесто, пучили его душу. После защиты диплома из этого хорька вымахает на производстве здоровенный зубатый медведь, от которого не поздоровится ни начальству, ни подчинённым, ни самому производству. Если его вовремя не остановить.
Стопроцентный успех – так следует оценить итоги последнего заседания студсовета. К этому выводу мы с Понькой пришли единодушно, вспоминая минувшее. Дальше что?
- Сформулируем цель. Теперь, когда мы добились реальной власти, в чём состоит наша задача? – и сам же ответил. - Дальше нам надо разработать свод прав и обязанностей студента, проживающего в общежитии.
- Так есть же инструкция у Галины! – Понька воскликнул без колебаний.
- Абсолютно согласен – инструкция есть, но что там сказано о правах? Вот – ты не помнишь, и я не читал, и никто не читает – расписался и бегом в подвал за постельным бельём. И как нам этот билль о правах узаконить? Думай, Поня, ты же умный!
- А, где цыгана удача не подводила! – тряхнул умничка замполит пшеничным чубом и потопал к Маркину. Вернулся ни с чем.
Решение, днями спустя, пришло само в виде известного уже Олега Савичева. Сложив ковшичком ладошки, как китаец перед молитвой, он приветствовал по-французски:
- Бонжур, месье председатель!
У Олега своя история. Жили они с мамой в челябинской квартире, в которой, возвращаясь, взрослый сын всё чаще стал находить следы присутствия постороннего мужчины. Понимал, что у каждого должна быть личная жизнь, и рвался в общагу, ночевал нелегально иногда у товарищей. А когда мама привела мужика и сказала: «Пётр Петрович будет жить у нас», сложил в спортивную сумку вещи. Прошёл все инстанции от декана до коменданта, искал поддержки у людей власти и не нашёл. Только Гончарова почему-то сказала:
- Уговоришь Агаркова, место дам.
И вот он передо мной, по-китайски кланяясь, плетёт какую-то байду. Терпение иссякло его слушать:
- Ближе к телу, как говорил Мопассан.
Савичев умолк на мгновение, собираясь с духом, а потом рубанул с плеча.
- Возьмите меня в студсовет. Я буду возглавлять тайную канцелярию.
- Чего? Чего?
- Ну, КГБ. Ну, ЦРУ. Вам ведь нужна информация о происках оппонентов, тайных заговорах и кознях.
- Уважаемый Суньхуйвчай, твоя совсем ума теляль?

[santehlit]

И тут мне Савичев рассказал, что не случайно на Осеннем Балу оказались они с Восточной Красавицей за нашим столиком – Черников их направил, снабдив билетами (где достал?). Олегу была задача поставлена нейтрализовать Татьяну, а Аля должна охмурить меня с последующим шантажом о беременности. И я ведь повёлся - всерьёз собирался вернуться на Ханку.
Всё в рассказе Савичева выглядело правдоподобно и складно – как не поверить? Возмутило - вот вша лагерная, ничем не брезгует: давно, видать, открыл охоту на председателя, то бишь меня. Видя смятение чувств на моём лице, кандидат на пост главы тайной канцелярии тут же предложил:
- Могу засвидетельствовать на любом уровне.
- И что он вам обещал?
- Меня вселить, бабайку не выселять.
- А теперь ты его сдаёшь и просишь место в общежитии?
- Место в студсовете – койку мне комендант обещала.
- Мне нужны организаторы, а не фискалы.
Савичев схватился за лоб рукой.
- Выгоним Черникова – меня назначишь председателем быткомиссии.
- Слаб ты, приятель, для этой должности. Да и жалко лишать студсовет такого катализатора – он ведь дыры на месте трёт.
- Жалко? Смотри, когда-нибудь он и тебя протрёт.
- Может быть, но сейчас пользы от него гораздо больше, чем опасности. Пусть работает.
- А как же я?
Пожал плечами:
- Гестапо мне в общагу не надо.
И тут Олега осенило:
- Я буду её оформлять.
Неизвестно, какая сила – Бог, дьявол или нечто из небытия свела нас с Савичевым в коридоре и родила оформительскую комиссию общежития № 2. Отказаться от его предложения было бы идиотизмом, но я спросил:
- Ты художник-дизайнер?
- Я тот, кто тебе нужен – организатор дела: таланты сыщем.
Два конца связались в нить – будем оформлять стенд о жизни студентов в общежитии и на планшетах запишем всё, что хотим. А потом ищи-свищи ветра в поле: кто придумал, кто нацарапал - есть и будем руководствоваться.
- Ладно. Принято. Таким годишься, но про интриги забудь насовсем – ты будешь председателем оформительской комиссии, а не агентом Черникова или моим. Идём к Гончаровой. In God we trust!
- Что такое Бог? – спросил Понедельник после того, как я рассказал ему про Савичева и чем он нам может пригодиться. – Всего лишь случайность, которая нарушает планы.
- Или корректирует.
Но Серый упрямился:
- Не проще ли утащить его к Захезину и рассказать всю правду про Черникова?
Я рассердился:
- Слушай ты, борец за справедливость, тебя послушать – всех надо на фиг гнать. Кто будет работать?
- Как ты можешь, - ворчал, не сдаваясь, комиссар, - улыбаться и пожимать руку тем, кто строит козни и ждёт не дождётся твоего падения?
- Вот именно – не дождётся, а называется это политика. Жизнь, брат, вообще искусство компромиссов - надо уметь договариваться и с врагами, иначе незачем браться жить.

[santehlit]

- Откуда это у тебя?
Я и сам поражался талантам, какие во мне открывались вдруг. Может прав полковник Незнамов – в МГИМО мне надо. Но прочь самомнение - мешает трезво мыслить. А подумать было о чём. И мысли всё такие – хоть на луну вой. Савичев с Черниковым столковались однажды – кто даст гарантию, что не снюхаются ещё раз. Выходит, я своими руками креплю и множу стан врагов? Понька не зря паникует. Но больно уж идея интересная с оформительской комиссией – как тут не клюнуть? И Галина влёт поддержала – тут же отвела комнату в подвале под мастерскую оформителей, и материалы пообещала, и деньги в подотчёт.
Поне сказал:
- В студсовете, как в любом обществе, должно быть равновесие сил. Если мы подомнём тёмные, он станет светлым, но не работающим. Хоть это-то ясно?
- Ты не боишься, что борьба с интригами поглотит все твои силы и время?
- А и я не собирался работать за весь студсовет. Моя задача, сделать так, чтобы он крутился, как вечный двигатель – без нажима и критики, а коль и сознательности нет, пусть движителем будут амбиции, пусть каждый из кожи лезет вон, мечтая стать его председателем. Главное, чтобы повозка катилась в нужную сторону, а не как у Крылова – когда лебедь щуку раком. Разве ты не замечал, брат, что у многих, желающих сделать карьеру, напрочь отсутствует всякая охота к самостоятельным поступкам. Их кредо – угодить начальству. А когда приказа нет, они со спокойной совестью теряют счёт времени и могут с интересом глубоким часами рассматривать, как по небу плывут облака или по земле ползёт гусеница, считая это занятие верхом философских изысканий. Вот как раз Черников с Савичевым не такие – их кредо: через тернии к звёздам. Сильно сказано про козлов? Пусть козлы, но бодливые – ни мне, ни тебе не дадут покоя.
Ремарка про бодливых козлов пришлась Поне по нраву. А я итоги подводил – итак, последующие действия более или менее определились. Пока Черников с Савичевым столкуются, мы получим на планшетах свод законов, определяющих правила игры власть имущих со студентами, проживающими в общежитии. Больно уж мне хотелось узаконить…. нет, не пьянство, а культурное распитие спиртных напитков. Ну, скажем, по поводу дня рождения. Ведь все мы (власть имущие) твердим, что общежитие – это дом студента, всё здесь ради него и для него. Так почему же они (студенты) должны транжириться в кабаках или запираться в комнате, доходя до кондиции? (а вот её и не надо). Но ведь не напишешь – разрешается пить. Однако подобно большинству чудесных измышлений ума из глубин народного творчества появилось такое – что не запрещено, то дозволено. Вот на это я уповал, относя в графу на планшете «запрещено» студенту, проживающему в общежитии: курение в комнатах и коридоре, шум и приём гостей после 23-00, неряшливый быт…. Ни слова о выпивке.
О ней мы говорили и на студсовете. Что удивительно – с Понькой остались в меньшинстве. Даже приятель мой и всегдашний сторонник Вилор Кошурников твёрдо заявил:
- Ежели угодно знать мнение оберегателя порядка – то я считаю, что всё зло на Руси от водки. Отродясь её не пил и другим не позволю.
- Ну, это ты, брат, лишка загнул.
Приходилось признать, что идея терпела поражение. И Черников не преминул воспользоваться ситуацией – сказал, будто оказывал мне поддержку:
- Да какие проблемы? Собрались накрыть стол? Пусть предупредят старосту этажа, а тот проследит, чтобы без последствий….
Все посчитали это разумным и согласились. Мне же и в этом виделось ущемление прав и свобод.
Черников читал законы и правила, определяющие жизнь студентов, которые витиеватой вязью, словно древние манускрипты, планшетами украсили главный стенд общежития, понимал их значение и стучал Гончаровой о зреющем заговоре и готовящемся перевороте - захвате власти студсоветом. Напрасно старался – заласканная в постели Галина цвела, а мои реформы считала блажью капитана, правящим судном в океане на её ладошке.

[santehlit]

Между тем, стенд у парадной лестницы на втором этаже был закончен и получился на славу – из алюминиевых трубок и полированных столешниц в виде восходящего солнца с лучами. На изразцовых планшетах были обнародованы законы и правила проживания студентов в общежитии, состав студсовета, права его и обязанности, и ещё куча всякой необходимой информации. Савичев даже ящик повесил для анонимок. Когда я приказал его убрать, он поднял вопрос на студсовете и отстоял его, хотя переместил на доску объявлений, которая висела на лестничной площадке между этажами. Всем стенд нравился и мне тоже.
Меня вообще все затеи Савичева приводили в восторг. Например, стенд на стене у чёрной лестницы второго этажа (где курилка) был посвящён женскому целомудрию и открывался классическим портретом красавицы, похожей на Мону Лизу с достойным эпиграфом – «Мудрость женщины воспитывает порядочность мужчины».
- Матрёшки с сосками-папиросками! – бушевала Гончарова, заразившись у стенда позитивом и спустившись к девчонкам в курилку на лестничную площадку. – Ну, дождётесь себе женихов!
Я бы не так сказал, но лучше не стоит.
Отшлёпать невесту по мягкому месту…. О чём это я? Ах, да – сам для себя принял обет безбрачия до защиты диплома. Так что…. но ностальгия даёт себя знать. Живёшь на свете в полной уверенности, что ты царь и повелитель собственной вселенной, да так оно, вобщем, и есть. Но твою разумную и упорядоченную вселенную от хаоса отделяют всего какие-то два шага и всего одно слово. Стоит сказать какой-нибудь матрёшке – ну, так, ради смеха – я вас люблю, и всё: закрутилась жизнь, завертелась и рухнула. Только что ты был хозяином своей судьбы, исследователем тайн науки, сторонником здорового образа жизни и патриотом своей страны, вынашивал честолюбивые планы на будущее и твёрдо знал, что на следующий год ты будешь учиться на третьем курсе. А тут и обрушился на тебя хаос в виде курносой свиристелки (жаргон Гончаровой), коснулся обжигающим дыханием, сказал «милый, я на веки твоя», и рухнул мир грёз и иллюзий – ты в комнатных тапочках на босу ногу шаркаешь с мусорным ведром к мусорному баку. Ради чего? Ради семи минут безумной страсти? О, Боже, за что ты лишаешь нас рассудка? Объяснение могло быть только одно – природа, брат, всегда возьмёт своё. Если не любовь, то чувство отцовства нас бросит под ноги этим матрешкам.
Вот такие одолевали мысли при виде женщины, похожей на Мону Лизу и её девиза. Хотелось крикнуть – эй вы, курицы, кто хочет воспитать во мне порядочность?
Эх, жизнь кошачья!
Савичев как-то быстро ввинтился в студсовет, и так у него шустро дело пошло с оформлением, что в оформительской комнате временами было просто не протолкнуться от работающих, советующих, сочувствующих и любопытных. А Олег просто совковой лопатой грёб авторитет на факультете. Такой стал популярный везде и всюду, прямо слёзы душили. Однажды шёл в общагу с городскими друзьями и пивом, а новый вахтёр на вахте:
- Молодые люди вы куда?
- Они со мной.
- А ты-то кто?
Олег сдвинул к переносице белёсые брови:
- Я же Савичев, мать перемать…. Сидишь? Сиди и не чирикай.
Было такое. И ещё умеренные шалости с подотчётными средствами, но и это Гончарова не считала большим грехом – поворчав, покрывала недостачу. Короче, крепко сел Олег на крючок апломба власти.
Я понятно выражаюсь?

[santehlit]

Это когда человек, то ли соответствующий своему месту, то ли нет, готов всё отдать на свете, чтобы на нём удержаться. Поняв это, я успокоился – в ближайшее время Савичев, как интриган, опасности не представляет, а дело делает, и красный ему флаг.
На заседания студсовета заходил всегда последним с таким приветствием:
- У разрытой могилы собрались некрофилы. Монтана!
Причём здесь американский штат? Но я не реагировал на его выходки:
- Итак, начинаем….
В студсовете не было партий или фракций – каждый ратовал сам за себя, за свои принципы и убеждения. Пятерых уже знаете. Кронпринцем спортивного дела был Борька Калякин – извечный мой критик, но не потому, что не нравилась ему моя личина или политика, или другое. Дело всё в том, что Бориска был капитаном футбольной команды второго курса, претендовавшей на лидерство в общаге и на факультете, но мы их били. Мы - это Понька, его друганы с третьего курса и я, второкурсник. Вот эту спортивную измену Калякин мне никак простить не мог. Стоило мне только открыть рот на студсовете, тут же Борька:
- А я против….
Впрочем, утрирую, конечно, но где-то так.
Софья Романова направляла нам культурно-массовую работу – культпоходы, танцульки, встречи и беседы с выдающимися людьми. Когда её пригласили на ту же должность в профсоюз факультета, она попыталась миниатюрной попкой усидеть на двух табуретах. Да где там! Савичев её мигом съел – протащил в студсовет Володьку Хренова, своего приятеля, сокурсника и сожителя по комнате, хоть мы с комиссаром и были против. Но пока мы уговаривали разобиженную Соню, пока знакомились с её протеже, Савичев такой стенд забабахал на культурномассовую тему, что на третий этаж (где он был повешен) толпами ходили студенты и преподаватели с факультета. А Хренов экскурсии проводил, тыча указкой по планшетам:
- Это «Битлз» на концерте в Нью-Йорке. Вот Джон Леннон, вот Ринга Стар…. Уникальная фотография!
Так убедительно, будто сам их снимал. И вскоре стал председателем культурно-массовой комиссии общежития № 2.
Чудней всего было то, что в этом составе студсовет стал совершенно непредсказуем – имею в виду его решения. Что бы мы с Понькой не напридумали-предложили, тут же критика, свои версии. В итоге получали выработанные решения, а не какую-то статистическую байду по принципу – председатель сказал, все руки подняли. Не осталось девушек в студсовете, одни мужики – все как на подбор до власти и дела жадные. Канул в Лету былой принцип – что тебе велено, то и делай, под ногами не мельтеши. Денег надо? На меня не ехали – Калякин, например, за средствами для спортивных призов шёл в комнату общественных организаций и брал за грудки нового председателя студенческого профсоюза Рафаила Гильфанова (Севрюков уехал в Москву спасать дочку).
- Где у вас Агарков? – удивлялся тот. – Он работает или числится председателем?
Глупец! Студсовет, которому не надо переставлять ноги, это и есть моя работа.
Были ли у нас корпоративные застолья? Увы, нет – спиртным дружбу мы не крепили. Иногда Гончарова к себе приглашала, но не весь студсовет, а известную троицу. Олега Савичева один раз. Но тот быстро напился и полез к хозяйке с поцелуями – почему-то решил, что с ней это запросто, для того, мол, и приглашён. С того вечера больше не удостаивался.
У Черникова первенец родился – Александр стол накрыл, весь студсовет пригласил и быткомиссию. Всего должно было собраться человек пятнадцать, а пришёл я один. Даже Понька, подлый трус, не приехал из своего Копейска, а обещался.

[santehlit]

Взглянул на стол, уставленный яствами, и желудок мой затрепетал сладострастными спазмами, а во рту открылась неостановимая течь. Такая пьянка, блин, срывается! Однако ничего страшного не произошло - Саня обиду проглотил, стал поить меня и кормить. Выпили за новорожденного, за роженицу, за молодого папашу….
– За встречу двух интересных людей, которые нашли друг друга, как пуля дырку, за нас с тобой, – сказал Черников. – Давай-давай…. и огурчик вдогонку…. Сейчас еще по одной – как говорится, между пятой и шестой перерывчик небольшой. Ты закусывай, закусывай….
Совсем напряжение спало – тепло стало, легко дышать. А потом и чувства оттаяли – хозяин заявил, что нам пора познакомиться ближе. Познакомиться ближе вполне удалось. И многие мысли его стали понятны – цель ничто, движение всё. Действительно – трудоголик. Потом он набрался.
- Я с тобой сейчас без лажи буду говорить, без пацанства, а по чистоте. Вот ты кто, моряк?
- Моряк, - кивнул и отхлебнул из рюмки.
- Ты моряк и гордишься этим. У вас если и дрались на корабле, то только до первой крови. Верно? А знаешь, на зоне молотятся до полной отключки, а то, и утопить могут в параше. Параша вся тамошняя жизнь: четыреста уродов, харкая туберкулёзом, строили город-солнце - Северо-запад долбанный. На нарах я понял, - он яростно ударил кулаком в свою грудь, - если я, быдло, хочу прорваться из скотского стойла в светскую жизнь, мне придется своей башкой много заборов протаранить. Я, Анатолий, заборов вообще не признаю. Куда мне надо, туда и пру. Вот ты партийный, ты в шоколаде – судьба сама тебе всё несёт на блюдечке с голубой каёмочкой. Но не вставай мне поперёк дороги – урою, глазом не сморгну. И ничего личного, всё по Дарвину – либо ты меня, либо я.
Страстная речь судимого эволюциониста не произвела на меня должного впечатления:
- Всегда я тебя, Шурик – ты с этим смирись.
Он помотал головой, наверное, давя желание немедля вцепиться в мою глотку. Выпил, закурил и поменял резко тему разговора - захотел вдруг проституток пригласить:
- Сейчас позвоним моим друзьям, и всё будет в ажуре – целый табун….
От внезапно открывшихся перспектив просветлел лицом и душой, простив Черникову наскок.
- Я человек простой и грешный – если ты платишь, конечно, потрахаюсь. А что до Бога, который всё видит – он простит, он за любовь прощает всё.
Простит ли жена, думал я, глядя на захмелевшего папашку. Нет, я не вынашивал коварного плана, просто плыл по воле волн, а челном правил здешний хозяин. Но зря я посчитал пьяного Шурика идиотом. Он спохватился:
- Да здравствует Димка-невидимка! Давай ещё выпьем за моего сына.
Эта рюмка его свалила и лишила студенческое общежитие табуна оплаченных проституток. Ну, почему мир устроен так несправедливо? Классным мог оказаться перепихон. Сожалея об этом, закинул ноги отрубившегося хозяина на семейный диван, налил в рюмку водки, выпил, закусил сыром с дыркой и, закрыв дверь на замок английский, почапал к себе с дебильным выражением на мордалитете.
Эх, сколько осталось невыпитого да несъеденного! Амбиции у товарищей. А Черников гнида, но работящая!
Однажды Галина сообщила, что муж её бывший навещал – не добившись взаимности, пообещал, меня подстеречь и ухайдакать.
- В самом деле? Шибко здоровый?
- Нет, но очень злой – может с ножом или топором….
Да-а, перспектива. За комендантом осталась комната в общежитии – может, туда свидания перенести, чтоб не шляться по ночному городу. Было б здорово! Но я подумал, а она промолчала, только сказала:
- Боюсь я за тебя, Палундра. Очень боюсь.

[santehlit]

Стараясь не делать резких движений, подался к выходу спиной вперёд. А сам диктовал сердцу ритм биения: не тук-тук-тук-тук, а тук… тук… тук… тук. Сердце изо всех сил старалось, но получалось у него плохо.
Допятился до двери и ступил вниз, чтобы дотронуться до живого человека. Схватил Иванова за плечо, потряс.
- Какого чёрта? Дед, я не сплю…, - раздражённо буркнул свернувшийся калачиком мой друг и поперхнулся. – А это кто? Эй, хрен, ты откуда?
Во всяком случае, это не сумасшествие, понял я, но облегчения не испытал. Призрак стоял в проёме двери. Он сказал:
- Тише, мыши, кот на крыше.
Толстые губы его улыбались, а лицо было жутко белое, как маска злодея из театра. Бритый череп лоснился в свете луны. Откуда он взялся в закрытом вагончике?
- Дуйте отсюда – чего расселись? По ушам нахлопать?
Всякий человек, если его хорошенько послушать и встать на его точку зрения, оказывается по-своему прав – а тем более приведение. Усилием воли перед неведомой опасностью мы заставили себя подняться на ноги и подались восвояси, сохраняя достоинство. Да будто бы! Так рванули без понуканий, что призрак в тельняшке нас только и видел. Вступать в перепалку с ним или потасовку каждый из нас посчитал безумием.
Ребята на стройке, куда мы примчались, нам не поверили.
- Уже накирялись?
Я вдруг почувствовал смертельную усталость – в самом деле, сколько можно подвергать психику и нервную систему невыносимым перегрузкам? В таком состоянии и пить не надо – само собой чёрте что привидится. После перенесённых потрясений настроение резко изменилось – стало строгим и торжественным. Не суетится, держаться с достоинством – это единственное, что осталось. Пусть смеются! Однако почувствовал, как сильно кружится голова. Отошёл в полумрак, сел на усыпанную щебнем землю, прислонился горячим виском к прохладе бетонной колонны и провалился в глубокий обморочный сон, из которого вынырнул на рассвете, испытывая чувство близкое к умилению.
Поня склонился:
- Хорошо отоспался?
Я не понял – он завидует или осуждает? А может, смотрит - не спятил ли я? ни пора психовозку вызывать? Я промолчал. Известно – когда не знаешь, что сказать, лучше молчать. Но подумал – чего ты лыбишься, как хунхуз на связанного и безоружного? Подумаешь, прикорнул полчаса. Я же силы восстанавливал для трудовых подвигов, а не половых…. Чёрт, впервые о сексе подумал - за целый-то месяц. Ну, блин, дожил!
- Вот стою я перед вами, простая русская баба, и не хрена мне не надо - Иванов, кемаривший неподалёку, Поньку поддел, и жизнь встрепенулась.
Тоже чуточку пошутил над его хромотой:
- Уронили кирпич на пол, повредили Поньке лапу, всё равно его не брошу, потому что он хороший.
Подкорытов махнул рукой:
- Смешно – животик надорвёшь.
Перед посещением столовой завернули к вагончику с ночными кошмарами – всё было мирно: на двери закрытым висел замок. На завтраке Маркину докладывал Иванов:
- Там была какая-то жуткая бредятина. Вагончик мы отомкнули, потом приведение увидали, испугались и убежали. А теперь он на клюшке. Херня какая-то.
Маркин, инцестуально выругавшись:
- Вы мне столицу Херсонского края лучше не поминайте. Куда флягу заныкали? Ключ потеряли? Блин, не найдёте…, - чиркнул большим пальцем по горлу.
- А где мы его найдём?

[santehlit]

- Ладно, моё дело сторона: приедут хозяйки – разбирайтесь сами.
Подавив желание низко поклониться и прошелестеть: «Слушаю-с, ваше сиятельство», мы снова вернулись к вагончику, подёргали замок – на запоре, позыркали в окна – ничего не узыркали, в траве пошарили ключ – не нашарили. Махнули рукой – чёрт с ними, флягой и брагой. Время подскажет, как поступить. По крайней мере, душа от паники избавилась, дала разуму отмашку – думай спокойно, что произошло и что может произойти ещё в этой теплушке без колёс. Если нам не привиделось с недосыпа, и там кто-то действительно был, то куда он денется в такой деревушке? Правда, стройка тут масштабная, и командировочных, что пингвинов в Антарктике. Надо приглядеться – кто, например, с бритым черепом в тельнике ходит. Возьмём за жабры и ключ отберём. По фигу, что верзила – у нас что ни боец, то мастер спорта.
Мне сегодня, немного выспавшемуся, нравилось всё – и солнце в небе, и зелень, и машины на стройке. Хорошая штука жизнь, если, конечно, мозги шевелятся. А мозги отдохнувшие запустились на полный оборот. Пришла в голову гениальная идея – петли на двери вагончика, ну, которые для замка, ниточкой перевязать. Если кто войдёт, обязательно порвёт. Ну, а если он входит в дверь, то он человек, а не приведение, тогда поймать его - дело техники. Главная гениальность идеи в том, что времени не отнимает для слежки – сейчас завяжу, завтра проверю.
Настроение поднялось ещё круче, когда Афродиту в облике девушки повстречал на дороге – в золотистой тунике и высоких сандалиях (это которые с тесёмочками на лодыжках), плюс синие очи с пушистыми ресницами, плюс припухлые, чуть приоткрытые губы. Я смотрю – ну, ёлы-палы, вылитая Галя Дейнеко, та, что на Ханке сводила с ума. Неужто приехала? Нет, не может, и есть непохожесть – Галочка чуть покруглей, богиня изящней. Эх, Галочка-Галя, до сих пор ты мне снишься - ведь таких девушек больше на свете нет. Когда-то может, и были, но давным-давно повывелись вместе с бессмертными Богами. Лишь одна каким-то чудом уцелела в далёком Приморье. А может, и эта сошла с Олимпа?
- Что-то ищете?
- Вы не подскажите, как мне пройти в контору ПМК?
И облизнула губы кончиком розового язычка – совсем, как та.
У меня внутри сразу всё ёкнуло, а великий и могучий куда-то пропал. Заикаясь, пробормотал:
- Простите, вас не Галя зовут?
- Настя.
- А меня Анатолий. Идёмте, покажу.
И попросил ремень её сумки дорожной себе на плечо.
Наш променад с красоткой по стройке остался замеченным и породил кучу реплик с вопросами. Даже такой:
- Вдуть-то успел?
Мартын рассудил:
- По моему, всё это фигли-мигли, что значит: пустая трата времени. Даже если б оно было – девочка не для такого мартына: красивая слишком.
Что правда, то правда - я о времени, которого нет.
Про Мартына.
Прозвали его так за то, что он сам всех мужиков называл мартынами, а женщин мартышками соответственно.
Росту был среднего, но широкоплеч и мускулист. Курносое лицо его и взгляд насмешливый тормозили знакомиться – сейчас ка-ак выдаст. Однако, те, кто знал Николая Владимировича ближе, называли его человеком толковым, хотя со странным мировоззрением.
Он считал, что мужской пол по всем статьям всегда лучше женского. Мужикам всюду клёво – на работе, на стадионе, на природе, а бабам только в спальне или на кухне, потому что все они гадины, там им и место. Из сего следовало понять, что жизнь семейная младшего научного сотрудника не задалась. Разум не для счастливых, счастье не для разумных - в науку ударился.

[santehlit]

Однажды в столовую во время обеда ворвался сам начальник ПМК товарищ Задорожный и начал ругаться с порога - так, мол, и так, ети вашу мать. Что-то где-то мы напортачили – и он матерился, гнев изливая. Оба Маркины не то что взгляды – головы готовы спрятать под мышку. А Мартын громко сказал со своего места:
- Педераст!
- Что? – Задорожный к нему и готов врукопашную.
Мартын невозмутимо:
- В слове «педераст» на конце пишется «ст», а не «с».
- Буду знать, - буркнул начальник, уняв волнение, вышел вон.
Как ни странно, инцидент был исчерпан. Главный на стройке с того дня с Мартыном здоровался только за руку, а тот про него:
– Не надо обижаться на Задорожного: он и в детском саду выглядел маленьким начальником – таким уродился.
Но вернёмся к красавице. Послушал я их, послушал, а потом брякнул:
- Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики. Мне один вечерок свободный, а там увидите….
Маркин расщедрился:
- Будет тебе и вечер, и ночь, и ещё день завтрашний.
А потом всем:
- Сегодня работаем до ужина, потом баня, потом готовимся на шашлыки. Завтра устроим выходной в честь Дня Строителя. Едем на Увильды!!
В ответ дружное «ура!». А я подумал и стал торговаться:
- Тоже в баню хочу. Отпустите с обеда. Такую красавицу обломать – это не комарику хобот сломать. Тут чистому телу нужен подход.
Мой трёп убедил.
Ещё одна разъединственная на свете одиноко сидела на своей сумке у ступенек вагончика, служившим конторой ПМК. Незагорелое личико стало ещё бледнее, высокий лоб пересекла страдальческая морщинка, на глазах блестели слезинки, но ни одна не пролилась.
- Я пропала! Папа уехал. Когда будет, никто не знает. А мне дали ключ от вагончика, в котором сейчас никто не живёт.
И тут только слезинки сорвались из переполненных влагой глаз.
- И ты здесь хочешь дождаться отца?
- А туда я боюсь… идти… одна, - и с надеждой посмотрела на меня.
- Давай свою сумку, - кипучая моя натура требовала немедленного действия, и я пошёл, увлекая за собой замечательную девушку, которая, может быть, вторая такая на всём белом свете.
Хотите, смейтесь, хотите, нет – минут через десять мы стояли с ней перед вагончиком, в котором минувшей ночью я чуть было, не превратился в собственный негатив.
Когда жизнь сбивается с наезженной колеи, что-то происходит и со временем – оно то несётся галопом, и тогда день пролетает минутой, то застывает на месте, и тогда минута превращается в вечность. За те мгновения, что осматривал замок на двери и безучастные окна, постарел на неделю. За этот срок успел снова встретиться с призраком к носу нос, убежать, оставив беззащитной девушку, так похожую на мечту, вернуться в Челябинск, отчислиться из института, уехать в Увелку, зарядить ружьё и спрятаться в погреб.
Э-э, стоп, сказал сам себе, так и с ума свихнуться недолго. А лучшее средство от сумасшествия – напряжение интеллекта. Думаю, Холмс поступил бы так.

[santehlit]

- Дай-ка ключ.
Когда решение принято, сомнения превращаются из блага во зло. Шагнул решительно, остановился у входа, провёл маленький аутотренинг – вспомнил, как было мне плохо здесь минувшей ночью, чтоб не так жалко расставаться с жизнью, если придётся. Нитка в петлях узелочком завязана – ну, дай Бог, никого. Открыл, вошёл – никого. А где же ночная мистика прячется? Под кроватями? Никого.
- Ты чего? – вошла моя спутница, а я на карачках.
- Для вящей уверенности, что нет никого.
- Кончай пугать.
Ага, сейчас. Самому бы того…. в обморок не наложить.
- Фу, как грязно! – Настя наморщила носик, трогая сандалией ошмётки глины на полу. – Тоже мне, женщины.
А я цапнул со столика и выбросил в открытую дверь стакан с окурками папирос – из чистого вандализма.
В новой знакомой проснулась хозяйка:
- Надо убраться. Ты мне поможешь? Воды принеси. Есть тут тряпка, веник, ведро?
- А поцелуешь? – начал разведку.
Настя поёжилась гадливо:
- Фу, мерзость какая – другого человека слюнями мазать.
- Да ты чо?! И даже отца не целуешь при встрече?
- Руку пожму – у нас только так, - сказала, и морщинка прорезала чистый лоб.
Если не прикалывается, то мне её жаль, эту целомудренную красавицу с вывернутыми набекрень мозгами. Как убого – не любить обниматься, не уметь целоваться. Её ровесницы вовсю рожают. Сразу решил - чем смогу помогу.
- Ты работаешь? Учишься?
- Учусь, в Рудном, в педагогическом, а живу в Целинограде с мамой, сестрёнкой сводной и отчимом. Раньше с нами папа жил, а теперь у него в Москве другая семья.
- Бывает, - согласился и вспомнил наш пединститут с Горьким у входа со шляпой гранитной в гранитной руке. Про него говорили – пролетарский писатель макушку прикроет лишь тогда, когда первая девственница окончит Челябинский государственный педагогический институт. Вот бы Настю туда. Впрочем, я-то здесь для чего?
- Давай пол помою, - на мне футболка дырявая, паршивые советские кеды и спортивные штанцы с пузырями на коленях. А Настя в нарядном во всём стушевалась – так покраснела, что её жалко стало. А потом посмотрела с выражением снисходительного недоумения.
- Ты какой-то неправильный.
- Я моряк-пограничник – вот в чём вся соль. И целоваться тебя научу без слюней, по-флотски…
- Как это?
- Увидишь потом.
Настя промолчала – наверное, согласилась, а после спросила:
- У тебя девушка есть?
- Женщина, которой за сорок.
- Ты её любишь?
- Мы с ней встречаемся, а любовь, по-моему – это не временная аренда тела, а вечная привязанность души.
- Красиво сказано. Сам придумал?
- Жизнь подсказала.
Нашёлся уборочный инструмент. Пока ходил за водой, Анастасия переоделась и опустила окна. Она подмела пол, я его вымыл. Воздух в вагончике посвежел.

[santehlit]

- Обсудим план дальнейших действий, - предложил. – Через три часа ужин, потом баня, потом…. Завтра День Строителя и шашлыки на Увильдах. Ты не устала с дороги? Как на счёт пока отдохнуть?
Через пару минут мы лежали с девушкой в разных кроватях, и я рассказывал ей о себе:
- Меня зовут Анатолий Агарков. Большую часть своей недолгой и негрустной жизни я провёл в поисках приключений. Служил в Анапе на Чёрном море, охранял Ханку от хунвейбинов….
- И, как у всякого моряка, в каждом порту у тебя была женщина?
- Нет, я не бабник, но живу по принципу – мудрая сдержанность не означает отказа от радостей жизни….
Голос мой сел, глаза закрылись, и я уснул, ибо недавно понял, что сон - это самая лучшая часть нашей жизни. Мне снился закат на море, чайки, далёкий парус, девушка на берегу в короткой юбчонке с косынкой в руке….
Анастасия тронула за плечо:
- Ты хотел на ужин в шесть часов, а уснул на самом интересном месте - так как же любовь?
- Ты о чём?
- Ты разве не хочешь влюбиться?
Господи, кому что!
- Любовь необходима тому, кто чувствует, что жизнь его не полна. Тогда человек начинает искать, с кем бы заполнить пустоту. А по мне - лучше быть самодостаточным и ни в ком не нуждаться.
- А как же женщина, которой за сорок?
- А мы говорим о душе или плоти?
В столовой было непривычно пусто – должно быть суббота и банный день внесли коррективы.
- Чёрт, опоздали! Быстренько хаваем. Ты в баню пойдёшь?
Мне не хотелось отпускать девушку от себя, тем более одну в тот проклятый вагончик. Настя вскинула брови:
- Мы нервничаем? Я думала, ты философ.
Я накрыл столик на двоих, поварёшке шепнув: «Запишите на Маркина».
- Слушай сюда, - вооружился ложкой, спутнице кивнул - мол, приятного аппетита. – Да, я действительно философ и считаю, что не бывает никаких ударов судьбы: всё это глупости, выдуманные слабаками для оправдания своей никчемности. Пропасть может лишь тот, кто согласен пропасть. Для верно устроенной души всякое событие – ступенька, чтобы подняться выше и стать сильнее.
Слушала она внимательно, но от комментариев воздержалась – задумалась. О чём, для меня осталось загадкой – я перестал её понимать, потому что сказала она после раздумий ни к селу и ни к городу такое:
- А у меня ещё не было парня.
Я улыбнулся и совсем не к месту – ничего смешного в ситуации не было: девушка предлагала свою дружбу. Впрочем, улыбку можно отнести и к такой мысли – самурай не выбирает себе господина: я весь ваш, краса-девица, душой и туловищем…. Подумал и благодарно коснулся её руки – не дрейфь, мол, Настенька, прорвёмся, будет и на нашей улице праздник: КамАЗ с конфетами перевернётся или Дед Мороз замёрзнет с непустым мешком.
Парней в вагончике не оказалось – ну, ясный перец, в баню утопали. И нам следует поспешить. Мы уже знали, что в байрамгуловской бане два отделения и работают оба – мужское и женское.
Непостижимая вещь красота. Девица распарена, косметика смыта, но её лицо, обрамлённое распущенными и подсыхающими каштановыми волосами, озарённое светом заходящего солнца, всё равно было прекрасным. Встречаются на Земле люди, очарование которых ничем не испортить.

[santehlit]

А может, я смотрел на неё глазами любви? А любовь – это яд для души, горькая отрава, которая вечно будет бередить сердце и не позволит найти счастье ни с одной женщиной: другой такой просто нет. Будь проклят сегодняшний день, лишивший душу мою покоя!
Но философ в душе моей успокаивал: любовь – это временное, по сути, блеф, ибо в небытиё всё равно каждый уходит в одиночку.
Но кто-то ещё умней внутри свербел – любовь уйдёт, останется память. А чем больше драгоценных воспоминаний, тем удачней сложилась судьба. В старости будешь перебирать эти моменты, словно алмазы в сундуке.
Ночь подошла. Мы сидим с Настей на лавочке под окном вагончика, в котором все суетятся – приехали жёны Сани с Ваней, Маркиных и Дружинина, маринуют мясо для шашлыков, варят картошку для салатов и прочая, прочая…. вобщем, готовят. Иванов тихонько поёт под гитару:

Я сказал тебе: ваши черты
Несомненно, полны благородства
А в ответ улыбнулася ты
Без отрыва от производства….

Жена Дружинина Люба громко читает для всех лекцию какого-то Ожажи про НЛО. А Настя молчит с загадочным видом и, наверное, ждёт от меня слов, которые мечтает услышать от парня влюблённая девушка. Что думаю о ней беспрестанно, с самой первой минуты, как только увидел. Что сомневаюсь – земное ли она существо? Что мучительно ощущаю своё ничтожество рядом с таким совершенством. Что все остальные девушки по сравнению с ней – пустое место. Что мы будем счастливы долго-долго, и только смерть разлучит нас, хотя никто толком не знает, что она такое и есть ли вообще.
Полная луна стремительно неслась по небосклону в разрывах невидимых на ночном небе облаков. Я молчал, мысли мои метались, потому что не знал, как вести себя с Настей. Ночевать с ней в вагончике? Научить целоваться, как обещал? И что потом? Вот с Галей Дейнеко у меня ничего не было – и на всю жизнь остались светлые и чистые воспоминания, хрустальные сны. А было бы что, то казнился сейчас, как князь Нехлюдов – не приведи, Господь! Стоят ли этого утехи плотские? Абсолютно нет.
Я распалялся в бреду своих мыслей, да ещё эти говоруны за окном – всё-то у них налажено-устроено, всё-то они в этом мире знают, им вообще, если признаться, скучновато жить на белом свете. Ладно, сейчас я их развлеку.
Закричал, вскочив со скамейки, тыча пальцем на беснующуюся в облаках луну:
- Смотрите, НЛО! Он падает прямо на нас!
Удивительней всего было то, что они действительно испугались. Мартын сиганул через окно:
- Сейчас крышу завалит!
Вслед за ним кинулись и застряли младший Маркин с Дружининым и Ванёк. Барышни в двери побежали, опрокинув миску с мясным маринадом. Было делов. И смеха, и ругани, и разговоров. Люба Дружинина сказала:
- Это массовый психоз.
Что-то навроде ещё одного психоза настигло толпу на берегу Увильдов. Как только приехали туда утром, народ, одолеваемый нетерпением выпить, начал сворачивать пробки с бутылок, сдвигать стаканы:
- За День Строителя! За вас, любимые! За нас любимых!
И понеслось!

[santehlit]

Мы с Настей скоро ушли от этого праздника жизни – нам было о чём помолчать. Она разулась и брела по щиколотки в воде, растянув подол цветастого сарафана. Лёгкий бриз оглаживал каштановые пряди. Чайки кричали над головой. Я шёл следом – в груди что-то попеременно раздувалось и сжималось.
Прошедшая ночь не дала ответа – любим ли мы друг друга, нужно ли нам вообще это. Мы вели себя молоденькими старичками – умудрёнными и хладнокровными. Впрочем, я ещё ждал визита призрака, напрягаясь, Настя – чего-то от меня.
Кстати, о призраке – он приходил. Далеко за полночь, когда мы уже наговорились всласть, и девушка поняла, что домогательств не будет, замолчали, обдумывая сказанное и услышанное. Вот тут-то раздались шаги у вагончика и скрип не открывшейся двери на запоре. Поднялся, подошёл – за окном было тихо, темно и волшебно, лишь бритый череп лоснился в свете луны, и белело лицо, только теперь не улыбчивое, а перекошенное ненавистью. Я развёл руки и вздёрнул плечи – занято, мол, шагай себе мимо. Он ушёл, погрозив кулаком. Нет, блин, целую флягу выжрал, напакостил и ещё недоволен. Ну и призраки пошли бесстыжие!
- Кто там? – спросила Настя. – Пьяница? Ужас, какой! Хорошо, что ты здесь.
Хорошо, конечно. Только как мне быть – девушка совершенно без изъянов: дополнительно обнаружил в ней хорошую начитанность и тонко чувствующую душу. И ещё, была она идеальным собеседником – всё понимающим и молчаливым. Вот как сейчас.
Добрели до пирса, взяли лодку покататься по сверкающей и слепящей глади озера. Вода была пронзительно голубой и прозрачной – каждый камешек на дне виден. Потом искали янтарь на линии прибоя. Молчали о главном – что с нами будет сегодня вечером и вообще. Лучше не думать….
Когда вернулись, обнаружили на бивуаке массовый психоз на почве пьянства. Маркины спали, обнявшись по-братски. Иванов с Кмитецем подрались - Понька их разнимал и получил от обоих. Ваня с Саней тоже сцепились, потом помирились и решили обменяться жёнами. Мартын отговаривал – мол, все они твари. «Твари» сидели у костра - пили, ели и пели хором. И всё это на берегу умопомрачительного озера, обрамлённого соснами. Вот такой праздник.
- Пойдём, - я позвал Настю, - на автобусе доберёмся.
Вечером упившуюся компанию встречал в Байрамгулово сам Задорожный. Он играл желваками, гляди на то, как упившиеся и исцарапанные выползали из «таблетки» (машина такая – бывшая когда-то «неотложкой») подгулявшие строители – бойцы стройотряда вместе с жёнами. А Настя подошла к нему сзади и сказала:
- Папа, я здесь.
Вот это прикол! А я и не знал, что эта юная скво – дочь Большого Белого Отца из Москвы.
Они действительно не целовались. Главный на стройке обнял девушку и прижал каштановую головку к широкой груди широкой ладонью. А потом увёз из Байрамгулово в Аргаяш.
Дней через пять подошёл старший Маркин:
- Кончай работу - топай к конторе, тебя ждёт Задорожный.
Начальник ПМК, осмотрев меня критическим взглядом:
- Переоденься. Я дам вам машину. Поедешь в Челябинск, проводишь Настю. Она просила….
Оно, конечно – мне смену поставят, но как отвратительно любить по приказу.
Из Аргаяша, где Настя жила в гостинице у папаши под боком, покатили в Челябинск. Она болтала, а я самоедствовал. На вокзале отпустили машину, купили билет – до отправления поезда ещё три часа. Куда пойти? Думал достопримечательности города показать, а ей захотелось посмотреть, как устроен мой быт в общаге.

[santehlit]

Пустая чистая комната с балконом в обрамлении кленовой листвы привели гостью в изумление.
- Как здорово!
Я включил музыку. Она легла в кровать и протянула руки:
- Иди ко мне.
Я, ложась рядом с ней:
- У тебя кто-нибудь был уже? И не спеши – ещё успеешь, ещё натерпишься от мужиков.
- Какой ты хороший! Можно я тебя слюнями измажу? – и дважды поцеловала в ключицу.
Когда очнулся от грёз и открыл глаза, у кровати на стуле сидела Г. К. Гончарова и чувственно смотрела на меня – то ли с ненавистью, то ли с любовью.
- А мне позвонили: ты шлюху привёл.
Должно быть, Настя тихо уехала, пока я спал. Взглянул на часы – её поезд уже в пути. Господи, не поскупись - дай счастья своему ребёнку!

9

На первое заседание студсовета в новом учебном году мы собрались скорей по привычке или посплетничать – а тем-то не было. Да и соскучились изрядно. Даже Черников, смахнув с лица свою обычную мизантропию, благодушно улыбаясь, стал философствовать:
- А я вообще противник демократии. Один человек изначально не равен другому, и тут уж ничего не поделаешь. Демократический принцип ущемляет в правах тех, кто умней, талантливей, работоспособней – ставит их в зависимость от безликой толпы, от тупой воли глупых, бездарных и ленивых, потому что таких в обществе большинство.
Я сидел в своём кресле председателя в прекрасном настроении, и мне не хотелось втягиваться в полемику. Улыбнулся солнечному зайчику, играющему в пятнашки с тенью кленового листа, трепетавшего за окном. Осень, скоро зима. Листья желтые над городом кружатся – мурлыкалось само собой.
Говорливый и торопливый Савичев вёл себя нынче как-то странно. В развороте плеч появилась осанистость, жесты стали властными, глаза светились жестким блеском. Уже одно то, как долго он нынче не раскрывал рта, говорило о многом. Пристальный взгляд главного оформителя общежития по очереди останавливался на каждом из присутствующих. Так-так, что-то Олежек наш удумал – я поёрзал в кресле, устраиваясь поудобней в ожидании представления: он ведь у нас генератор идей.
И Савичев выдал:
- А я за демократию, но до конца. Вот почему в кресле председателя сидишь ты, а не я? Только потому, что тебя, партийного, рекомендовал деканат. А вот если мы соберём собрание и без рекомендаций поставим на голосование – кого выберут тогда?
Это заявление было встречено негромким, но нервным смешком.
Калякин картинно развёл руками:
- Я, братцы, тоже хочу в председатели.
Внезапно несущий культуру в массы Володя Хренов встрепенулся и сдёрнул с носа очки – этот жест означал у него сильное душевное волнение.
- Вы зря смеётесь! Своевременная ротация руководителей даже партией рекомендуется.
- А кто эту своевременность определяет? – строго спросил комиссар Подкорытов - его, рекомендованного комсомолом, этот вопрос задевал за живое.
- Конечно, народ…., - подсказал Савичев, которого уже понесло, не остановишь.
А я сидел, слушал, улыбался и время от времени кивал головой. Когда молчать стало невмоготу, сказал:

[santehlit]

- А я думал, что мы команда с могучим «мы» вместо однобоко выпяченного «я».
Все уставились на меня, а Черников ехидно улыбнулся:
- Правда? Ну-ка, ну-ка, любопытно послушать.
- До нас в общежитии был председатель, а весь студсовет статистами при нём. Теперь я только веду заседания, имея такой же решающий голос, как и каждый из вас. Всё принимаем общим голосованием. Или кто-то всё-таки считает себя человеком моей свиты? А? Или кому-то охота поиграться в демократию? Так этих любителей я спрошу – всего достигли? больше делать нечего? Как насчёт конференции с избирателями? Предлагаю такую: «О совершенствовании работы культурно-массовой комиссии общежития. Что посоветуете проводить?» Как считаете? Все согласны? Серёга, запиши в протокол. Володя, когда тебе удобно? Олег, изладь объявление. А я возьму на контроль.
Примерно вот так давил бунты честолюбивых соратников.
В бабье лето бывает – лишь только тучами затянет небо, день сереет, веет прохладой, зябнут и ежатся те, кто польстился на призрачное тепло и оделся легко. Собирался в общаге, светило ласкалось, а вышел – бац! – облако наплыло, и стало мне в безрукавой рубашонке весьма дискомфортно. Топал в большой профком, а настроение тут же пришло в гармонию с природой. Гильфанов сказал, что меня там хотят, а что за надобность не открыл - то ли сам не знал, то ли не пожелал сказать. А я теперь шёл, ёжился и ворчал – вот кому-то совсем делать нечего.
В штабе студенческой школы коммунизма ждал меня заместитель председателя по жилищно-бытовым вопросам Александр Синицын. Может быть, в легкомысленной рубашонке с пистолетами, пальмами, и девицами в бикини не стоило появляться пред светлые очи высокого начальства. Ну, да уж Бог с ним - стерпит. Нет, не стерпел - уже ворчит.
- Долго топаем.
- Так я же студент – общественные дела в свободное время.
- Кому уши трёшь: знаю я вас дэпэашников – ни хрена не учите и всегда сдаёте.
И гордый своей проницательностью, хитро сощурился.
Вот и ходи к таким! Да я ни чуточки не оскорбился – весь институт завидует нам. А почему - потом расскажу. Но раз уж так начал, пеняй на себя – я панибратски:
- Ну, что стряслось?
Синицын пригласил меня жестом присесть.
- Вот что я тебе скажу, дорогой, - голос заместителя председателя зазвучал ласково, доверительно, прищуренные глаза раскрылись во весь калибр и оказались умными, проницательными. – Пришло из обкома комсомола положение о смотре-конкурсе студенческих общежитий. Мы посоветовались и решили, выдвинуть вас от нашего студгородка. Как, потяните?
Ну, выставили, выставили – нас не спросили. Да и не спросят – можно информацию считать приказом. Но раз он такой елейный пока, нельзя ли что-нибудь выпросить под шумок. Я задумался – может, сам предложит?
- И вот какое у меня к вам предложение. Пишите бумагу, что надо для полной победы, и сколько это будет стоить. А мы постараемся и чем сможем, поможем.
- Непременно напишем.
В самом деле, если уж такая фортуна легла – грех не воспользоваться.
- Но будьте разумны и по каждому пунктику: что, для чего и почём – себе и нам трудностей не создавайте, а просите разумное в разумных пределах.
- А вот в Китае буддисты верят: преодоление трудностей – одно из наивысших наслаждений жизни.
- Да ну тебя, - Синицын махнул рукой, - китаец выискался.
А меж студсоветчиками разгорелся долгий, утомительный спор о том, как распорядиться обещанными средствами - каждый старался урвать кусок пожирнее на нужды своей комиссии. Не осталась равнодушной и Г. К. Гончарова, хотя какое её комендантского ума дело – деньги-то профсоюзные. С ребятами она не спорила - мелюзга, и сразу же взялась за меня:

[santehlit]

- И что ты думаешь?
Пожал плечами – как народ решит.
- Ага – ругаются они, а не решают. Какой-то ты не такой, - посетовала Гончарова, - не настоящий председатель. Сказал бы своё веское слово, топнул ногой….
Я вдруг сконфуженно подумал – это ведь она не для себя старается. Женщины, когда любят, несравненно лучше мужчин – преданнее, искренне, самоотверженнее. Но никто не обещал им за это хорошей жизни….
- Да-да, непременно, - пообещал, но вмешиваться так и не стал, а пошёл в свою комнату, рухнул в постель, не раздеваясь, и тут же уснул. Спать я теперь полюбил ужасно и даже днём не упускал для этой страсти свободной минуты.
Первое, что увидел, открыв глаза, розовое закатное небо за стеклом балконной двери. Понька лежал на своей тоже нерасправленной кровати и читал.
- Ты чего порядок нарушаешь?
- А сам?
Я потянулся, ощущая блаженную ломоту в суставах. Сладко зевнул. Всё, баста – начинаю новую жизнь! (Такое случалось со мной иногда). Хватит плыть щепкой по реке жизни, пора брать судьбу за рога. Не зря говорят: «Жизнь у человека такая, каков он сам. Если жестокий человек – она жестокая. Если боязливый – она страшная. Если кислый – она печальная. А у веселого – жизнь весёлая».
- Серый, пойдём в кабак – пельменей пожрём. Ивана прихватим, Кмитеца позовём.
- А ты разве к Галине не идёшь – сегодня ж у вас сексуальный день.
- К чёрту! Напиться хочу, влюбиться хочу…. Молоденькую я хочу, Поня.
К вечеру идиллический закат внезапно ретировался, вытесненный холодным ветром и быстро сгущающимся мраком. Небо посуровело, брызнуло мелким дождиком, грозившим не угомониться до утра. Уже подмокшие изрядно со второй попытки нашли свободные места в ресторане гостиницы «Турист». Столик на четверых – выпили, закусили, огляделись. Две компании гуляют, несколько пар – свободных девочек не видать. Только Иванов не унывал:
- Некого драть – будем драться: что за пьянка без веселья.
И ведь накликал, гад!
Вобщем, пришлось нам из «Туриста» этого уносить ноги со всей возможной поспешностью – похоже, даже не рассчитавшись: по крайней мере, за себя помню, что не платил точно. На весь большущий зал всего-то было две компании, и надо же, не усидели – на чём-то сцепились и подрались. Вот русский характер!
Мужики дрались, бабы визжали, а мы сидели, любовались и комментировали, делая ставки. Потом подъехали менты, стали хватать кого не попадя, и пора было ретироваться. Всё бы ничего, но, пробиваясь к выходу, Кмитец кому-то в морду сунул. Этот кто-то был не простой…..
На следующий день Вилор притопал:
- Приходил участковый, ищет парня, похожего на третьекурсника Курочкина из 416-ой. У него фоторобот на листке.
- И что калякал?
- Вчера в «Туристе» этот парень, похожий на Курочкина, поставил фингал самому Ившину….
- Кто это?
- Да ты чё?! Чемпион Европы по дзюдо, авторитет городской. С такими людьми….
- А кто дрался-то не сказал?
- АТешники, кто же ещё – они давно «Турист» под себя подминают. А тут спортсмены…. И схлестнулись.
- И что участковый?

[santehlit]

- Да что участковый? Сказал, что дело в ментуре заводить не стали – трактористы покаялись, извинились, проставились, наверное, и дело замяли. Ещё сказали, того, кто фингал Ившину засандалил, искать надо среди ДПАшников – кого-то признали.
Я поёжился от холодка, пробежавшего по спине – вот когда слава-то некстати. А Поня завидовал:
- Ты стал как Черчилль популярен – с тобой весь институт здоровается.
На другой день в общаге появился филер – в спортивной обувке и одёжке, подстриженный под «полубокс», а в руках газета «Советский спорт», между страницами которой таился известный фоторобот. Он сидел на диванчике рядом с вахтёром и озирал цепким взглядом всех входящих и выходящих - Кмитеца пас.
Надо было выручать товарища.
Вовчика спрятали в восьмой общаге, у аэмщиков, в комнате Понькиного друга и земляка Андрея Зязева. После занятий собирались здесь все участники злополучного застолья, кормили Кмитеца холодным жоревом на пластиковых тарелочках из студенческой столовой комплексных обедов и снабжали неутешительными вестями – спортсмены блокаду общаги не снимали. День ото дня подпольщик мрачнел, грозился бросить учёбу и уехать в свой город Свободный, пока цел и на свободе. Напряжение нарастало.
Тут меня вызвали в обком комсомола.
По тому самому смотру-конкурсу в кабинете второго секретаря Соловьёва Вадима собрались все председатели студсоветов заявленных общежитий. Мы же и стали членами жюри – Вадим его председателем. Разработали график посещений (проверок?), критерии и шкалу оценок. Когда обсудили все организационные вопросы и потопали к выходу, я задержался.
- Можно по личному вопросу?
- Валяй.
Выслушав, Соловьёв удивился:
- Ившин? Олег?
Плечами пожал – может и Олег, я почём знаю.
- Ладно, поговорю с ним - телефончик оставь.
Вечером, позвонив вахтёру, вызвал меня
- Всё в порядке. Топайте сейчас в «Турист» и ничего не бойтесь.
Сказать, что не боялись – покривить душой, но потопали. Сели за свободный столик, заказали графинчик водки, выпили для храбрости. Я поучаю:
- Если будет звать куда – не ходи. Сиди и не дёргайся – говорить буду я: за нами обком комсомола, пусть попробует побуянить. Сам он тебя за руку схватил, ну и получил. Вобщем, посмотрим….
Но, ни водка, ни заступничество комсомола не вытравили из души привкуса обречённости – мы ощущали себя камикадзе. Memento Mori, гласила ситуация. Сидели, терзались, насилу дождались.
Чемпион Европы по дзюдо с шеей греко-римского борца и убывающим синяком, где положено, был спокоен, даже улыбнулся:
- Что же мне с вами делать? К барьеру вызвать? На ковёр? Может, харакири себе сами сделаете, и дело замнём?
А нам было куда как не смешно. Провалиться бы под землю и навсегда там остаться, но живыми и здоровыми – вот о чём думалось в ту минуту.
Потом он смахнул с лица милость и стал суров – щёлкнул Кмитеца пальцем по носу:
- А ты, шпендик, будешь хвастать, что самому Ившину засинячил?
Кмитец смолчал и правильно сделал. Мне стала понятной ситуация – мы явились, мы молчим, мы не ползаем на коленях. Мы мириться пришли, а не просить прощения. Чемпион растерялся – этого он не ожидал и не знал, как закончить рандеву, не теряя лица. Потом собрался и с металлом в голосе заявил:

[santehlit]

- Вы меня очень здорово разозлили, ребятки. Ещё раз станете на пути – вам кранты.
Он поднялся и пружинисто пошёл меж столов, походкою напоминая леопарда.
Кмитец выдохнул всей грудью и звенькнул ногтем о пустой графинчик:
- Повторим?
Когда попросили счёт, официант:
- Два рыбных, два мясных, литр водки и того…..
Кмитец палец вверх взметнул:
- Стоп! Столик накрыт был на четверых, но два прибора ты унёс…. Забыл? Напомнить или пересчитаешь?
Застолье с Ившиным пошло на пользу – ресторанный тут же удалился и вернулся со счетом, который молча положил перед моим приятелем. Тот пробежался мутным взором, кивнул, сунул руку в карман.
- Я плачу, - это он мне.
Топая в общагу по ночному парку, мы совсем раздухарились.
- А ты заметил, как он растерялся, когда увидел, что мы не боимся?
- Ну, кто он такой, чемпион Европы? Он только побороть меня может, а запугать - никогда!
И так далее в том же духе.
Только у дверей общаги мысль запоздалая настигла – разумней было взять такси. А что если его спортивные дружки караулили нас в безлюдном парке? Переломали руки с ногами, а то бы и в карьер головой…. Чтоб ни одна зараза не узнала, как студент Вова Курочкин из города Свободный, что на Амуре, чемпиону Европы… рраз! и «светит одинокая звезда» под глазом. Ха-ха-ха!
В конце октября после совещания в обкоме комсомола и бесплатного ужина в его столовой нагрянули с проверкой согласно разработанного графика в общежитие ЧГПИ (Челябинский Государственный педагогический институт). Нам показали три образцовых комнаты, специально подготовленные к мероприятию. Но вся общага смотрелась не презентабельно. Родилось предложение:
- Давайте не будем ходить толпой, а разобьемся на пары, пройдёмся по всем этажам и посетим наугад выбранные комнаты.
Разбитая со мной на пару Таня Керн из магнитогорского пединститута была чуда как хороша – смуглая, черноволосая с правильными чертами лица, изящной фигуркой. Глаза карие и слегка раскосые – в самый раз. Но уж больно серьёзная – на мои комплименты ноль внимания. Досадно так, что в груди засвербело – господи, неужто опять платоническая любовь? А как же природные желания?
Кстати, где она остановилась? Не в гостинице же – надо в общагу к себе пригласить. Вот только повод придумать хороший. Над ним и задумался. Хотя умозрительные картины красотки в моих объятиях сбивали с мыслей.
Стоп! Блеснула идея – прежде, чем приглашать, надо показать свою галантность с другими девушками. Стоп-стоп-стоп….
Я остановился и постучал в комнату, на двери которой висела табличка с девичьими фамилиями.
- Кого нечистая принесла?
- Девчонки, я не нечистый и даже не мокрый. Можно войти?
- И какого хрена шляемся?
- Мы из обкома комсомола, любопытствуем, как вы тут живёте.
Дверь тут же открыли. В комнате всё пошло, как по маслу – девчонки жаловались без конца: на кастеляншу – бельё постельное редко меняет, на коменданта – за порядком не следит, на мальчишек, на соседок…. Потом угостили картошкой жареной, чаем, компотом домашним.

[santehlit]

Вышли из общаги в восьмом часу вечера. Никого из комиссионных уже нет, фонари и рекламы раскрасили улицу. Тёмное небо порошило город крупными мокрыми хлопьями первого снега.
- Проводишь? – Таня спросила: у неё поезд около полуночи в Магнитогорск.
Я как зачарованный смотрел на её глаза и губы, и отнюдь не перронные мысли кружили голову.
- Три часа на вокзале, Боже праведный! Может, поедем – покажу свою общагу, – наставительно поднял палец. – Мы же с тобой конкуренты – посмотришь, подскажешь или чего на ус намотаешь.
- Бог не дал! – весело рассмеялась она, подкручивая вымышленную растительность под греческим носиком.
А я залюбовался девичьим задором. Хотел что-то сказать ещё, но, увидев троллейбус, махнул рукой и потащил её за собой. Уселись, она спросила, вскинув соболиную бровь:
- Слушай, а ты часом не Джек Потрошитель?
Тут я нахмурился картинно, засопел, набычил голову и пробасил не своим голосом:
- Не знаю. Там видно будет. Как себя поведёшь.
- Ах, несчастная я девушка! - всплеснула руками несчастная девушка. – Последняя просьба – сразу не убивай, сначала снасильничай.
Кто мог бы подумать! Такая чопорная на работе, а теперь, ну, распрекраснейшая девчонка – и посмеяться, и пошутить. У меня просто гора с плеч. Душа поёт и рвётся на простор – в парк, кабаки…. к черту на кулички, лишь бы с ней. Но….
Принятое решение осуществилось. Так легко и быстро претворить его в жизнь мне помог промысел Божий, не иначе. Таня в общежитии, определена на ночь к девочкам в комнату, где есть свободная койка – в Магнитку свою поедет завтра на автобусе и в комфорте. А мы, байрамгуловские строители, напросились к ним в гости: спускаемся на второй этаж – Понька с шампанским, Иванов с гитарой, Кмитец с тортом, а я впереди.
В комендантской распахнута дверь, в кресле Гончарова – в полудошке, забрызганных грязью сапожках, с мокрыми волосами и красным лицом. Пока гостинцы девчонкам искали, вахта, порода крысиная, звякнула, и она прискакала.
- Куда, женихи?
- Женихаться.
- Ты, Иванов, лучше молчи – тебе на второй этаж вообще нужно запретить спускаться. Ты как пройдёшься коридором, так одна-две-три свиристелки сразу бегут на приём к гинекологу.
- Ну, вы мне, Галина Константиновна, льстите.
Я им:
- Идите.
А сам в комендантскую. Чёрт! Принесла нечистая - придётся объясняться.
- А ты не торопишься, председатель?
- Это вы о личной жизни? – сказал я фразу, от которой сразу напряглось лицо мадам Гончаровой. И она ответила с горестным вздохом:
- Я понимаю, счастье – это не долго, а после обязательно будет горе: так уж устроена наша жизнь. Но что мне, скажи, делать, что, если я люблю тебя, проклятого.
Вздохнул и отвечать любовнице не стал, потому что не знал, что ей делать в такой ситуации. Не мог же сказать, топай домой, сиди и жди: может, приду, а может, нет – всё зависит от случая и настроения. Её императорского величества коричневые глаза смотрели на меня с душевной болью, всерьёз и внимательно.
После продолжительного и угнетающего молчания Галина дёрнула меня за ухо (больно – я ойкнул):
- Ладно, бабник, иди, куда шёл.
И загремела ключами в двери.

[santehlit]

Впереди ждала радость встречи с любимой девушкой (это уже решил для себя), а душой владела горечь томящегося в неволе. Может, я - заколдованный принц?
В комнате полумрак. Девчонки сидели на кроватях, парни на стульях вокруг стола. Иванов пел, перебирая струны:

Август в звёздные метели гонит нас из дома
Самолёт мой – крест нательный у аэродрома….

До чего глупые в голову лезут мысли. Ну, к примеру, такая. Для чего Бог создал мужчин и женщин? Чтобы одни страдая, а другие, наслаждаясь, продолжали род людской?
Прогнал неуместные мысли и стал смотреть на бледную лилию, одиноко торчащую из графина. Здесь была или кто-то из наших принёс? Должно быть, Кмитец – он романтик и верит в любовь. И я верил, если бы вороватые глаза не шмыгали по белеющим с кроватей коленям. Что мне вас выколоть? Или что-нибудь вырезать себе, чтобы не беспокоиться впредь никогда. Чтобы любимая девушка без всякой опаски опускала голову на моё плечо в моей кровати и засыпала в объятиях ничем не томясь, кроме радости сознания, что мы друг у друга есть….
Напившись чаю с тортом (шампанское прикончили до меня), напевшись песен, на цыпочках расходились далеко за полночь – общага спала. Я задержался у комнаты - Таня в дверях.
- Слушай, завтра ведь только суббота, оставайся – весь город наш: кино, цирк, театр, куда хочешь…. А в воскресенье уедешь.
Она молчала и улыбалась в чужом халате. Милое личико отразило, как душе её было уютно в эту минуту. А мои голубые и …лядские (со слов Гончаровой) заметить успели и бугорки грудей сверху в вырезе и внизу восхитительное колено, будящее дежавю.

Злится ветер - князь удельный в гати бездорожной.
Самолет мой - крест нательный на любви безбожной.
Свет неяркий, акварельный, под стрелой крылатой.
Самолет мой - крест нательный на любви проклятой.

Утром попросил сожителей где-нибудь перекантоваться следующую ночь, оставив мне свободной комнату. Иванов пришёл пить чай – узнав о моих намерениях, стал инструктировать:
- Главное, Дед, с бабами – напор и решительность.
Я поморщился:
- Думаю, эти качества нужны при рубке дров и вскапывании огорода.
Сергей победоносно улыбнулся:
- Опять пролетишь! Столько девчонок вокруг тебя, и ноль результата. Меня бы поставили председателем, я бы их всех на хрен затрахал.
Мы с Понедельником переглянулись – смотри, какой жеребец отыскался! А Иванов реакцией моей остался доволен. Гутову с Сазиковым:
- У нас две кровати будут свободны.
Понька, понятно, уедет домой.
Что мог ей предложить? Да набор-то известен – с утра парк, карусели, чертово колесо, кафе-мороженое, потом кино, пельменная, драматический театр с водевилем и романтический ужин в «Кавказской кухне» с бутылкой шампанского на двоих. И целый день неспешный рассказ о себе любимом – какой необыкновенный я с самого детства. Может, правильнее было её расспросить? Пытался, но она оказалась лучшим слушателем, чем рассказчиком, а меня понесло. За вечерним чаем в нашей комнате Сазиков с Гутовым впервые узнали о моих приключениях в таинственной пещере Титичных гор – так заслушались, что игнорировали все намёки оставить нас с гостьей наедине.

[santehlit]

- Как интересно! – Таня коснулась моей щеки. – И это был ты? Или ты это он - тот дикий парень из древнего мира, понимающий язык животных? А сейчас ты можешь сказать, о чём поют птицы?
- Соловьи о любви, скворцы о весне, вороны о сыре….
Бросил уничтожающий взгляд на сожителей – если вы сию минуту не выйдете в дверь, повыкидываю с балкона. Они поняли и поспешили вон, дверь не закрыв на английский замок. Я встал и закрыл, а потом сказал:
- Господи, какое счастье, что мы, наконец, остались одни.
Она тоже встала, подошла ко мне, обняла, несколько раз поцеловала – в лоб, глаза, губы.
- И я пойду.
- Увы, некуда: всё подстроено – девчонки тебя уже не пустят, парни ушли – мышеловка захлопнулась.
- Ты всё-таки Джек-Потрошитель.
- Нет, Таня – я просто тебя люблю.
Лицо её чуточку напряглось.
- Я заметила. И знаешь, готова остаться, если пообещаешь, что не сделаешь того, чего я не захочу.
- Любимая, ни сейчас и никогда в жизни я не сделаю того, что тебе не понравится.
Черт меня за язык тянул. Я думал, что в любви объясняюсь, а вышло, что сам связываю себя и отдаю в руки садистки. Это была пытка длиною в ночь.
Осыпая ласками, раздел девушку догола, и сам лежал рядом, в чём мать родила, готовясь к празднику плоти. Но получилась классика – «Хождение по мукам» или того хуже «Как закалялась сталь». Через пару часов спазматические колики внизу живота стали сводить меня с ума. Но стоило отодвинуться, чтоб успокоиться, Таня тут же в атаку шла - губами, руками ласкала меня. Я понял, что не доживу до утра – час мой последний ко мне приближался. Чертова клятва, чертовы принципы – ну, что мне стоит взять её силой? Потом оправдаюсь, что не было мочи сдержать свои чувства – ты такая красивая! Но стоило лишь коленкой втиснуться меж её бедёр, тут же проклятое «нет» с её губ в моё ухо. И я отступал. Господи, что за мука!
За минувшие сутки и ещё одну ночь снегу надоело падать и таять – к утру он лёг, прикрыв обочины и газоны, клумбы и крыши. Небо, которого совсем недавно будто бы и вовсе не было, волшебным образом прояснилось, заискрились под солнцем снежинки – гуляй да гуляй. А я, будто подёргиваемый предродовыми схватками, морщась от боли, неуклюже ступая, поехал провожать свою мучительницу.
- Скоро увидимся, - поцеловала. – Ты меня не забывай.
Господи, езжай! Сам к Гончаровой. А там:
- Явился, наконец! Ну что, проводил свою красу ненаглядную?
Господи, ещё ты поломайся! После мучительной и бессонной ночи нервы были взвинчены, и потому ответил в несвойственной резкой манере:
- Коль мне не рады здесь, я пошёл!
Галина настигла меня у дверей, обняла за плечи, к груди прижала лицо, всхлипнула – на ладонь мне упала слеза, за ней ещё одна и ещё. Потом притиснулась влажными устами к моим губам.
Помирились, сделали все дела – закрыл глаза, а открыл вроде как через мгновение, однако за окном было темно. Ещё один день прошёл, и надо возвращаться в общагу – завтра понедельник, занятия. Господи, неужто вся жизнь моя будет такая – в сердце одна, в кровати другая!

[santehlit]

А жизнь периодически напоминала, что она конечна. Первого декабря, когда надо было ехать в Магнитогорск с проверкой Таниного общежития, я был в Петровке по печальному поводу – хоронили бабушку Дашу (дед Егор умер, когда я в Анапе лудился). Через девять дней Таня была с комиссией в нашем общежитии, а я опять в Петровке на печальном застолье. Так что встретились с красой ненаглядной уже на подведении итогов работы комиссии. Встретились, чтобы навсегда расстаться. Но до этого ещё были три проверки, на которых был я, а её не было.
Общежитие мединститута. Здесь мне что приглянулось? Заходим, парни готовят застолье – водка, закуска, а постели на кроватях кирпичиком, пол чистый, на тумбочках порядок. Сразу видно – армейская выучка. Мы заспорили.
Оппоненты:
- Пить нельзя – ставим два!
Я:
- Общежитие - это дом для студентов, а не казарма и не тюрьма.
Парни слушали-слушали, потом бутылку открыли и налили:
- Угощайтесь!
Я бы выпил, будь моя воля. Хорошие парни, а комиссия дрянь.
В общежитии института электрификации и механизации сельского хозяйства (или меж политехами – «сельхознавоз») заинтересовал очень протокол одного заседания студсовета, на котором судили парня, ворующего нестиранные девичьи трусики. Специально забирался в комнаты, шарил в шкафах и тибрил…. нет, ни деньги, а нижнее бельё с пятнами…. Ну, вы понимаете чего.
Да, ну, больной человек, а товарищи пытались применить к нему общесуществующие нормы и правила – стыдили, угрожали. Специально сделал несколько выписок из протокола в блокнот, чтоб рассказать на студсовете и быткомиссии о том, как нельзя работать с людьми. И знаете, пригодилось. Даже раньше, чем смотр-конкурс завершил свою работу. А дело было такое….
Девчонки пожаловались коменданту (она мне), что в их душевую кто-то подглядывает вечерами через окно. Душевые были в подвале, у окон приямки, прикрытые стальными решётками, чтобы не падали прохожие. Онанисту сдвинуть её – пара пустяков. Дал Кошурникову задание, тот выставил дозорных – на второй вечер поймали голубчика. В приямке накрыли решёткой, послали за мной. Мы думали, кто посторонний, а оказался свой, дэпэашник, да не простой – призёр всесоюзной олимпиады по сопромату. Впрочем, рукотворной любви покорны все без исключения, у кого нет подруги.
- Ну, что, отпускаем и на студсовет? – Вилор довольный: дело сделано.
А я возразил, вспомнив вышеупомянутый протокол:
- Зачем же такого парня позорить? Мы его здесь воспитаем.
И двинул ему в пах ногой. Он хрюкнул, зажался, упал, заревел, закричал, заверещал, заохал, заахал, застонал. Тут же сверху девичьи голоса:
- Эй, вы, уроды, кончайте драться!
И в нас полетели целлофановые пакеты, наполненные водой. Падая на асфальт с высоты третьего этажа, они производили эффект рвущихся бомб. Мы ретировались. А через недельку талантливый онанист (оставим безымянным) начал здороваться со мной. Девчонки в душевой лишились восторженного созерцателя. Ну, что сказать – бестолковые.
Ещё когда собрались первый раз в кабинете у Соловьёва, парень этот показался мне смутно знакомым. Но откуда – сразу вспомнить не получилось: голова тогда была занята проблемами с Ившиным. А потом он только мелькал в толпе, а всё внимание поглотила Танюша Керн. Только когда узнал, что зовут его Игорь Седов, вспомнил, где мог его видеть. Нет, тот, мой флотский друг, был боцман Игорь Серов, но так похожи – тот же профиль лица, те же белокурые усы и волосы, та же манерная неторопливость. Он был председателем студсовета второго общежития ЧелГУ (Челябинского государственного университета). Учился на филфаке, но каждый год забирал документы, уезжал в Одессу, где тщетно пытался поступить в духовную семинарию. В комнате, увешенной иконами и запруженной церковными книгами, жил один. Посетив с проверкой наше общежитие, загорелся желанием поприсутствовать на заседании студсовета. А когда получил моё согласие, притащил к нам всю свою команду.

[santehlit]

- Может, в футбол сыграем? – предложил Савичев, пожирая глазами университетских девочек – девочки были что надо.
К Тане Седов подкатился в Магнитогорске. А уже по общаге нашей они ходили, держась за ручку (Понька донёс). Когда после показательного заседания, вышел провожать гостей, мы приотстали в парке с Седовым, и я прямо спросил:
- Чем ты её?
Ответил филолог:
- О, женщины устроены гораздо проще, чем утверждают Толстой и Тургенев, но дело не в ней. Во сне ко мне явился Пётр Святой и указал на неё рукой: «Вот твоя избранница». Я ей сказал об этом.
- И больше ничего? – подозрительно посмотрел на него.
- А что ещё должно быть?
Не стал я с ним спорить – пусть Таня решает. А Седов, склонивший голову набок, со своими выцветшими усами-волосами и чёрными, как угли, глазами больше походил на учёного пуделя, чем проповедника, ну или там, филолога чертова.
Пудель продолжал человеческим голосом:
- Заметил – она ведь красавица? А Всевышний нас учит - грех в красоте.
- Так в чём дело? – дружески посоветовал. – Возьми бритву – туда-сюда по лицу, и нет красоты.
- Нельзя – что есть, то от Бога.
Таня приехала на подведение итогов в обком комсомола. Ну, тогда с этого и начнём. Общее мнение комиссии сводилось к тому, что не было у нашего общежития конкурентов. Только Вадим Соловьёв артачился:
- Я не пойму – в Магнитогорске чистенькое общежитие, живут одни девочки, так почему ЧПИ?
Таня сказала:
- А я скажу: я сама голосовала за политехников. У нас как вечер, так война. У общежития собирается пьяная толпа: рвутся в двери, пристают к девчонкам – не войти, не выйти. А в ДПА девушки ходят по коридору в пеньюарах и никого не боятся. А кто сунется, парни им так надают….
Вадим нахмурился:
- Керн, ты-то откуда знаешь?
- А я там ночевала.
Соловьёв, покачал головой, принимая доводы, взглянул на меня будто с усмешкой и подвёл итоги:
- Вобщем решили: общежитие номер два Челябинского политехнического института имени Ленинского комсомола, председатель студсовета Анатолий Агарков.
Присутствующие дружно зааплодировали.
- Переходящее знамя, грамоту, денежный приз…, - Вадим сделал паузу, – в своё время. Ну, а сейчас прошу на банкет.
Тоже мне банкет! В столовой обкома комсомола два сдвинутых столика накрыты обычным набором обеденных блюд, только вместо супа водка – по бутылочке на двоих. Даже девочек посчитали – а их-то и было всего две. Таня села между мной и Игорем, я ей шепнул:
- Почему?
Она также шепотом:
- Выпью, скажу.
Соловьёв толкнул тост за братство студенческое, кои ряды он недавно покинул, и все выпили.

[santehlit]

- Ну?
- Ты на меня дуешься? – голос Танюши жалобно дрогнул. – Неужто забыл клятву свою? Я думала, ты серьёзно….
Игорь Седов если не слышал, то видел наши перешептывания, но и виду не подал – ел себе молча и соседке подкладывал. Это добавило металла в мой голос:
- Скажи, почему он?
Кажется, Таню достало спиртное – голос её зазвенел струною.
- Да потому, что ты с девушками ведёшь себя, как пацан, а он, как мужчина.
Я обиделся:
- Поясни.
- Что есть, по-твоему, любовь?
Я задумался, она ответила:
- Любовь – это главное, что есть на свете, это то, для чего стоит жить. Вот ты много тогда тратился, говорил о своих чувствах ко мне, а в глазах читалось одно желание – затащить меня к себе в постель.
- Седов не такой?
Таня расцвела в улыбке:
- Ну, что ты, конечно нет! Игорь – натура цельная: ему шуры-муры совсем не нужны. Девушке полюбить его – это счастье. Ну, поскольку ты не девушка, тебе такое трудно понять. Вот ему бы я ни за что не отказала, но он и не будет просить: такого надо добиваться. И я буду….
- А мне что делать?
- Взрослеть тебе надо, председатель.
- А он уже взрослый?
- Да. И, разумеется, подходит мне больше. А тебе лучше уйти, сохранив достоинство – не стоит мешать нам: тебе это уже не поможет.
Вадим, чтобы дотянуть застолье до заявленного «банкета», включил музыку и объявил:
- Танцы!
Ну, танцуйте, танцуйте, председатели.
Направился к выходу, оглянулся. Таня приветливо помахала рукой.
Захотелось вернуться и сказать – знаешь, почему твой народ Богом возлюблен…. Впрочем, я и сам не знал. Потому не вернулся, а помахал ей и вышел вон.

10

Уж был декабрь….
Расскажу Вам, как всё было на самом деле. Всю подноготную тех дней знают единицы, а пересудов и домыслов по институту на много лет хватило. Если что слышали или знаете – надеюсь, сумеете отличить ложь от правды и мне поверите. А поверив, выпьете за упокой крылатой души, как положено по русскому обычаю, водки. Ведь умер романтик, уступив тело бренное какому-то выжиге, суть которого, до седых волос дожив, не пойму.
Итак, был декабрь….
Поздним вечером постучали. Я уже спал - когда дверь открывал, блаженная вялость владела телом, и, ни о чём не думая, внимал звукам прелестного голоса.
- Толик, прости. У тебя есть ключ от нашей комнаты? Девчонки уехали – я одна и без ключа, - сказала сокурсница Таня.
Первое, что пришло в моё просыпающееся сознание – колесо Фортуны ко мне завернуло: самая красивая девушка факультета (да что там, института! (да что мелочиться – земли всей русской!)) нуждается в моей помощи. Заглянул в её прекрасные и печальные очи.

[santehlit]

«К чёрту Ганагу (кстати, они расстались ещё на втором курсе)! Ты будешь верить мне и только мне. Я один вижу и понимаю устройство твоей души. Без меня ты не человек, а половинка, как и я без тебя. А теперь мы будем вместе, как единое целое, и ты станешь счастливой, и я», - это подумал, а вслух сказал:
- Сейчас, возьму ключ от комендантской.
В комендантской были дубликаты всех ключей.
В её комнате осталась открытой форточка. Едва мы вошли, с резким треском за нашими спинами закрылась дверь – даже свет не успели включить и оба вздрогнули. Таня оказалась в моих объятиях. Потом случился обратный эффект – громко хлопнула закрывшаяся форточка.
- Что за чертовщина! – выругался я, нащупывая выключатель.
В комнате никого не было. Сквозняк – догадался, а Таня сказала:
- Это Барабашка - я боюсь одна!
Ответ не заставил себя ждать – я поцеловал её под ушко и шепнул:
- Ничего не бойся – я с тобой.
Танины объятия раскрылись. Да теперь хоть штангист Ганага, хоть сам дьявол приходи – никому не под силу оторвать её от моей груди! Далее нам уже ничто не препятствовало - комната кружилась, кровать качалась, и казалось, весь мир вальсировал вместе с нами. Как говорится: где вас застанет, там и настигнет.
- Какой ненасытный! – Таня нежно шептала в моё ухо.
- Ты устала? – спросил покорно.
Партнёрша шептала:
- Продолжай, если хочешь!
К чёрту весь мир! Я задыхался от чувств и конвульсий. То ли пот, то ли слёзы радости застилали мои глаза. Ничего не понимал – оргазмы следовали один за другим. Такого у меня в жизни не было. Белокурые локоны разметались по подушке. Таня, покусывая губы, мотала головой, уворачиваясь от моих поцелуев. Поразительная ночь!
Дотянувшись до полотенца на дужке кровати, она вытерла моё взмокшее лицо, и грудь, и плечи.
- Что с тобой?
- Я думаю, с нами. И ответ на вопрос – любовь.
Таня, отходя от сексуальных потрясений, пристроила голову на моё плечо и благодарно вздохнула. Из-за окна по потолку фантастическими разводами струилась городская ночь. Ночь, в которой я обрёл счастье. Переполнявшее, и, чтобы не задохнуться, вполголоса поделился чувствами:
- Похоже на сказку. Какая удивительная ночь!
И про себя – спасибо тебе, колесо Фортуны!
- Который час? Уже кончается, - вздохнула Таня. – Тебе пора уходить.
- Недалеко и ненадолго, – не стал противиться, простился нежно, оделся и направился к двери. – Вечером пойдём в кабак? Надо отметить нашу помолвку.
Она кивнула, хлопнув ресницами.
- Вдвоём? С друзьями? Разве это помолвка – без друзей?
- Куда ты торопишься? Всему своё время.
- Безумно было бы жаль обрести тебя и вновь потерять, – меня даже передёрнуло от этих слов, и Таню тоже.
- Я зайду к тебе после занятий, - сказал на прощанье.
- Нет, - ответила Таня. – Мы встретимся…. Куда пойдём? А давай в «Миасс» у Торгового Центра. Значит, у входа в восемь часов.
Весь день мне казалось, что это был сон. Но оказалось, Бог всё-таки есть на свете, и молитвы слышит, когда они от чистого сердца. Вот идея, которая теперь занимает меня более всего. Я даже допускаю, что все предыдущие потрясения на любовном фронте имели один-единственный смысл – привести меня к такому счастливому финалу. Резюмируя вышеизложенное, свидетельствую с полной ответственностью, что я нашёл девушку своей мечты, в союзе с которой строил планы на жизнь. А она продолжалась, не смотря на мои ночные мольбы – остановись мгновение: ты прекрасно!

[santehlit]

На очередной звонок в обком комсомола: «Где обещанное за победу?», Соловьёв ответил, что получу я переходящее знамя из рук августейшей особы – в Челябинск едет замминистра высшего и средне-специального образования РСФСР. Сказал так, будто жалует к нам Эдинбургский принц, и стяг кумачовый из его рук, ну, это как посвящение в рыцари мещанина.
- Гордись, Агарков!
А что не гордиться-то? Только ехал он в Челябинск не из-за меня любимого, а вручать переходящее знамя победителю Всероссийского конкурса общежитий – студгородку ЧПИ. Ну, а обком комсомола тут как тут – подсуетился, значит.
Встречали столичного гостя, как того требовал протокол, непоследние лица обкома партии, комсомола, облсовета депутатов и нашего института – кортеж на весь квартал. В преддверье ожидаемого высочайшего прибытия город изо всех сил постарался прихорошиться – где надо помылся, где надо подкрасился и подмелся, где надо украсился. Даже не знаю, с каким еще праздником сравнить.
Рассказывали, замминистра, поглядывая в окно автомобиля, шутил:
- Мне говорили, будешь в Челябинске, посмотри, в какой руке граната у памятника Орлёнку. Я так понимаю, это прикол – руки-то у парня связаны.
Московского воротилу везли в ЧПИ, а потом, сказали, к нам приведут – так задумано по сценарию. В студенческое общежитие, предваряя высокий визит, примчался проректор по АХЧ (административно-хозяйственной части), сам его бывший предстудсовета Москаленко Георгий Иванович. Прошёлся по этажам, лично проверил пыль на плафонах. Приказал распахнуть дверь в Красный Уголок, где мы проводим заседания. Спускался в подвал. Уходя, сказал:
- Выглядит лучше, чем я ожидал.
Студсоветчики рыскали по этажам, устраняя последние замечания визитёра. Мы с Гончаровой пили чай в комендантской.
- Ну что, Палундра, могу сказать: председатель из тебя получился наславу – как-то без криков, без суеты, а все всегда везде успеваешь. Таких, как ты, у меня ещё не было.
Признаюсь, слышать было приятно, однако подмывало спросить – а в постели я тоже лучше всех? Но сказал так:
- Это вовсе нетрудно – управляться вовремя. Главное – знать своё дело и не делать его за других. Высшее искусство руководителя, как нас тому учат в институте – досконально разобраться в человеке, с которым работаешь: понять, что он любит, ибо, как ни странно, большинство людей не имеют ни малейшего представления, к чему у них склонность и в чём их дар. Считаю, что людей вовсе бездарных, ни к чему не способных, на свете нет – любому человеку можно сыскать применение. А у нас в студсовете каждый, заметьте, на своём месте. Черников любит гнуть под себя людей – да и пусть: сломать мы ему никого не позволим. Савичев - тщеславен, но в погоне за славой, тянет на себе оформительский воз. Боря Калякин - фанат спорта, Вилор – порядка. Хренов – отпетый фестивальщик: будь не на людях, спился бы на хрен. Когда человек занимается любимым делом, он доволен и счастлив, а если народные избранники радостны и приветливы, от этого возникает совершенно особенная обстановка в общежитии, или, как теперь говорят, атмосфера. Тут ведь дело не только в работе, хотя и это, конечно, важно.
Галина нахмурилась и замолчала – наверное, обиделась, что в моём монологе не нашлось её персоне места. Хотя легко в него могла вписаться – она тоже любила свою работу и исполняла её с душой. Надо было отдать ей должное – меня б не убыло, а теперь возникла тягостная пауза. До сих пор у нас с Гончаровой был только один камень преткновения – это девушки вокруг меня. Как ни интриговал Черников, как ни старались ему помочь в этом Савичев с Хреновым, столкнуть нас с комендантом лбами в борьбе за власть не удавалось – мне хватало моей, а Галина меня любила и многое прощала. Не было случая, чтобы я возражал ей, но всегда и во всём поступал по-своему. Если и случались перепалки, то спокойные, добродушные. А сейчас смотрю, малиновой краской вдруг подёрнулась комендантское личико, и стало ясно - так некстати может грянуть семейный скандал. Должно, про Танюшу что-то пронюхала – вот и психует. И не напрасно – дело действительно шло к разрыву. Ну, давай - давай ставить точку.

[santehlit]

Галина сказала довольно спокойно:
- Наверное, не ко времени сейчас, но считаю своим долгом рассказать, зачем на днях приходил участковый.
Я вопросительно вскинул бровь – и зачем?
- Именно по вопросу нравственной атмосферы в общежитии.
Так-так, уже интересно: Гончарова хоть и не похожа на Исайю, но….
- В гостинице «Челябинск» наряду милиции попались две проститутки, по виду и возрасту - студентки. Имён своих не назвали, но клиенты сказали, что зовут их Макумба и Мальвина. Клички, как у собак, что по дворам шалаются. Были девочками с фамилией-именем, стали сучками с кличками.
- А к нам мусорка собака по следам привела?
- Их по вызову возят такси. Участковый просил посмотреть, не останавливаются ли машины ночью у нашего общежития….
- Да сколько угодно – из кабаков, в кабаки: дэпэашники – студенты небедные….
- …. не выходят ли, не садятся в них девки.
Выражение лица у Галины в тот миг было торжествующим – она, слава Богу, уже не девка и, стало быть, не проститутка.
- И что требуется от меня?
Галина в ответ – мол, сразу видать, что ты, Палундра, ещё сопляк, вот станешь отцом взрослой дочери, тогда поймёшь, что от тебя требуется. Я и не сообразил, причём тут взрослая дочь. А проституцию в глубине души считал не таким уж зазорным делом – ну, не вагоны же барышням разгружать, когда кушать очень хочется. Или наряды покупать.
А Гончарова раскраснелась, глаза горят – ух, что за глаза: большие, влажные, искрами сыплют! Всё-таки есть в ней какой-то магнит. Сколько встречаемся, до сих пор не слобастил: чем влечёт – ведь намного старше. Но всему когда-то бывает конец. Задумался, как объявить ей, что я влюбился, что у меня теперь другая есть, а с ней мне встречаться уже не с руки.
Насупившись, замолчали оба. А время тянулось с мучительной неторопливостью. Откуда-то подступила тихая грусть – не за себя, за людей, которые непонятно зачем приезжают из своих столиц, и от этого у других возникают треволнения (тревоги и волнения).
Мы славно помолчали – обиды ушли. После паузы Галина сказала:
- Начальство встречать надо комиссара послать – он такой красавчик у нас, про каких в народе говорят «жаль не девица, а то хоть жениться».
- Отличная мысль!
Идея и в самом деле выглядела весьма удачной. Если Галина пойдёт с хлебом-солью – затрёт студсовет, будто и нет такой организации в общежитии. Если я – всё наоборот. Пусть Понька идёт – он действительно, как Ален Делон нашего общежития.
Гончарова сделала шаг к примирению:
- Начальники приезжают и уезжают, а нам с тобой, Палундра, ещё работать и жить.
- Своей собственной жизнью.
Добавил с умыслом – понимай, как хочешь. Откинул голову на спинку кресла и прежде, чем смежить веки увидел трагическое выражение лица любовницы – изломанные брови, отчаянный взгляд. Ах, Боже, какие страсти – мне бы, сударыня, ваши заботы!

[santehlit]

Снизу, с первого этажа от вахты послышались возбуждённые голоса – ну вот, высочайший визит начался, а комиссара нет. Герольд-команда незнакомых лиц показалась на лестнице. Наверное, стоило встать и пойти навстречу, как радушному хозяину - но кому там кланяться я не понял и остался сидеть, тем более, что и Гончарова томилась за своим столом, лишь немного подалась вперёд, чтобы видеть в открытую дверь, кого там несёт на нашу голову. Когда я понял, кого «несёт», его уже окружила толпа, занявшая всю площадку перед официальным стендом – от лестницы до комендантской.
- Нормально! Отлично! Молодцы! – послышались реплики.
- Главное – всё понятно, - это, должно быть, резюмировал высокий гость. – Дальше куда?
- Сюда, сюда! Идите за мной! – вибрировал за стеной спин голос Черникова.
Толпа, как громадный питон, втянулась в коридор и поползла в сторону Красного Уголка. Там уже Савичев надрывался фальцетом:
- Вот сюда мы поставим переходящее знамя.
Саркофаг из органического стекла уже занимал один из углов Красного Уголка и был гордостью его создателя.
Шествие, обозначая путь топотом и шарканьем множества ног, заглянуло в телезал, поднялось черной лестницей на третий этаж. Происходило нечто непредсказуемое – ни хлеба, ни соли никому нафик не нужно. Мы с Гончаровой выждали немного и недоумённо переглянулись.
- Ещё чаю, Палундра?
- За компанию только.
Прошла пора нервничать – мы с удовольствием пили чай вприкуску с шоколадными конфетами. За этим занятием нас застали гости, спустившиеся по парадной лестнице с верхних этажей. Вновь пространство перед комендантской наглухо забито телами, и где-то в их груде голос московский:
- Всё ясно, отлично, не понятно только, кто из вас староста общежития?
- Председатель студсовета, - ему подсказали.
- Ну, председатель….
Свита завертела головами, заколыхалась, раздвинулась, образуя коридор от высокого гостя к двери комендантской. Гончарова успела освободиться от чая и привстать со стула, а я, нерасторопный, открылся взору их сиятельства сидящим в кресле нога на ногу – в одной руке плошка с тонизирующим напитком, в другой полуобнажённая конфета. Да так и обмер во фривольной позе – сидящим перед стоящим замминистра. Впрочем, тот не растерялся и не обиделся даже, а, указав на меня пальцем, обернулся к свите:
- Вот истинный облик современного руководителя – учитесь, товарищи. Главное – создать команду, и тогда всё будет намази. У него любой – готовый председатель: я даже повёлся поначалу ….
Вот если бы в эту минуту толпа зааплодировала, я встал и поклонился, как клоун в цирке. А так…. Свита покивала словам начальства, сгрудилась, проход закрыла и почапала вниз. Мне тоже надо идти следом – в актовый зал, на вручение знамени.
Зал был полон – собрались профсоюзно-комсомольские активисты института и его партийно-административный актив. Мы, изменники из второго общежития, уселись на последнем ряду, а меня студсоветчики с умыслом затолкали поближе к стене и подальше от главного прохода, чтобы у присутствующих ладони отхлопались, пока до президиума дойду. Были все кроме Черникова – где-то тот потерялся.
На лобном месте телевизионщики установили кинокамеру на треноге.
- Знамя получишь, рукой помаши, - советовали студсоветчики. – На всю страну зрелище. Ну, по крайней мере, на всю область.
Я сдержанно заметил:
- Не для личной славы, а за честь общежития.

[santehlit]

И подмигнул, чтобы ребята правильно поняли.
Собрание началось. С высокой трибуны к собравшимся обратился ректор, напомнив, к чему призывал молодёжь великий Ленин. Потом кто-то из обкома партии похвалил наш институт замечательный. Замминистра с программной речью должен был выступить после вручения переходящих знамён. Её, к сожалению, я не услышал – чего греха таить: надеялся, обо мне помянет. А произошло вот что.
После того, как высокий гость вручил столичное знамя председателю студенческого профкома ЧПИ, объявили о нашей победе в областном смотре-конкурсе. Я поднялся и под аплодисменты зала стал пробираться к большому проходу, а когда выбрался на простор, то увидел, как лёгкой рысью на сцену к президиуму выбежал Черников с явным желанием завладеть реликвией. Ну, а мне ничего не осталось, как изобразить на лице туалетную озабоченность и направиться к выходу – ну, не драться же с председателем быткомиссии из-за знамени на виду у всех. Ребята потом рассказали – прежде, чем отдать древко в лапы Черникова, замминистра проводил мою спину взглядом до самых дверей.
Странное дело – оказавшись в фойе, я испытал чувство близкое к удовлетворению. Бог с ними – славой на телевидении и рукопожатием их сиятельства. Главное – Черников лёг под меня окончательно: пусть только теперь вякнет. А замминистров на мой век ещё хватит.
Туалет я таки посетил, но возвращаться в зал к пересудам ребят о подлости Черникова совсем не хотелось. Томясь от скуки и безделья в ожидании конца торжественного собрания, подошёл к пиллерсу (колонне), украшенному зеркалом, вгляделся в себя. Все девы в юности красавицы, а у мужчин своя красота. Говорят, к каждому она приходит в своём возрасте – к кому-то в юности, к кому-то в зрелые годы, кто-то прекрасен сединой и морщинами. С зеркала смотрел на меня не капитан Грэй, не Дартаньян и даже не Робинзон Крузо. Обычный малый, каких миллионы – одного со мной роста и одетый как я, однако ничуточку не похожий на известных героев. К сожалению, это действительно так. На что же Таня повелась?
Прошёлся туда-сюда, оглядываясь на отражение: нет и походка не геройская. Да-а, чрезмерно высокого мнения я о своей персоне – чуточку скромности не помешает. От этих мыслей поёжился. И как выяснилось, ненапрасно - уворованное знамя было лишь началом длинной цепи драматических событий. Но не будем спешить.
Створчатые двери актового зала распахнулись, и изрыгнулась толпа. Увидев меня, воскликнул Савичев:
- Заседание продолжается, господа присяжные заседатели – едем кирять на Еловое!
На площади перед главным корпусом института выстроились рядами мягкие автобусы и легковые автомобили. С возбуждёнными голосами, шутками и смехом профсоюзно-комсомольские активисты потянулись к первому ряду, степенно гости и административно-партийный актив ко второму. Стороной пробежал Черников в общежитие со свёрнутым знаменем на плече – торопился избавиться от реликвии и занять место поближе к начальству. Не успел бедолага – «Волги» уехали без него.
Было темно, когда, миновав Чебаркуль, автобусы подъехали к базе отдыха «Родничок» на озере Еловое. Сквозь неплотные облака тускло светила луна, белел снег на огромных еловых лапах – могучий бор подступал к самым окнам двухэтажного здания. Весёлой толпой мы разбрелись по корпусу, получили ключи от комнат на ночлег, оставили там верхнюю одежду и вновь собрались в просторной столовой на уже накрытый банкет.
Два-три тоста, и пошла баталия под Полтавой – гул голосов, звон стекла, ножей, вилок. Каждый чокается и пьёт, колет, режет, в рот кладёт и жуёт. О славный час, о славный миг – ещё напор….

[santehlit]

Страсти накалялись с каждым часом. И не удивительно – на два десятка, примерно, барашень сотни три подогретых алкоголем кавалеров. Какой-то невидимый распорядитель запретил ставить медленную музыку – только шейк, только в кругу, чтоб не было у танцоров повода для конфликтов. Разнузданность в профсоюзно-комсомольской среде началась сразу же после отъезда московского гостя и партийно-административного актива.
Они столовались отдельно где-то, без шума, без музыки, без девчонок, а после полуночи вышли во двор, чтоб загрузиться в свои авто. Уезжали тихо, без всякой публичности, раскачивая двор базы и окрестности заплетающимися ногами. Черников дворнягой крутился тут же, надеясь набиться к кому-то в попутчики. И удалось-таки шмыгнуть в персональное авто проректора Москаленко.
- Ты кто? – вперил бессмысленный взгляд в наглеца Георгий Иванович.
- Председатель быткомиссии общежития ДПА Черников Александр Дмитрич.
- А-а, приемник. Ну, как она тебе? В рот берёт? У меня брала….
Не сразу Черников сообразил, о чём речь, а сообразив, понёс такую пургу, что….
- Ну-ка, Валера, останови, - и, не дожидаясь остановки, бывший военный моряк Москаленко крутым кулаком вмял нос в лицо бывшему зеку Черникову.
Брызнула по салону кровь. Машина завиляла по скользкому накату дорожного полотна – сделав пару оверштагов, врезалась в снеговой бордюр.
- Эй, вы там, совсем одурели? – водитель выскочил из машины.
Вокруг ночь, тишина, дорога пуста и лишь на отряхнувшемся от облаков небе равнодушные звёзды и луна.
Может быть, в эту самую минуту Вилор, неожиданно захмелевший, наклонился к моему уху.
- Знаешь ли ты, для чего мы живём? Вот я, Вилор Кошурников, двадцати двух лет отроду, совершенно не знаю, для чего живу. Точно знаю, что умру, а для чего жил, не пойму.
- Умирать будешь, узнаешь, - сделал попытку его успокоить. – Кстати, откуда такое имя?
- Аббревиатура: имя составлено из первых букв – Владимир Ильич Ленин и Октябрьская Революция.
- Тогда - Вилиор.
- Оскорбить меня хочешь?
Наклюкался мой начальник охраны. У Пони тоже язык заплетался:
- Курсовой, курсовой…. Я не понимаю таких людей – сел да и сделал, никаких проблем. Чего ныть-то….
Поднялся Борька Калякин:
- У меня тост английский: дуайте уипьем уодки!
Выпили дешёвой водки. Было горько, почти противно, но богемно – почувствовали себя британцами.
- Споём, братва!
Запели громко, вразнобой, несмотря на музыку и гомон в зале:

Нынче мы баклуши бьем,
Напролет всю ночь поем,
Потому, что весело.
Где же та красавица...
Та, что нам понравится...
Та, что с нами справится!
Хоп! Хей Хоп... Хоп Хей Хоп!

В конце концов, мы именинники на банкете – лучшие из лучших: это ведь нас наградили сегодня. Гуляй, ДПА!

Хоп! Хей Хоп... Хоп Хей Хоп!

[santehlit]

Были, впрочем, и минусы, но несущественные.
Заботило то, что банкет по поводу потерял управляемость и превратился в банальную пьянку – море разливанное, закусонные горы, а к ним алчущие глотки с проветренными алкоголем мозгами. Да ещё девчонок не хватало. Быть буче великой – сердце вещало. Обида заколыхалось в нём – как это будет несправедливо! Такой день! Такое событие! И нате вам – пьяная драка. А я, убогий, ждал поздравлений, пролетевших мимо в актовом зале.
Тут, как по мановению волшебной палочки, какой-то тип подлетел ко мне, схватил за плечо, развернул от стола, цапнул потной ладонью мою ладонь и затряс:
- А я тебя знаю – ты председатель. Ну, поздравляю - везёт дуракам!
Сомнительный комплимент. Может, нарывается? Увидев, как наливается румянцем моё лицо, Понька вскочил:
- Ты что, приятель? А ну, пойдём, выйдем….
Вышли гурьбой, на забор помочились, встали в кружок и закурили – об обидах забыли. Не докурили – из покинутой столовой раздался нарастающий рёв множества глоток. Что там, Господи? Мы бегом кинулись назад. Ну, всё, началось – тревожно сердце щемило. А хмель уже – куда его денешь? – кружил голову: э-эх! раззудись плечо! размахнись рука! Что ли я вам нефлотский?
Но драться, оказалось, не с кем да и не из-за чего. Распаренные от обилия выпитого и съеденного, краснорожие, счастливые комсомольские (а следом и профсоюзные) активисты скандировали хором:
- Ленин! Партия! Ком-со-мол! Ленин! Партия! Ком-со-мол!….
И так без конца. До исступления. С чего завелись-то нетрезвые патриоты? Впрочем, с каких это щей? Истинный патриотизм, как и любовь, никогда о себе кричать не будет. А, впрочем, дело всё в темпераменте. Вон и Поня впрягся – орёт и лицом сияет, как параноик:
- Ленин! Партия! Ком-со-мол!
Забыл все мои уроки, а я его учил: «У сдержанного человека меньше промахов». Вот если верить буддистам – с возрастом лицо человека обретает черты, подсказывающие, кем или чем он появится на свет в следующем рождении. Сейчас Поня очень сильно походил на петуха – каштановый чуб гребешком, и вопит Серый, задравши голову, будто на плетне кочет:
- Ленин! Партия! Ком-со-мол!
Ну, орите, орите, зомби чертовы, я пошёл баю-бай.
А ведь сработало! Прокричались активисты до сипоты, выпустили пары и как-то сами собой угомонились – никаких драк. Кто-то последовал моему примеру, а иные сбившись вокруг гитаристов так и пропели до утра.

Тик-так, тик-так - падают минуты.
Тик-так, тик-так - завтра в путь кому-то.
Неизвестный путь, свежий ветер в грудь.
Не забудь любимую, друга не забудь….

Два дня после банкета как-то пролетели сами собой – помнится, в Увелку ездил. Потом понедельник - день тяжёлый. После занятий задержался в комнате общественных организаций, потом с Понькой не могли расстаться – он домой в Копейск покатил, я его до остановки проводил, потом….
В комендантской ждала и нервничала Гончарова – уже и время её рабочее вышло, а она не уходила.
- Ну-ка, иди сюда, Палундра! Вы зачем председателя быткомиссии избили?
- ? ? !

[santehlit]

- Люба Черникова у меня была. Саша её лежит в клинической больнице – нос сломан, руки-ноги обморожены, сам простужен. Говорит, вы его избили и из автобуса выкинули. Ты что, Палундра, вытворяешь?
- Ни сном, ни духом! – я так и сел на что подвернулось. – Ей Бо!
Удивление было настолько искренним, что Галина поверила:
- Тогда кто?
- Дознаемся! – из комендантской прямиком к Вилору.
Кошурников зря в инженеры подался – ему бы на юридический да в сыскари. Он не только узнал, что приключилось с председателем быткомиссии, но и нашёл меня после полуночи в комнате Жежеля, лопающим чёрную икру ложкой из трёхлитровой банки. Другая трёхлитровка мелела от пива.
Как-то Олег попросился в общежитие – мол, с тестем и тёщей потерял общий язык. И по моему ходатайству Галина выделила чете Жежелей малюсенькую служебную комнатушку на втором этаже, а Олег стал его старостой. Жена-сестрёнка переезжать вместе с братцем-мужем не захотела, и мы тут частенько сиживали холостяцким кругом.
- Вобщем дело было так, - Вилор присел, покосившись на банки.
- Весьма лирично, - резюмировал я его рассказ, - пьяный начальник, женская тема и карьерист, ляпнувший невпопад. А Валера не бил, только Жоржик разок?
- Говорит, под зад пнул, чтоб направление задать в сторону Чебаркуля.
Жежель пива из банки хлебнул, Вилору подставил – пей, заработал. Начальственно так посмотрел – быстро смякитил, что освобождается кресло председателя быткомиссии. А это не только власть над народом, но и расширение жилплощади, и гарантия стипендии с тройками в сессию. Хотя, конечно, и хлопот много.
Когда Гончарова узнала подробности происшествия с Черниковым, решительно заявила, что такой председатель быткомиссии ей не нужен:
- Хер ему, а не комната.
И тот не появился с покаянием – тихо съехал в восьмую общагу. Лучше уж так - нам меньше грязи, хотя студсоветчики ярились, требуя крови.
- Он что, перестал быть дэпэашником? – возмущался Савичев.
А ведь перестал. Передали кафедру «Гидропривод и гидропневмоавтоматика» автотракторному факультету, изъяв у них в нашу пользу «Динамику и прочность машин». И в общаге всё перемешалось – были свои, стали чужие, которые никак не хотели от нас съезжать. Никто не знал, как решать эту проблему.
Ладно, всякое бывает, решили мы с Галиной, подождём – чего же людей-то в шею толкать. Кто будет безобразничать, того, конечно…. Ну, а гидравлики попритихли – ниже травы, тише воды, никаких фортелей не выкидывают. Живут, и Бог с ними. Тем более, что и Танюша моя была с ГП и ГПА.
Отношения наши оставались тайной для окружающих – то ли Таня не сделала ещё окончательный выбор в мою пользу, то ли боялась коменданта, как она говорила. А я её даже замуж звал – так обожал и души в ней не чаял. И что же? Она стояла на своём – куда спешить, подождём. Ну, а вдруг уведут – как тут не нервничать? Первая на весь институт раскрасавица. Впрочем, это я уже говорил…. Так и дружили, тайно встречаясь.
Потом как-то среди ночи Савичев постучал. Ох, неспроста! – думал я, вглядываясь в его опухшую физиономию.
- После банкета остановиться не можешь?
- Слышь, Толян, ждут тебя там.
- Что за надобность и кому?
Олежек вылупился на меня, костяшками себя по лбу постучал:
- Не догоняешь? Кто же тебя среди ночи будет звать? Конечно, баба.

[santehlit]

Может, Таня? Но когда и как Савичев стал её порученцем? И что ей делать в его оформительской мастерской, так поздно, в подвале, одной? Пошёл с думой о том, как она туда попала – к добру ли, к худу ли? Скорее к худу: Савичев и Танюша – какая связь?
Притопал, стучу условным стуком, как Олег наказал. Открывает барышня – кто мог бы подумать: Таня да не та. Вот это встреча!
- Рад тебя видеть! Как живёшь? Вижу, неплохо – хорошего человека должно быть побольше. Ну, извини, шучу, конечно. Нормально выглядишь. К чему конспирация? Девчонки в комнату не пустили? Подружка знает, что ты здесь?
Татьяна обиделась на всё сразу – на мой комплимент о её полноте, на подружку почему-то.
- А ты спроси – хочу ли я её видеть?
Пыл мой угас – спросить-то можно, но стоит ли?
- А зачем тебе я?
- Завтра уезжаю далеко и надолго – не хочу долгов оставлять.
- Ты у меня занимала?
- Ты был добр со мной и однажды выручил.
Ласковый взгляд говорил недосказанное, и был кивок на постель на полу – матрас без простыни, подушку без наволочки и одеяло без пододеяльника. Господи, для того ли я сюда шёл? Впрочем, сердцу стало легко – Таня не та.
- Извини, мне пора.
Печально девушка улыбнулась:
- Не вдохновляю? Куда мне против Таньки - она, как куколка из доброй сказки, а я, как ведьма, из злой. А ведь раньше дружили. Ну, будьте счастливы. Ребят не ругай – меня здесь завтра уже не будет.
А я и в толк не возьму – каких ребят? Потом допетрил – это она про Олега с Хреновым: больше ночами тут никто не бывает. И выпущенный на волю, побрёл обратно в свою комнату. Пока шёл, мечтал, как пройдёт сколько-то времени, и эта Таня приедет в гости к подруге, которая будет уже Агарковой. Мы накроем стол в саду под цветущей яблоней и будем вспоминать наши студенческие годы. Дотащился и лёг спать, не подозревая, что ночующая в подвале девица – это цветочки, ягодки от неё впереди.
Савичев с Хреновым пропали – ладно бы сбежали, прихватив чего, а тут раз, и никаких следов. Ни в институте, ни в общаге, ни у Олега в городской квартире, ни в морге, ни в милиции…. Вилор отыскал их в кожно-венерическом диспансере, с диагнозом – сифилис. Вот это да! Студсоветчики лучшего в области общежития! Ай да Танюха! Удружила!
Гончарова ходила сама не своя.
- Всё ты, Палундра – твои друзья. Такой позор! Такой позор! Сходи, сам проверься – близь к себе не допущу, пока справку не предоставишь известного медучреждения….
Да и Бог с тобой, золотая рыбка! Нашим легче. Хотя эти любители собачей свадьбы в мою душу тоже плюнули крепко. Попросил Вилора отвезти записку в вендиспансер для Олега с Хреновым: «Про общагу забудьте»».
Понька знал о ночной моей встрече в подвале и начал чураться. Хотя не сразу – до того мы ещё выиграли зимнее первенство по футболу. Быстро всё вышло и просто – можно сказать, чихнуть не успели. Это я про футбол. А интрига такая.
Калякин, со своей командой отчаявшись нас обыграть честно, объявил открытое первенство общежития по мини-футболу на снегу. Широко известно, ДПА – факультет богатый, профсоюз его щедрый, и потянулись соискатели со всех концов. Даже с ЧИЭМСХ была команда. Калякин все заявки принял, разбил на группы, в которых провёл круговые турниры. У победителей встречи на вылет – всё по серьёзному, как на первенстве мира. И вот финал – наш «Бахчисарайский водопроводчик» и команда с ИС факультета. Борька тут же томится с денежным призом и активно болеет против нас, ненавистных. После первого тайма при счёте 2:0 ребята решили в кабак не ходить, а приз поделить. Как же Калякин, глотающий слюнки на халявную выпивку? Я ему:
- Барклай, пива хошь? Чеши за банкой – в кабак не идём.

[santehlit]

После победы, расчистив лавочку от снега, сфотографировались для стенгазеты и банку пива на семерых уговорили. А вот уже потом Понька начал меня избегать. В общаге не появляется – в институт из Копейска приезжает, а после занятий обратно домой. При встрече руки не даёт – кивает и сматывается, а если возможность есть, то сматывается и не кивает. Не пойму, что с парнем случилось.
И студсовета не стало. Гончарова требует новый состав собирать – а как это сделать без комиссара, который не паскудился, но и не кажется. Если бы не Таня – не жизнь была, а сплошные убытки. Было с ней легко и весело. В кабаках скрывались от посторонних взглядов, в кино ходили, на концерты. А по выходным, когда девчонки домой разъезжались, занимались любовью в её комнате.
И вот в такой день комиссар приезжает, довольный – рот до ушей. Мне к Тане надо, а он:
- Командор, возьми ключ от душевой - покейфуем.
Кажет трёхлитровку с пивом и рыбину, усохшую до красноты. Как отмахнёшься? Взял ключи от душевой девичьей – ну, это без умысла, но для понта. Заинтриговал Понедельник жутко – то нос не казал, тут явился нежданный. Пошли, разделись, окунаемся в контрастный душ, пиво хлебаем, рыбу щипаем. Жду комментариев. А он показывает гениталии:
- Смотри!
- Ты чего это? – уж, думаю, не умом ли тронулся.
Он улыбается:
- Смотри – видишь?
На мошонке кратер потухшего вулкана.
- И что это?
- Как что? Чирей лопнул!
- Эка невидаль!
- Да, а я-то думал, что это шанкр - что у меня сифилис от тебя.
Час от часу не легче! Фраза «сифилис от тебя» звучит очень и очень двусмысленно. Взять хотя бы тот памятный день нашей победы в футбольном финале. Мы с Понькой на призовые деньги пива купили, тут Зязев с гитарой, и так сфестивалили, что он у нас ночевать остался. Андрей - парень крупный: с ним в кровати разве только бильярдный кий поместиться, и Понька ко мне перебрался. Так что….
- Говорил тебе, Понедельник, не сиди на лавочке – ты от пота весь мокрый, вот и простыл.
- А я подумал…, - Серый от пива и радости пьяный полез обниматься. – Ты прости меня, Тоха!
Вот было зрелище онанистам в окошко – два голых парня обнимаются в женской душевой. Мы, наскучавшись с Понькой, весь день провели вместе – помылись, пиво выпили, рыбу съели, а после уже так в комнате сидели, без дела. Впрочем, нет – говорили о делах студсоветских. Сошлись во мнении: кости целы - мясо нарастим.
Тане покаялся, почему не пришёл в тот день – она хорошая у меня: всё поняла и тут же простила. И как-то вечером, на трудовой неделе, к себе зовёт:
- Ты ж у меня голодный ходишь. Пошли ко мне – девчонок нет.
Я её на радостях при народе в уста сахарные поцеловал. Настроился всю ночь миловаться, а Таня после первого оргазма засуетилась:
- Хватит, пошли – с тобой тут поговорить хотят. Да и девчонки сейчас вернутся.
Короче, я понял, Таня меня подготовила к какой-то очень важной встрече - любила, ласкала, чтоб разомлел и добрым стал.

[santehlit]

В тёмной комнате свеча горела – в её неярком свете можно было различить только силуэты девушек. Стол был накрыт. Мне налили вина сухого.
- Ну, так как, Анатолий? - голос неузнанный из темноты.
- Что как?
- Ты ему ничего не сказала?
- Нет, - это голос любимой. – Сама расскажи.
Тут мне поведали такое, что ни спьяну, ни с одури и в голову-то не придёт. Оказывается, Черников времени в общаге зря не терял – вербовал девиц, согласных торговать телом в гостиницах города, а дружки по каторге клиентуру искали. Теперь связь эта оборвалась. Мне предлагалось не абы что, а либо наладить новые связи в местах, где толстопузые толстосумы интересуются прелестными феями, получающими высшее техническое образование, либо в подручные пойти к бывшему председателю быткомиссии. За вполне приличные барыши. Рекомендовали второе, потому что у Черникова всё отлажено, а у меня то ли получится, то ли нет, а время идёт, и девицы сейчас без работы маются. И без денег – а это вредно!
Вот так! Жил я, жил, добрые дела творил, а кому-то показалось, что и на худые способен. Всё дело в цене. Впрочем, вскользь намекнули на нож от блатных - если что. Вот уж вправду: из князи да в грязь. Даже думать не хочется ни о чём подобном, а от меня ответа ждали.
Помолчал, смакуя вино, вздохнул, сказал:
- Вот что, барышни, в новом году, чтоб духу вашего в общаге не было – переезжайте миром к своему сутенеру. Пошли, Таня - аудиенция окончена.
Любимая молча рядом шла, голову долу опустив. Меня окликнули, я задержался, а она всё шла и шла по коридору – нарядная, стройная, с роскошными волосами, как кукла из сказки.
- Мальвина! – окликнул я.
Она испуганно оглянулась и кинулась прочь, громко стуча каблучками в паркет.

11

Рассказывали, замминистра, прощаясь, наказывал:
- Вы того старосту из общежития обязательно поощрите.
О ком он? – недоумевала свита. А педантичный инструктор обкома партии блокнотик достал:
- Взял на контроль.
И додавил.
Вызывает Синицын к телефону:
- Топай сюда да оденься прилично – сфоткаешься на доску почёта.
Натянул тёмно-синюю водолазку, пиджак чёрной кожи – моряки галстуков не носят – и пошёл. Повесили меня…. Да нет, портрет, конечно, на самую главную Доску Почёта института, где студентами отродясь не пахло – рядом с профессорами и докторами. Плечом к плечу академик Морозов – засекреченное светило отечественного ракетостроения.
Теперь-то уж точно я стал в ЧПИ куда популярнее мистера Черчилля.

[santehlit]

Судьба давала мне шансы где-нибудь в чем-нибудь отличиться – грех жаловаться.
Я мог бы:
- остаться мичманом в погранфлоте и служить на Ханке;
- сделать карьеру профсоюзного деятеля в ЧПИ;
- выйти на Станкомаше в большие начальники;
- стать профессиональным журналистом;
- втереться в партийную номенклатуру;
- замутить собственный бизнес…
Но, увы. Старость, пенсия, одиночество – итог жизни. Даже жилья нет собственного. И кто я после этого? Вот-вот…
Но грех жаловаться – жизнь прожита замечательная!
В этом Вы сейчас сами убедитесь…

[santehlit]

Лялька

Мне бы жизнь свою как киноплёнку
Прокрутить на много лет назад
Чтобы снова стала ты девчонкой
Чистой-чистой как весенний сад...
(В. Маркин)

1

Неделя проходила за неделей - барышни с гидравлики убрались восвояси, и в общежитии постепенно восстановилось неторопливое течение жизни, а воспоминания об их выкрутасах отошли в область местных преданий. Мы ничего не имели против, чтобы и о конфузах студсоветчиков массы забыли как можно скорее.
Оглядываясь на события тех дней, я все больше поражался пропасти, которая разделяла реальную жизнь и наши фантазии о некоей студенческой демократии и мудрости раскрепощенных масс. Ни комиссия оформительская, ни весь студсовет не могли найти замену Савичеву, как ни бились – не было в природе второго такого. Впрочем, вопрос очень легко решила Галина Константиновна. Художница на досуге Лена Харчевникова вышла замуж и попросила семейную комнату у Гончаровой. Молодожен ее вызвался на оформительскую работу – планшеты натягивать, колотить стенды, ну и прочее, что прикажут. Вот так оформительская комиссия почила в бозе, уступив жизненное пространство семейному подряду. Молодая чета исполняла работу весьма качественно, но лишь исполняла – очень делу не хватало творческой активности Олега Савичева. В состав студсовета они не просились, да и мы их не приглашали, отдав во власть коменданту.
Еще более знаковой фигурой был пост председателя быткомиссии. Между профсоюзом и комсомолом факультета по поводу разгорелся жаркий спор – всяк желал видеть своего человека на столь лобном месте.
Маркин остановил как-то меня, топающего мимо комнаты общественных организаций. О, Господи, он собирается меня агитировать – мало ему подотчетного комиссара. А-а, комната семейная нужна своему человеку! Понятно. Что я могу тебе посоветовать? Приходи во вторник на заседание быткомиссии и проталкивай свое протеже в главные злодеи общежития. Ребята проголосуют – я разве против? Не этого от меня ожидал? А ты исключи меня из комсомола. Ну, будь здоров!
- Кого будем ставить вместо Черникова? – это Г. К. Гончарова.
- Кого старосты этажей изберут – их ведь целая комиссия вместе с сантройками. Предпочитаю человека самостоятельного и независимого.
- А если не сладишься? – ее губы кривит усмешка.
- Ну, уж круче Черникова вряд ли найдут.
Галина злится – ситуация ей не подконтрольна. Она могла бы на нее повлиять, поселив в общежитие семейного человека, и сказать – он будет главным по быту. Тогда никто бы не смог возразить. Ну, а теперь…. Приближался заявленный вторник, а у нее не было подходящей кандидатуры.
- Будь, по-твоему, - согласилась.
Избрали Серегу Старцева, старосту четвертого этажа – восстановившегося на второй курс после службы в армии, кандидата в члены КПСС, красавчика, горлопана.
Фестивальщика на должность председателя культурно-массовой комиссии вместо Хренова найти было достаточно просто. И такой нашелся, но пропала комиссия. Сам он и с большим удовольствием крутил диски на танцах, сам приглашал-встречал-провожал лекторов, сам гонял за билетами в кино и театры, сам… ну и так далее. Звали героя Валера Даниленко.

[santehlit]

В целом, пережив кризис, мы пребывали в мире и согласии с жизнью и меж собой. Что бы там ни произошло в прошлом, но благоприятному климату студенческой жизни нашего общежития ничто теперь не угрожало, а сам студсовет надежно стоял на страже завоеванных им традиций.
Даниленко – политик или вроде того. Заспорил со мной о чем-то заведомо проигрышном и проспорил бутылку коньяка. Открыл ее вместе с коробкой конфет в комендантской вечером в канун Международного Женского Дня, где крутил диски для танцующих в телезале. Двери открыты - у всех на виду выпили по стопарику, закусили конфетками. Валеру потянуло играть в журналиста.
- Мне не дает покоя вопрос: что приводит человека к успеху? Может быть, просто повезло? Как ты попал на профессорскую Доску Почета?
- Никогда не полагаюсь на случай или везение. Успех дела в том, что мне удалось набрать в команду толковых парней и направить их энергию в нужное русло. Результат всегда зависит от людей, а я хорошо умею в них разбираться. Знаю, что их интересует, чему они радуются, что вдохновляет и стимулирует. Ты не мог не заметить – у нас в студсовете нет равнодушных и лишенных организаторских талантов, разве что…., - я усмехнулся: взгляд мой должен был досказать – ты.
- Ты, шеф, диктатор, - коньяк развязывает ему язык.
- Исключено, хотя стараюсь все вопросы держать под контролем.
- Как расслабляешься? Ну, кроме этого…, - он щелкнул пальцем по бутылке.
- Расслабляюсь футболом, театром, кино…. Билеты у тебя беру на концерты.
- А в сердечном плане?
- И здесь все в порядке: оно имеется и готово любить.
- Есть у тебя своя философия?
- Своей философии у меня нет. Ну, разве что кое-какие принципы – например: пусть весь мир катится к черту, если ему это хочется, лишь бы я оставался человеком целеустремленным и самодостаточным. Мне нравится все держать под контролем: и себя и тех, кто меня окружает.
- И цель твоя?
- Коммунизм.
- Отлично сказано!
Мы выпили за светлое будущее всего человечества.
За этим занятием нас застала симпатичная девушка с первого курса.
- Ребята, можно я у вас ключ оставлю – карманов нет, а хочется потанцевать.
Вспомнил, как она осенью заселялась - Галине понравилась:
- Смотри, Палундра, какая красавица, а ты все ходишь неженатый.
Красавица стрельнула в «неженатого» быстрым взглядом чуть раскосых глаз, тряхнула гривой шикарных волос и удалилась. И позабылась. Теперь можно признать – она мне тогда понравилась тоже.
Очень хороша – вздыхаю с одновременно горестным и сладострастным сожалением. То, что она сюда зашла - случайное совпадение. Впрочем, никто не запрещает мне восхищаться ею издалека. Ни мне, ни ей это ничем не грозит - ведь правда, ГК? И если досижу до финала танцев, то смогу услышать ее «спасибо». Я покусываю губу в предвкушении и, как школьник, глупо улыбаюсь.
Даниленко в экстазе:
- Шеф, ты или я? Кто к ней пойдет? Она намекнула - в комнате сегодня одна.
Как ни грустно, надо признать - массовик-затейник наш пошловат.
Я беру ключ, а в голосе прорезаются командирские нотки:
- Успокойся, жуанодонт.
Коньяк мы допили, конфеты съели, и где-то в начале первого часа ночи танцы закончились. Народ разошелся по общежитию, дежурные уборщики заполняли телезал вынесенными в коридор стульями. Появилась первокурсница в комендантской.

[santehlit]

- Где мой ключ?
Я поднимаюсь:
- Можно вас проводить?
Будто идти нам в ночной город, а не по коридору с десяток шагов.
- Конечно, - отвечает она, бросив тревожный взгляд.
Но меня не шатает – шагаю уверенно до ее комнаты.
- Чайком угостите?
- Да, заходите, - бормочет она извиняющимся тоном.
Пытаюсь снять напряжение беспечной улыбкой и открываю ключом ее дверь. Она хлопочет над чайником и говорит, между прочим:
- Про вас все судачат, что вы очень опасный человек. Особенно для первокурсниц.
- Почему для первокурсниц? А остальным?
- Я имею в виду невинных девушек, - говорит она немного раздраженно.
И я не пойму почему.
- Поверьте, мы просто выпьем чаю. Но, если это вас напрягает, я уйду.
Она жестом приглашает к столу. Присаживаюсь и начинаю терзаться – о чем говорить? какую тему предложить к такому ее настрою?
- Как вас зовут?
- Оля.
- Хотите, угадаю, о чем вы думаете?
Она залилась краской. Конечно, она думает – неплохо бы закадрить неженатого председателя, которого обожают и ненавидят все девчонки общежития.
- А у вас девушка есть? – вдруг спросила она.
- Нет, Оля, девушки у меня нет и быть не может, - отвечаю печально.
- Почему? - она смотрит мне с жалостью прямо в глаза, и я выдерживаю ее тревожный, прожигающий насквозь взгляд. Это длится целую вечность, но, в конце концов, я перестаю замечать что-либо, кроме ее прекрасного рта. Как же мне хочется нарушить данное впопыхах обещание – ничего кроме чая. Мне хочется почувствовать вкус ее губ. «Поцелуй же меня сама! - мысленно умоляю, глядя на красиво очерченные уста. - Пожалуйста, поцелуй меня».
Оля закрывает глаза, глубоко вздыхает и слегка качает головой, как бы в ответ на мою мольбу. Когда она снова открывает глаза, в них читается стальная решимость – умру, но не поцелую без любви.
А в воздухе завис ее вопрос. Боже, не жаловаться же на то, что я любовник ревнивой и властной женщины, которой за сорок.
- И тебе лучше держатся от меня подальше: я не тот, кто тебе нужен.
- С чего вдруг? Это мне решать, - она хмурится, не в силах поверить, и, не дождавшись ответа. – Спасибо, что предупредили.
- Оля, я…, - мне грустно: чай выпит, пора уходить.
- Да, Анатолий….
Кажется, я не представлялся, но суть не в этом. Грусть моя от потери чего-то, чего у меня не было. Как глупо. Глупо горевать о том, чего не было, — о несбывшихся надеждах, разбитых мечтах, обманутых ожиданиях. Ах ты, прекрасная первокурсница, что же ты со мной сотворила!
«Прекрати, немедленно прекрати! - кричит на меня мое подсознание, уперев руки в бока и топая от негодования. – Шлепай отсюда, забудь про нее: у тебя же обет безбрачия до диплома. И что будет завтра с первокурсницей Олей, если узнает ГК о твоем визите сюда?»
Я делаю глубокий вдох и поднимаюсь со стула. Соберись, старшина, хватит мечтать о несбыточном. Надо что-то сказать на прощание.
- Оля, я….
- Я тебе нравлюсь?

[santehlit]

- Да, да, да, да….! – на каждый шаг к ней.
Наши губы в поцелуе….
Наутро я не чувствовал себя Ланселотом. Мое подсознание снова поднимает свою злобную голову: «Что же ты натворил, подлец!». Трудно не обращать на него внимания.
Из Копейска прикатили Понька с Зязевым:
- Вставай, пойдем отка пить!
Я одеваюсь, и мы топаем в залитый солнцем город. Настроение такое, что хочется напиться до бесчувствия. Меня начинает подташнивать от нетерпения. Предвкушение даже пьянит. Или это вчерашний коньяк заблудился в крови?
Мне нужны выпивка и компания, чтобы не оставаться наедине с мыслями о вчерашнем. Хорошо, когда есть чем заняться. Можно думать и о своем, но не слишком серьезно. Громкая музыка из парка тоже отвлечься помогает. Мое подсознание сердито ворчит: «Допрыгался, твою мать!» Я не обращаю на него внимания, однако в глубине души признаю: в чем-то оно право. Лучше пока об этом не думать и сосредоточиться на предстоящем. Слава Богу, о вчерашнем парни не знают, а то было бы разговоров.
В парке праздник, гуляют люди, и Боярский скрипучим голосом призывает народ порадоваться вместе с ним красавицам, клинку и кубку. Как устоять?
Парни заходят в магазин, а меня задержала сигарета. Еще две затяжки и…. Вдруг вижу мою вчерашнюю первокурсницу с каким-то парнем – высоким, плечистым. Челюсть падает на тротуар. Я стою у них на пути, не зная, куда себя деть. Мне страшно неловко и неуютно.
Быстро взглянув на меня встревоженными глазами, Оля отворачивается. Они мимо проходят. Слышу его яростный голос:
- Я не люблю делиться, запомни!
Кто же любит? Хотя его фраза мне очень не нравится.
Они сворачивают на перекрестке, и мне сразу захотелось одиночества, когда никто не отвлекает – столько всего надо обдумать. Голова уже чуток кружится, переваривая новую информацию. Кажется, я зря волновался по поводу вчерашнего, но почему-то вдруг почувствовал себя покинутым и одиноким? В горле застрял комок.
А вот подсознание отрешенно сидит в позе лотоса, и лишь на губах у него хитро-довольная улыбка. «Очень мило с твоей стороны», - это я ему признательно. Оно наклоняет голову и поднимает брови, делая вид, что изумляется моей глупости. «Ты выглядишь немного… обалдевшим», - говорит. «Так оно и есть – жизнь, как видишь, не дает расслабиться»….
Тут друзья с покупками.
Через пятнадцать минут мы накрываем стол в нашей комнате, отметить бабешкин праздник. Водочка, хлеб, колбаска и какая-то по телеку муть. Жаль, нет гитары!
В дверь постучали. Мы не запирались, но Поня встал и открыл. Вернулся:
- Командор, там тебя….
Оля! В слезах….
Я смотрю на нее с изумлением. Господи, только не плач! А то я сейчас сам разревусь. Еще минуту назад душа пребывала в блаженном спокойствии. И такой парадокс!
Снова вспоминаются вчерашняя ночь и сегодняшнее утро. Нужны ли мне эти катаклизмы? «Нет!», - кричит подсознание, а разум задумчиво кивает в знак согласия. Слово интуиции…. Молчит, зараза!
Хочу ли узнать, что привело Олю в таком состоянии к нашим дверям? Стыдно признаться – чего-то боюсь. Я делаю глубокий вдох и с бьющимся сердцем:
- Что стряслось?
- Это был Комиссар. Мы встречались весь первый семестр, а теперь я хочу встречаться с тобой!
- Он тебе угрожает?

[santehlit]

- Нет. Сегодня мы окончательно расстались.
Меня снова слегка подташнивает, и, честно говоря, я потрясен до глубины души. Неужели она не поймет, что все не так просто? Да и надо ли это мне? Готов ли я? Смогу ли?
Черт… мне надо побыть одному. Надо подумать. Но в комнате парни, здесь она….
Делаю глубокий успокаивающий вдох-выдох и приглашаю ее войти.
Она входит, изящная, красивая, в глазах ни слезинки – будто Королева удостоила поданных на празднике в честь Дня Рождения ее Величества.
- Я не напрашиваюсь, но вашему торжеству не хватает именинницы.
Подвыпившие парни вскакивают из-за стола с изумленными лицами. Суетятся: не знают куда посадить, чем угостить – вобщем, жуть! – будто пойманы с поличным на месте преступления.
Зязев наливает в стакан водки. Оля от водки отказывается. Пива? Пива можно. Оба хватают по трехлитровой банке и оставляют нас одних.
- У вас весело, - замечает гостья.
Было…. - мелькает у меня в голове.
- Может, чаю пока? – предлагаю.
- Нет, спасибо, Анатолий.
Она, наблюдая за мной, слегка склоняет голову набок - на лице обворожительная, чуть застенчивая улыбка.
- Значит, ты хочешь со мной встречаться? – как-то бестактно я это ляпнул и тут же пожалел. И как теперь выпутываться? Вряд ли стоит говорить, что я пошутил.
Она смотрит в мои глаза, хлопая ресницами и покусывая губу.
- Тебе надо время подумать?
Вот черт! На вчерашнее намекает. Я краснею и не могу отвести глаз от ее красивого рта, скульптурно очерченного пухлыми губками.
- Можешь не отвечать. Просто подумала, что нужно прийти и рассказать, как было и чем закончилось.
Ох, ни фига себе! Девица-то не проста. Я ведь почти не знаю ее.
- Тебя заводит, что такой я порочный в рассказах девчонок общежития?
- Нисколько. Думаю, сама разберусь, что к чему.
Мне что-то сегодня не хватает слов. Кажется, впервые в жизни.
- Я не хотел тебя обидеть.
- А я не обиделась. Слезы это так – пропуск на вход.
Я смущаюсь и краснею.
- Мне хочется тебя поцеловать.
- Это ответ на мое предложение? Тогда можно чай.
Безуспешно пытаюсь скрыть улыбку.
- Слушаюсь, ваше величество.
Готовлю чай, и за это короткое время мои мысли и чувства резко меняются. Я принял решение – буду встречаться с этой девушкой: не хочу уступать ее комиссарам. А с ГК поговорю и объясню – жизнь есть жизнь: когда-нибудь нам все равно придется расстаться. Сложив на груди руки, подсознание качает головой: «Ой, быть грозе!»
У нас по-прежнему не закрыта дверь, но в нее стучат. Вернулись парни с пивом, и еще купили целый ворох копченых спинок минтая. Пробовали? С жигулевским - отпад!
- Кто сказал, что романтика умерла? – вопит Зязев, допивая водку, и предлагает играть в жмурки.
Мы сдвигаем стол, завязываем ему глаза и мечемся по комнате, гавкая, хрюкая, мяукая…. Короче, балдеем, как в детском саду.
И тут Серый Волк выпрыгнул из куста на расшалившихся поросят….
Без стука в комнату врывается Гончарова. Ой, как она орала!

[santehlit]

Зязеву:
– Пьяница залетный! Пошел вон отсюда!
Поньке:
– Тюхтя бесхребетная! Всегда у председателя на поводу!
Оле:
– Малолетка шалавая! Я тебя выгоню из общежития!
Мне по щекам – левой-правой, левой-правой:
- Бабник! Бабник! Бааа….
Она орала и рыдала, будто самоистязалась.
Что говорить? Семейная драма, да и только.
Все исчезают, ГК уходит, бабахнув дверью. Я ложусь в постель и сразу же засыпаю глубоким, но беспокойным сном. Много информации для размышления? Да.
Просыпаюсь среди ночи отчаянно голодным. Кем бы заморить червячка? Во всех тумбочках пусто. Только у Сазикова в литровой банке домашнее варение из облепихи. Я его прям через край, запив водой из графина. Снова в кровать и спать.
Ясности мышления нет и утром. Впопыхах собираюсь на военку – не умывшись, не побрившись, даже не позавтракав. Все равно опоздал – батарея стоит на разводе. Через стеклянные двери знаками командиру первого отделения – Валера, доложи за меня: я в секретную часть за чемоданом.
Мне нужно многое обдумать, и лучше это сделать наедине с самим собой и своими мыслями. Но первая пара самоподготовка, и командир взвода (т.е. я) на лобном месте под прицелом тридцати пар любопытных глаз. У меня портится настроение – хотя, казалось: куда же еще? В висках стучит кровь, не давая сосредоточиться.
Черт возьми, цепь совершенно неожиданных событий, и получилось то, что имеем. Я не смогу (не сумею?) сделать вид, что ничего не случилось. Сердце болезненно сжимается – какой неожиданный поворот судьбы. Подумать только: на весы брошены карьера и честь. Как поступить, сохранив самоуважение? Болезненна и неприятна мысль, что я не в силах ничего изменить.
Вспомнилась Оля – Господи, как она? А ведь я предупреждал: держись от меня подальше. Тупо пытаюсь придумать слова, которыми смог бы все объяснить. Но еще не уверен, что у меня вообще хватит смелости к ней подойти после такого.
В аудитории что-то творится – народ переглядывается, перешептывается и во все глаза глядит на меня. Гул возбужденных голосов становится все громче и громче.
Меня это начинает доставать.
- Хотите заняться строевой подготовкой? Тогда засуньте свои языки….
Перемогли первый час, потом перерыв. Я все сижу за кафедрой. Вначале второго часа уступаю место дежурному:
- И чтоб я в гальюне слышал, как у вас мухи летают.
Покурил, заглянул в зеркало и – да етижь твою мать! - буквально закипел от негодования. Думаю, мое подсознание в ту же секунду хлопнулось в обморок. Вот стервецы! Вот над чем они потешались битый час в аудитории. У меня на усах с обеих сторон прилипли две горошины облепихи.
Хочется весь взвод положить поперек колен – у меня возникли серьезные планы на их задницы. Подсознание солидарно - вернувшись из обморока, причмокивает губами и просто светится от предвкушения экзекуции. Оно подпрыгивает, как ребенок, которому пообещали мороженое.
Короче, не в шутку злой помчался в аудиторию. Ох, не фига себе – там уже начальник строевого отдела Довгань. Он пыхтит, глядя на меня:
- Взвод шумит на всю кафедру, а командир где-то шляется!
- Виноват, товарищ майор – живот прихватило.
- Если еще хоть писк услышу…, - он скрывается за дверью.
Злости моей как не бывало. Похоже, и у подсознания отобрали мороженое. Мы вместе хмурим брови:

[santehlit]

продолжение следует

[santehlit]

- Что же вы, братцы, а?
Кафедральная тишина лопнула громовым хохотом. Тут как тут свирепый Довгань:
- Да вы что, издеваетесь? Ну-ка, встать! Выходи строиться!
Следующие полчаса мы самоподготавливались на плацу.
День заканчивается – близится роковой час, когда я озвучу принятое решение. Сегодня понедельник - в 20-00 в Красном Уголке заседание студсовета. Подсознание мое в печали. «Остановись, что ты делаешь!» - умоляет. Что? Как будто у меня есть выбор. Мысленно посылаю его куда подальше.
День выдался долгим - сплошные нервные потрясения. И, наконец, финал!
Я здороваюсь с ребятами как обычно, но за моим внешним спокойствием скрывается море чувств. Сажусь в председательское кресло, хмурюсь, собираясь с мыслями. «Почему ты это делаешь?» - рыдает подсознание. «Делаю, потому что могу!»
- Уважаемые коллеги, вынужден сделать заявление. В виду сложившихся обстоятельств, слагаю с себя полномочия председателя студсовета. До разрешения конфликта или перевыборов мои обязанности будет исполнять замполит Подкорытов Сергей Геннадьевич.
Чувствую, как к горлу подступают слезы. Как ни странно, мне удается удержать себя в руках. А вот подсознание каким-то образом покидает Красный Уголок раньше меня.
Поднимаюсь в комнату, бросаюсь одетым на нерасправленную кровать. Вот и все! Студсовет, комендант, авторитет – все это в прошлом, все потерял. Приобрел лишь симпатичную первокурсницу.
Через час заявляется Понька. Пьем чай, предаемся воспоминаниям, хихикая, как подростки. Славными были эти два года.
Наконец, Сергей заявляет:
- Без тебя студсовета не будет в нынешнем его составе.
Он говорит так печально и смиренно, что у меня сжимается сердце. Хочется его обнять и утешить. А также могу адекватно заметить, что и меня прежнего уже не будет без студсовета. Но почему-то сказал совсем другое:
- Знаешь, чему удивлен? Что меня так скрыто отслеживают. Даже не замечал.
Хорошо выспавшись, открываю глаза ранним серым утром и лежу, уставившись на клен за стеклом, у которого скоро набухнут почки. «Попрут тебя из этой комнаты», - сварливо замечает подсознание и поджимает губы. «Может быть, но не сегодня». Тяжелое, зловещее предчувствие висит над моей головой темной грозовой тучей.
К черту! Не пойду на занятия….
Стук в дверь. В комнате я один. Придется вставать.
Натянув трико и тельник, открываю. Девушка.
- Оля ангину подхватила. Просит проводить до дома, в Розу.
- Скажите – сейчас буду.
Оля одетая лежит на кровати, виновато улыбается и сипит:
- Голос потеряла, температура тридцать девять…. Проводишь?
- В студенческую поликлинику не хочешь?
- Дома лучше – у меня любящая тетка главврач больницы.
- Тогда, конечно. Едем сейчас?
Подаю Оле пальто - идем на троллейбус.
- Думала, ты побоишься ко мне прийти. Значит, теперь я твоя подруга?
- Похоже на то, - я подмигнул. – Ангина – это от пива холодного?
- Наверное, - она улыбается. – Ты завтракал?
- Не успел.
- И на вокзале в пельменной не сможем – через сорок минут автобус. Ну, ничего, у нас поедим.
Мы уже сидим в троллейбусе. Я наклоняюсь и шепчу ей на ухо:

[santehlit]

- Не будем суетиться – пощадим отеческие чувства твоих родственников.
Она не верит, что я серьезно - бросает на меня взгляд, в котором ясно читается: «Не глупи!»
Разъясняю позицию:
- Оля, могу принять твое приглашение в твою квартиру или комнату в общежитии, но в дом твоих родственников без их приглашения я не войду.
- Странно. Почему? Ты меня стыдишься?
- Конечно, нет. Но есть этикет. Ты извини.
Потом были вокзал, автобус, дорога и, наконец, шахтерский поселок Роза, которая была Люксембург.
- Выздоравливай, - прощаюсь у подъезда ее дома.
- Непременно, - смущенно бормочет она, все еще надеясь, что я останусь. Потом сует мне записку в ладонь. - Вечером позвони.
Вечером на переговорном пункте.
- Привет, - улыбаюсь в трубку. – Как здоровье?
- Пошло на поправку. Скучаешь?
- По твоим губам.
- Значит, тебе нужны только они?
- Еще не решил.
- Ты поел?
- На часах девять вечера…. Как ты думаешь?
- Я рассказала родителям, какой ты противный. Папа отметил – настоящий мужик. Мама обиделась – мог бы зайти.
Пытаюсь осмыслить реакцию ее родственников.
Для отца нет ценностей дороже чести дочери. Всякие там приятели-друзья должны оставаться на своих местах. Молодой человек, переступая порог дома отчего своей подруги, делает заявку на серьезность отношений.
Для матери я, скорее легендарный председатель лучшего в области общежития, и, наверное, это моя обязанность - провожать домой прихворнувших девиц. Если не всех, то лучших из лучших. Как ее дочь….
Вот так мы воркуем битый час, а подсознание повесило табличку на дверях своей комнаты «Не беспокоить!». Какие-то у него напряги с Олей.
Роль миротворца в нашем конфликте с комендантом взял на себя Альберт Захезин, неосвобожденный секретарь парторганизации факультета. Нормальный мужик – мы с ним ладили всегда. Теперь в его голосе нет теплоты - температура упала на несколько градусов.
- Похоже, вы оба погорячились. А дело страдает….
Вылезло подсознание, тоже осыпает меня упреками, но я его затыкаю: «Ты-то, господи, куда лезешь?»
Мысленно прикидываю перипетии предстоящего разговора. Хочу ли я примирения с Гончаровой? Не могу даже притвориться, что да. Хочу ли я вернуться в студсовет? Конечно, но при условии, что мне не придется контактировать с комендантом. А поскольку сие невозможно, то…. напрасны хлопоты ваши, Альберт Михайлович.
«В этом-то вся суть», - объясняю подсознанию. Оно горестно вздыхает. Прихожу к убеждению, что однажды мы с ними таки сможем поладить.
- …. Иногда в его интересах, приходится наступать на горло своему самолюбию. Ведь мы коммунисты, - убеждает Захезин. – У нас есть партийная дисциплина.
Ну и что мне на это ответить? Подсознание с невинным видом пожимает плечами.
- Неужели так плохо все? – вопрошаю невинно.
Парторг вздыхает:
- Хотел бы я знать, что у тебя на уме.

[santehlit]

Ситуация начинает нервировать. Понимаю: он может поставить вопрос о моем членстве в партии. Неприятное и угнетающее открытие. Вот и подсознание глубокомысленно кивает, на его лице написано: «Наконец-то дошло до тебя, дурочка, какую кашу ты заварил!»
Захезин смотрит на меня и хмурится.
- Мы разговаривали о тебе с деканом. Нам абсолютно нечего предложить тебе в плане другой работы. Сам-то думаешь, чем заниматься, если уйдешь из студсовета?
- Подумываю в СНО (студенческое научное общество) записаться, спортом заняться, отличником стать, - отвечаю с легким сарказмом.
- В СНО? – переспрашивает.
- Хочу проверить на практике свои инженерно-технические способности. А то вручат диплом…. Куда махнуть?
- Махни в деревню!
Это слова из веселой студенческой песенки, но, похоже, он в ярости. Вот черт!
- Если я поставлю вопрос ребром? – Захезин говорит спокойно, хотя явно сдерживает гнев.
Я без эмоций:
- Поеду служить мичманом в пограничный флот!
Парторг сердито прищуривает глаза, потом, похоже, приходит в себя.
- Этот разговор еще не закончен, - шипит он с угрозой и уходит.
Бред собачий! Было бы из-за чего брызгать слюной…. Лучше бы он ГК поучил культуре общения со студентами. Я смотрю в его спину свирепым взглядом.
Альберт поставил вопрос ребром на факультетском собрании коммунистов.
Замечательное собрание, лучше не бывает! Хмуро сижу, слушаю, а меня перевоспитывают на все голоса. Во главе угла не конфликт с комендантом, а гордыня моя, которую срочно надо ломать. Как эхо партийного бюро в 15-ой ОБСККа (отдельной бригаде сторожевых кораблей и катеров) четыре тому года назад. Вот делать-то людям нечего!
- Что скажите в свое оправдание?
В свое оправдание? Нашли мальчика для битья! Я поднимаюсь:
- В интересах дела, хотел уйти без скандала, так как комендант для общежития более значимая фигура, чем председатель студсовета. Но раз вы вопрос ставите так, то я подниму его в обкоме комсомола и горкоме партии. Вопрос о взаимоотношениях администрации и студентов на примере второго общежития….
Вот так! Скушали меня? Хреном не подавились, товарищ Захезин? Может, постучать дружески по спине? Как сейчас не хватает собранию вашего заразительного смеха. Мы бы все вместе посмеялись и весело разошлись.
Почувствовав, что потерял аудиторию, парторг сворачивает собрание и обещает вернуться к теме на общеинститутской конференции коммунистов, о дате которой во всех корпусах висят объявления. Вот же неймется человеку!
Декан демонстративно останавливает меня в дверях, интересуясь мнением по поводу приемника на посту председателя. Он молодец!
- Думаю, студсовет выберет Старцева, - отвечаю.
И вот конференция.
Мое подсознание пало на колени и дрожит. Советчик, твою мать!
Однако Захезину хватает благоразумия не выносить сор из избы. Но и без него было интересно. Маленький толстый лысый декан автотракторного факультета ругает с трибуны в микрофон наш ДПА. Мол, как Боги живут – огромные отчисления государства на научную работу, у студентов самая высокая в институте стипендия и общежитие с балконами. А деньги на ветер – из поступивших защищаются едва лишь треть. Многие наши недоучки на АТ успешно получают дипломы….
Ну, где ты, парторг Захезин? Иди, отвечай на наезд.

[santehlit]

К трибуне выходит маленький толстый патлатый завкафедрой «Летательных аппаратов» Гриненко Николай Иванович, про которого говорят, что свою докторскую диссертацию он надыбал из дипломов. Ох, и талантливы же наши студенты!
- На стройках народного хозяйства работают бульдозеры и краны – «Като», «Каматцу», «Катерпиллеры»…. Ну и так далее. Чья это техника? Японская, американская….. Еще есть самосвалы «Магирусы» из ФРГ. Это показатель вашей работы, уважаемый, - кивает предыдущему оратору Николай Иванович. – А кто нам ракеты продаст? Чем мы ответим на возможный удар? Молчите? То-то…. Оборонный щит только сами можем создать. Поэтому вы штампуете инженеров, а мы уж – позвольте нам - выпускаем специалистов.
Гриненко рукоплескал зал – так держать, ДПА!
На отчетно-перевыборное собрание в общежитии я не пошел – и не было представителей ни профсоюза, ни комсомола, ни деканата…. Только одна Гончарова сама от себя – кажется, она поджидала меня, но напрасно, увы. Отказались войти в новый состав студсовета Понька, Кошурников и Борька Калякин. Председателем был избран Сергей Старцев.
Для меня это слишком серьезно и важно, чтобы плюнуть, растереть и забыть. Возможно, когда-нибудь сяду и напишу политброшюру «Студенческое общежитие, как зеркало советской действительности», посвятив ее демократии на бумаге, в реальности и сознании.
То, что мы строили с Поней два года, Сергей раздолбал за день или два. Никаких комиссий – ему так удобно. Никаких заседаний кроме разборок с комнатами нарушителями санитарного состояния – в те дни и часы, когда он захочет. Сам проверяет (по слухам – счеты сводит), сам выселяет, сам себе председатель и студсовет. Пофигу писанные на планшетах законы – слово против никто не молвит.
О, Русь святая! Кто и когда тебя так запугал?
Понька насовсем перебрался в Копейск. Теперь в нашей комнате сплошные спортсмены. Мне, когда выпить приспичит, приходится уходить к Иванову с Кмитецем.
Мы цедим пиво, Серега рассказывает:
- Вчера в общаге был Железнов – сводил с кем-то счеты. Отошли в конец коридора, свет притушили и дрались, как черти.
- Как коты визжали, - добавляет Кмитец.
- Это новый вид борьбы, карате называется, - проявляю свою информированность.
Час спустя, моя нижняя челюсть стукается о колени. Мы, допив пиво, сходили в ресторан и купили на вынос сорокоградусной. Распить ее, а заодно порадоваться теплому весеннему вечерку заглянули в детский парк «Гулливер». И вот он, Железнов с компанией – парни, девушки. Они защитились в феврале, а в марте собрались что-то отметить – может быть, чей-то день рождения.
Мы мирно сосуществовали до их защиты, а ныне Железнова гордыня пучит.
- А ну пошли, салабоны, отсюда!
Но я еще не потерял дар речи.
- Космический инженер Шелезяка! А ты-то откуда здесь?
Его улыбка моментально гаснет, а на лице вскипает кровь. Я не знаю, на что он способен, но готов ко всему.
- А-а, председатель! Ну, привет, - будто для рукопожатия протягивает мне руку и бьет по лицу.
О, Валерочка! Я в экстазе! Давненько не чистил козлам морду. А теперь не скучай.
Получай! Получай! Получай!
Плевать, что их втрое больше. Впрочем, барышни не в счет.
Закрутилась карусель - мат, удары, визг девичий оглашают «Гулливер». В висках бешено колотится кровь. Господи, сколько адреналина! Как же мы раньше-то скучно жили! Последнее время мне и в голову не приходило такое вот развлечение на досуге. Отличная разрядочка после стресса нервного. Эй, Железнов, зажиматься кончай!
Получай! Получай!

[santehlit]

Какая приятная концовка вечера. Да и вечер такой чудесный. Зацени.
От пинка в живот Железнов выпускает из нутра воздух и оседает, словно старый мешок. Посиди, родной, сейчас Серому пособлю и к тебе вернусь.
Дракой невозможно пресытиться. Я бы дрался с утра до вечера, лишь бы было, кого бить. Так восхитительно, страстно, так сокрушительно, так волшебно! Голову напрочь сносит в вихре рукопашном.
Ну, что, отдышался, родной? Я вернулся, как обещал. Вставай, пинка под зад получай и прощай.
Получай!

2

Стук в дверь. Оля в слезах. Дежавю….
Я судорожно вздыхаю, словно в живот заехали ногой.
- Что стряслось?
- Пальто украли!
Подсознание злорадствует: «Растеряха!»
Мне не нравятся нытики, утешать не люблю и не умею - ничего не могу с собой поделать. Чьи-нибудь жалобы или слезы лишают покоя, рождают чувство вины.
- Когда приехала?
- Сегодня, - она размазывает слезы по щекам. – Пошла на кафедру, охранник не пустил в верхней одежде. Оставила на подоконнике возле комнаты общественных организаций – там полно всяких курток – вернулась, а пальто нет….
- Тебя бы отшлепать.
Оля моргает и пристально смотрит на меня. Ужас! Ее дома ни разу не били. Бескорыстная любовь — дар, который получают от родителей все дети. Она уверена, что иначе они и не могут, ведь ее потребность в любви и заботе находит в их сердцах горячий отклик. Они считают, что милый ребенок заслуживает всего самого лучшего в жизни и ничего для этого не жалеют.
Нет, не ужасно, а заслуженно и полезно – говорит мой взгляд.
И подсознание подстрекает: «Всыпь ей, всыпь!»
- У меня были планы на этот вечер вместе с тобой.
- Какие планы?
- Если не найду что надеть, никаких….
Вечером Оля появляется экипированная для прогулки по городу. Она взволнована и, словно мальчишка, рвется в бой. Ее воодушевление заставляет меня улыбнуться.
- И что будем делать?
- Мы идем в кино вместе с моей группой!
Я не могу сдержать усмешку:
– Будешь меня демонстрировать?
В ответ Оля закрывает рот и тщетно пытается хмуриться. Я вижу, как в глубине ее глаз мелькают веселые искорки.
- Твое самомнение не знает пределов.
Подсознание пророчит: «Комиссар со товарищи кому-то сегодня накостыляют».
Встретились у кинотеатра, познакомились. Две-три девочки и много парней – обычная группа ДПА. У меня плохая память на лица. Не могу утверждать, что этот вот здоровяк, весьма дружелюбно протянувший мне лапу, Комиссар. Он заговорщески подмигнул, кивая на Олю:
- В последнее время никакого с ней сладу.

[santehlit]

Никакого сладу? Вот это да! Кажется, намек на какие-то обстоятельства.
Оля мгновенно улавливает мое напряжение и снимает его:
- Это Саня - наш староста.
Она действительно заводила в компании – так метко и весело комментирует происходящее на экране, что слышится смех не только среди ее друзей. Я и сам смеюсь вместе с ними.
Потом шепнула:
- Это я тебе показала, какой я бываю, когда несерьезная. Но могу быть серьезной.
- В субботу такая возможность у тебя появится – мы гуляем на свадьбе.
- Ты представишь меня, как свою девушку?
- А разве ты не моя девушка?
- Если это правда, я счастлива! - Оля неистово прыгает в своем кресле и хлопает в ладоши. Можно подумать, ей двенадцать, а не семнадцать!
- Наша цель – угодить клиенту, - я возвращаю глаза экрану.
Студенческая свадьба – это нечто! Это квинтэссенция изобретательности. Например, Олег Головин из бывшей моей дофлотской группы организовал свою так. От входа в общежитие до его комнаты были развешены указатели: «Свадьба в комнате № 408. Всяк приходи со своим горючим». Жених встречал и потчевал гостей, невеста на кухне варила картошку в двухведерной кастрюле. Общага вся гудела неделю, пока ГК не завопила:
- Палундра, кончай это безобразие!
От имени студсовета я подарил им два билета в цирк-шапито:
- Не пора ли молодоженам в свадебное путешествие?
В субботу Света Аверина из нашей группы выходит замуж за Юрку Гарася, моего дофлотского однокашника, который защитился месяц назад. Денег в обрез – свадьба нужна. Сообразительный инженер предложил избраннице:
- Ты приглашаешь, кого хочешь видеть из моих друзей, я из твоих.
Юрка выбрал меня, Светка…. Всего за стол в ресторане отметить событие сели восемь человек, включая виновников торжества.
Гарась тост произнес:
- Немало лягушек перецелуешь прежде, чем встретишь царевну….
Я Оле жестом – прям про меня.
Она на ухо шепотком:
- Все бабники так говорят.
- Да ты чо?! Надо открыть Свете глаза.
Но вместо этого Оля берется открыть шампанское, а я гадаю – серьезную она сейчас роль играет или нет. Хлопок, рикошетом от потолка абордаж на столе – и все в майонезе. Роль несерьезная.
- Не виноватая я - пробка дурацкая.
На День Космонавтики Оля сказала, что у нас будет малыш. Стало быть, меня ждет участь отца. Предвкушение ожидаемое, но маломажорное. Короче, попадос!
Не бросился к ней сломя голову, словно путник к оазису в пустыне. И соответствующая мина на лице.
- Надо узаконить наши отношения. Как насчет свадьбы?
Наверное, не так эти дела творятся, да опыта маловато.
- Вместе по жизни до самой смерти? – спрашивает Оля.
Мне кажется, она разочарована. Я наблюдаю за ней, переваривая информацию и прислушиваясь к собственным ощущениям. После признания и моего непафосного предложения, Оля кажется потерянной, грустной и очень одинокой, но, возможно, все дело в ее положении, которое в народе называют «залетом». Мне хочется обнять ее, прижать к груди и как-то утешить.
- Вот теперь у меня есть предлог съездить к твоим родителям без приглашения.

[santehlit]

- Боишься ударить в грязь лицом перед идеальным семейством?
- Можно сказать и так, - уклончиво отвечаю. – Но больше хочется взглянуть на тещу, чтобы знать, что меня ожидает к годам твоим этак …. Сколько ей?
В ближайший выходной мы покатили свататься в Розу.
Как только вошел в отчий дом избранницы, сразу понял, что «в таком кине я еще не снимался». «Монтана!» - как любил восклицать Олег Савичев. Высокие потолки просторных комнат, солидная мебель….
А на мне расклешенные не по моде штанцы, шитые общежитским умельцем, да свитерок. Что же Оля-то не настояла на пиджаке с галстуком? Подсознание ворчит: «Самому-то в напряг допетрить? Сваток!»
Что-то гнетет, но не пойму, в чем проблема. Или меня раздражает чужой достаток? Раньше такого не замечал за собой. Правда, еще и не сталкивался близко с людьми такого высокого социального уровня. Или это глубинные комплексы? Несоответствие, так сказать, сознания бытию…
Кто предупрежден, тот вооружен, гласит латинская поговорка. Ирина Ивановна была наряднее и даже выглядела красивей своей семнадцатилетней дочери. Но вот о цели моего визита Оля родителей не предупредила. Отец ее, говорила, в прошлом боксер. Подсознание тут же напророчило: «Лежать нам в нокауте».
Познакомились, руки помыли, сели за стол. Самая большая косточка с мясом в моей тарелке борща смотрится аппетитно. Сейчас, сейчас…. – предвкушаю я, но чертово подсознание провоцирует: «Сейчас или никогда».
Я поднимаюсь:
- Уважаемые Ирина Ивановна и Виктор Киприянович, прошу руки вашей дочери.
Кандидата в тести, будто пружиной выбросило из-за стола.
- Вы с ума сошли? Первый курс! Какая женитьба?!
Возможная теща:
- А вы ее любите?
Черт, облажался! Такую деталь упустил. И еще цветы кандидату в тещи.
Мысли путаются. Подсознание печально качает головой: «Что с тебя взять, плебей несчастный!». Сватовство явно не задалось. Мне хочется выйти вон. Кажется, и тесть не прочь был помочь – в смысле, вышвырнуть за порог. Но в руках у меня убийственный козырь – желание и сердце любимой дочери. Оля держится, она хмурится, но не плачет – на лице гамма чувств. И все же ощущаю ее молчаливую поддержку.
Долгие бессмысленные уговоры, упреки…. Родители – понять можно.
Наваливается смертельная усталость, и я хочу одного - поскорее уйти. Бросив косточке в борще прощальный взгляд, встаю:
- Простите, нам пора. Приглашение на свадьбу мы вам пришлем. Оля, поехали.
Родители смотрят на ее сборы с нескрываемым ужасом. Ирина Ивановна судорожно вздыхает.
- Лялька, ты хочешь сделать нам больно?
- Нет, мама, но я люблю Анатолия.
Я хмуро смотрю от порога и замечаю в глазах Киприяныча едва сдерживаемую ярость.
- Ты решила во всем нам перечить?
Не дождавшись ответа дочери, уходит в одну из комнат своей квартиры. Преодолевая искушение его утешить, Оля берет меня под руку.
- Мамуль, мы поехали.
Ирина Ивановна отчаянно пытается не разреветься. Щелкает замок открываемой двери – Олина мама всхлипывает, и дамбу прорывает. Слезы катятся по щекам, она лихорадочно пытается вытереть их рукавом. Машет на нас рукой и удаляется вслед за мужем. Разное воспитание, разные культуры. Разные поколения. Дай им Бог!
Дорогой в Челябинск Оля грустила. Потом попросила:

[santehlit]

- Почитай мне стихи.
- Слушай; из последнего мною написанного.
Правильнее-то прочитанного из забытого Понькой в тумбочке сборника Пушкина.

Взращенный в дикой простоте,
Любви не ведая страданий,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний.
С невольным пламенем ланит
Украдкой нимфа молодая,
Сама себя не понимая,
На фавна иногда глядит….

Совершеннолетие моей избранницы отметили в ресторане «Кавказская кухня» - мы, мои друзья и ее однокашники. Конечно, Оля в ударе, и улыбка украшает ее изумительно очерченные губы. Мы танцуем медленный танец – руки ее на моей шее, мои на ее талии.
- Ты счастлив? Скажи, что чувствуешь.
- Если честно – тревогу. Привык все держать под контролем, а рядом с тобой даже себя теряю. Но политэкономия капитализма нас учит: «Если не можешь одолеть кого-то, присоединись к нему».
- Такое твое признание в любви? - она гладит меня по волосам и тяжко вздыхает. – Трудно понять, о чем ты думаешь. Всегда такой замкнутый, как островное государство. И я пугаюсь, потому что не знаю, какое настроение у тебя будет в следующую минуту. Это сбивает меня с толку, и хочется поставить фильтр между мозгами и языком.
Ресторан мне нравится. Деревянные стулья, льняные скатерти, и стены приятного глазу цвета. Из аппарата со светомузыкой «АББА» мягко воркует о недуге под названием «любовь». Она отражает наши эмоции - радостный покой после бурного сватовства. Все вполне романтично.
- Как насчет свадьбы здесь?
- Давай попробуем обсудить наше будущее, - Оля заглядывает мне в глаза и улыбается сладко. – Например, где будет жить наша семья?
- Снимем квартиру.
- На что?
- Две стипухи, и я устроюсь на работу.
- Свадьбу сыграем, как Света и Юра?
- У меня практически целы деньги от двух стройотрядов. Думаю, перед родственниками стыдно не будет за наше брачное торжество.
- Какой ты предусмотрительный! Завтра в ЗАГС?
- Встретимся там – с утра защищаю курсовой….
Подсознание ухмыляется: «Голубки-херувимы, ёшкин корень….»
В ЗАГС я безбожно опоздал. Забодался с преподом по курсовому, напрочь забыв обо всем на свете, и в результате – опоздал. К черту троллейбусы, такси не поймаешь – бегу, что есть духу, прямым маршрутом, боясь разминуться в переулках. Олю встречаю на полпути по дороге обратно. Так страшно злится, что гнев ее хоть пальцами трогай.
- Прости! Блин, курсовой!
Оля холодно щурится на меня. Ее глаза глядят пронзительно, даже грозно – пленных не брать! Я уменьшаюсь в их стальном блеске.
- Может, ты женишься на своем курсовом?
- На тебе, если простишь.
- А не прощу?
- Умру холостым.

[santehlit]

Она хмурит брови и кусает губы, потом поворачивается в сторону ЗАГСа. И даже в нем все еще злится. Мы подаем заявление. Нам назначают дату бракосочетания – первого июня текущего года. Дело сделано: мы – жених и невеста.
- Все-таки я сердита на тебя.
- Хочешь мороженого?
В кафе:
- Смотри, как уютненько. Давай здесь сыграем свадьбу.
- Давай.
Приехала Ирина Ивановна на разведку – мол, как тут у вас? На меня посмотрела, как на знакомого – общается исключительно с дочерью. Я вежливо растягиваю губы в улыбку. Они что-то обсуждают. Мама говорит горячо, с напором. Оля взволнованно слушает, кивает, качает головой и морщится. Вот она прикусила губу и поглаживает пальцами свою ладонь, словно желая успокоиться. Еще один кивок, и она бросает на меня взгляд, дарит бледную улыбку.
Мы гуляем по парку. День не воскресный, народу мало. Мягкая, мелодичная классическая музыка плывет из динамиков. Голос женщины страстно поет, вкладывая в песню свою душу. Просто дух захватывает. Ирина Ивановна мне улыбается.
- Какая будет у вас фамилия?
О господи! У вас… Магическая комбинация, маленькое, всемогущее местоимение, которое скрепляет союз. Я улыбаюсь будущей теще искренне, всей душой, от уха до уха.
Дальше пошло все как по маслу. С Ириной Ивановной мы набрасываем план необходимых мероприятий и покупок к свадьбе. Пошли в кафе, так понравившееся Оле, и арендовали его. Меню обсудили.
В какой-то момент мы остаемся вдвоем.
- Скажи, Анатолий, это у вас серьезно… с Лялькой… или по случаю?
- Вы мне не доверяете?
- Доверяю полностью твоей порядочности.… Но, прости, ты не выглядишь счастливым женихом. И на Ляльку смотришь… ну, как-то не так, как должен смотреть влюбленный парень на свою невесту.
- Счастье мы собираемся строить вместе.
- Прости, не понимаю. Как так можно? А если не слюбитесь?
Я обескуражен ее отношением ко мне и моему участию в судьбе ее дочери. Да, я не очень-то разговорчив, но никого не гружу своими проблемами. То, что мы вдруг становимся родственниками, не моя воля – судьбы решение.
Появляется Оля, и Ирина Ивановна завершает диалог:
- Возможно, я заблуждаюсь на твой счет. Дай то Бог!
Мое подсознание глаголет нудно: «Ты им нужен в семью, как мотоциклу педали велосипеда». «А мы построим свою и будем дружить, если получится». Подсознание ворчит: «Только не делай вид, что не замечаешь, как избалована твоя невеста». «А кто тебе сказал, что я всю жизнь буду получать 63 р.?» «Прежде, чем высоко летать, надо по земле научиться ползать», - усмехается подсознание. «Что тебя так развеселило?» «Твое умение наживать врагов».
На следующий день мы едем в салон новобрачных. Мы – это мы с Понькой, Оля с подружкой и Ирина Ивановна с сестрой, у которой остановилась в Челябинске. Невесте платье выбираем, жениху костюм. Примеряю один, второй – все не то. Дамы в восторге, лишь Серый знает, почему я их отвергаю – брюки в «дудочку» для меня не приемлемы. И он помогает мне выпутаться из ситуации – то цвет критикует, то фасон….
Кажется, моя привередливость начинает раздражать безтрехнедель тещу. Да и я завожусь от коллективного дамского желания сделать из меня свадебное чучело. Именно таким буду выглядеть в брючках а-ля-Шурик – необъятных в поясе, длиной до щиколоток и неприлично узких в этих местах.

[santehlit]

- Нет! – ору я на Поньку, который сует мне очередную двойку. Я сердито смотрю на шедевр элитного ширпотреба, и, не будь он неодушевленным предметом, уверен, съежился бы от ужаса под моим яростным взглядом. Все присутствующие оглядываются на меня. Оля хватает под руку плохо воспитанного кавалера:
- Что с тобой?
И подсознание вторит: «Ты орешь как медведь, которому в задницу впилась колючка». Его игноряю, отвечаю Оле:
- Хочу заказать костюм в ателье. Ты не против?
- А эти-то чем тебе не по нраву? Ты еще не все перемерил.
- Пожалуйста, - с ледяным спокойствием говорю, - не дави на меня.
Чувствую непомерную тяжесть обрушившейся реальности. Еще никогда мне не хотелось так остро, как сейчас, сбежать в какое-нибудь тихое место, где мог бы наедине с собой приучить себя к мысли, что я не один теперь, что обо мне будут проявлять заботу свою жена и… теща. Я содрогаюсь – ведь это на всю оставшуюся жизнь! Привыкну ли когда-нибудь, что кто-то лучше меня знает, как мне вести себя и во что одеваться?
С тяжелым сердцем освобождаю локоть из ее руки.
- Пойду, покурю.
Выхожу из салона, зная, что назад не войду – пропуск у Оли.
Она тем же вечером:
- Мама права – тебя укрощать еще и укрощать.
- Меня? Укрощать? – фыркнул я. – Время терять.
- И ты прав, - согласилась невеста. – Но давай договоримся: явишься в ЗАГС в джинсах и свитере, свадьбы не будет.
- Об этом и я: ты ведь за меня замуж выходишь, значит, должна мне верить и не опекать. Это душит. Я никогда не добьюсь ничего в жизни, если ты будешь все время вмешиваться. Мне нужна определенная свобода поступков и мыслей. Ведь я не вмешиваюсь в твои дела.
Она серьезно выслушала меня.
- Я хочу, чтобы нам было вместе хорошо.
- Знаю и понимаю. Но если мы надеемся на долгое совместное счастливое будущее, то мы должны доверять друг другу и доверять нашим вкусам. Пусть твоим мнением я не прав, но дай мне возможность понять самому это и исправить ошибку – не будь наседкой. Ведь с одинаковой вероятностью можешь быть неправа и ты. Научись терпению.
Подсознание во время диалога корчит самые зверские рожи и кажет языки: «Я не подстрекатель, но вы не подеретесь».
Помотавшись по городу в поисках пошивочного ателье, в магазине одежды «Руслан и Людмила» покупаю белоснежную гипюровую рубашку – ну, ту, что в дырочках, как решето. Отдаю в мастерскую приталить и укоротить рукава. Приталили, а рукава откромсали, как штанцы петуху. Никакой возможности переделать. Я не скандалю, но настроение падает ниже плинтуса – что они могут сотворить с костюмом?
На помощь пришел Сергей Иванов - привез в ателье экстра-класс: уж он-то знает адреса! Выбрали ткань – название не скажу, но цвет глаз ласкает: что-то среднее между густо голубым и бледно синим, как волна черноморская в ясный день.
Закройщик - вылитый Паниковский, но с фамилией Бендит, предлагает фасоны пиджаков. Я ему – ворот шалевый, остальное, как сумеешь, а вот с брюками поколдуй – клеш от бедра 3,5 см. и скос на каблук 1,5 см. Как разрешил морякам дорогой наш генсек Леонид Ильич.
Под цвет костюма подобрали галстук. Посмотрим, откажется ли от свадьбы Оля, когда увидит жениха в шикарных импортных корочках на высокой платформе, с булавкой для галстука и запонками из горного хрусталя. Блин, вот запонки никто не увидит – коротки рукава гипюровой кольчужки!

[santehlit]

Представляю изумление суженой от моего небесного вида, и лицо чуть не трескается пополам от самодовольной улыбки. Даже подсознание одобрительно кивает: «Ну, кры-са-вец! Лови момент!» Но еще надо поймать момент – кольца обручальные приобрести.
В сквере сижу у кинотеатра Пушкина – через дорогу ювелирный магазин «Алмаз». Сегодня мы были там – примерили с Олей шаблоны колечек на пальцы, чтобы размеры определить. Завтра привезут золотые. Это бывает раз в неделю, поэтому очередь в магазин желающие браковаться и прочие, до золота охочие, занимают с вечера. Вот как я. Друзья предлагали организовать сменное дежурство – по два-три часа на брата, а я им сказал: «Идите к черту! Свои семь кругов ада пройду сам».
Зеленая травка и цветы на клумбах создают сельскую идиллию. Неторопливый ветерок мягко шелестит позолоченной вечерним солнцем листвой. Все мило и навевает покой, пахнет цветущей сиренью. Представил, как лежу на траве и гляжу в чистое голубое весеннее небо. Мысль настолько соблазнительная, что мне почему-то взгрустнулось по дому. Там, кстати, не было никаких эксцессов по поводу свадьбы-женитьбы – «знать, время пришло»; и избранницы – «тебе жить».
Время движется к полуночи. Появляется Иванов:
- Дед, я не могу тебя оставить ночью с такими деньжищами одного.
Серега – мой друг, мой свидетель на свадьбе. Его подружка с автотракторного факультета будет свидетельницей Оли – мы так сговорились. По велению сердца ли, под давлением оценок Иванов решил после сессии перевестись на АТ.
- Серый, с музыкой разобрался?
- Вокально-инструментальный ансамбль с ПС факультета, талантливые парни и гожий репертуар. Ну, а как ты справляешься?
Это он наверняка о свадьбе – интересуют общие впечатления.
- Как с курсовым: смотришь – страшно, взялся – поехало. Правда, не всегда здорово – вчера Оля отругала за конфеты. Но друзья выручают. Борька Газизов привез из «почтового ящика» два короба отличного вина. Жежель уступил свою комнату на втором этаже. Автомобильный картеж обещает тесть – он на Коркинской шахте какая-то шишка. Коробка коньяка, два ящика водки – упиться, не встать.
- Гулять, так гулять! Знай наших! – кивает Иван.
К открытию магазина должна приехать Оля. Но они появляются с Кмитецем, ни свет, ни заря – еще и троллейбусы не ходили. Смотрю на нее – она потрясающа, она очень красива, моя невеста. А еще понимаю, что обручальные кольца ценой бессонной ночи это не последняя трудность в нашей жизни – нам еще вместе предстоит одолеть гору конфликтов. Как вот с конфетами – купил не ее любимые. Кабы знать! Но не сомневаюсь, что мы их осилим, и впереди у нас долгая счастливая супружеская жизнь.
- Подумать только! А если бы на твоем платье в тот танцевальный вечер вдруг оказались карманы….
Оля поворачивается ко мне, бестолковому, и пытается убрать с лица веселое удивление. Не получается:
- Господи, ты так ничего и не понял! Святая наивность, а еще – председатель!
Этакий призрачный намек на то, что меня закадрили. Да теперь-то что – мы скоро станем родителями, а еще раньше мужем и женой. Я человек доброжелательный, придираться по пустякам точно ни не буду. Правда, подлости и предательства не прощу – здесь я тверд как скала.
- Ты меня осуждаешь? – у нее веселый настрой, и уже уверилась, что она – главный человек в моей жизни. И здесь без сомнений: кто же еще? – Так знай же, любимый: женщина с одним прощается, с другим встречается, следующего присматривает.
Да ерунда все это, ей Богу! Покупаем кольца. Последняя проблема - жилье.
Вопрос о проживании постоянно читался в глазах Оли. Я тянул, тянул…. Оказалось, не зря. Когда-то я выручил с этой комнатой Олега, теперь он меня.

[santehlit]

- Все, что там есть – ваше, подарок на свадьбу… так сказать.
Подарила нам чета Жежелей холодильник, кровать широкую и линолеум на полу.
Хотели вместе приборку сделать, так Оле понадобились мамины советы – по интерьеру и прочая, прочая…. Ирина Ивановна приехала вечером перед свадьбой.
Я было в двери им помогать - на пороге друзья:
- Ты без мальчишника хочешь улизнуть из нашего братства? Такое, приятель, не прокатит. Что? Оля ждет? Оле сейчас все объясним.
Понька пошел объяснять, остальные за стол и… пир коромыслом.
Выпили, погалдели и начали петь – не зря же Зязев гитару принес.

Там, где клен шумит над речной волной,
Говорили мы о любви с тобой….

Когда утомленные генуборкой Оля с мамой выходят на крыльцо общежития, мы пьяной толпой вываливаемся на балкон и орем:

Жанитьба хужей кабалы!
От ей отвернемся мы смело.
Не нада жаниться, орлы! Хо-хэй!
Ведь бабы последнее дело….!

Ирина Ивановна кивает на шалман и тоном страдающей от интриг императрицы:
- Все ясно. Не зря раньше подбирались пары из своего круга, своей песочницы. Может, одумаешься, Лялька, пока не поздно?
Лялька не отвечает. Может, и одумалась бы, но Рубикон перейден, и поздно теперь боржоми пить.
Утром мне было не до песен. Но нет дрожи в коленях, и голос не сел, не хрипит – голос мой готов сказать «да». Тем не менее, парни находят во мне бледность лица и укладывают на кровать – интенсивно идет подготовка к баталии под названием «Выкуп невесты». Подтягиваются родственники в общежитие. Сват Колька Евдокимов приехал….
Жизнь все-таки удивительная штука. Порой ухахатывается над нами так, что и самому не грех рассмеяться. Я не верю в то, что кирпич обязательно упадет подлецу на голову, но верю в то, что судьба в какой-то момент захочет ухмыльнуться, похулиганить и поведет себя как трудный подросток. Когда Колька демобилизовался и нашел меня в общежитии, я сразу ему дал понять – дружба наша закончилась, и к хулиганству возврата не будет. Даже на свадьбу к нему не поехал, а он:
- Брат, мне непременно быть надо свидетелем.
- Припозднился, - говорю, - занята роль.
- Выручай, иначе мне кранты – еле-еле жену уговорил под марку свидетеля к тебе на свадьбу.
- Да у нас тут тоже не с бухты-барахты. Свидетельница, - киваю на Иванова, - его подруга, почти невеста.
Коля посмотрела на меня так, будто я его последнюю котлету сожрал, и к Сереге.
Я на подушку, глаза закрываю.
Входит бездвухчасов тесть.
Понька, репетируя роль тамады, на меня кивает:
- Вчера накирялся, никак в чувство привести не можем.
К присутствующим:
- Парни, кто жениха на сегодня подменит?
Кондратий приобнимает моего тестя и отнимает дар речи.
Старшая сестра моя Людмила, выполняющая роль посредника, щекочет мне пятку:
- Вставай, женишок, невеста одета. Красивей еще свет не видел.

[santehlit]

Я поднимаюсь, здороваюсь с тестем, облачаюсь в свадебные доспехи. Виктор Киприянович, прижимая ладонь к груди в области сердечной мышцы, сползает на стул без комментариев. Но Понедельник не дает ему расслабиться – заряжает за букетом для невесты: хоть, мол, вы папа, но на машине.
Наконец, у противоборствующих сторон все готово, и Людмила дает отмашку - на штурм, буржуины! Олю на церемонию выкупа переселили к подругам на третий этаж – подальше от комендантской и ее обитателя, опасаясь возможных провокаций.
Сражение начинается на дальних подступах – девчонки требуют, на каждый мой шаг новое ласковое слово для любимой. Парни хором орут, заглушая меня:
- Ласточка, рыбонька, огуречик…!
Такое девчонкам не нравится – спорят, придираются, выстраиваются в цепь, не пускают. Меня поднимают, как знамя полка, и, очертя голову, идут на таран. У защитниц невесты припасены на шпаргалках куча загадок, приколов, веселых шарад – они не согласны на скорую сдачу. Но толпа ребят сминает их, теснит от двери – свалка, почти потасовка. Свидетельница, как лайка в медведя, вцепилась зубами в грудину свидетеля. Впрочем, его алую ленту вижу на свате – дотошный, малый….
- Целуй их, братва! – Зязев орет, и девчонки сдаются – отступают, повизгивая, вглубь коридора.
Наконец, я в комнате, перед невестой. Действительно, в подвенечном платье Оля смотрится просто божественно. Мне даже не верится – она ли это? моя ли свадьба с этой принцессой? Хочется пасть на колени, вручая букет. Тянусь поцеловать, а мне запрещают:
- Нельзя! Нельзя! Сначала в ЗАГС!
Идем к машинам. Перед общежитием нас провожает толпа народа. Огромная, как демонстрация! Приятно, черт возьми! Но мне не до них – я любуюсь своей избранницей, и налюбоваться никак не могу. Хочу сказать: «Милая, никогда не снимай это белое платье, и никогда не угаснет огонь восторга в моих глазах».
Колька садится рядом с водителем – на лицах невесты и свидетельницы недоумение. Пожимаю плечами – мол, сами сменились, меня не спросили.
В ЗАГСе все, как и надо – торжественно, чинно, отлажено. Мы расписываемся, свидетели тоже. Целуемся, наконец, под Мендельсона. Пьем шампанское. Едем кататься, возлагаем цветы – бетонному Ленину и Скорбящим Матерям.
На пороге кафе нас встречают мои родители с караваем – кто больше цапнет, тот и хозяином в доме. Цапнула Оля – я не против.
Все традиции соблюдены. Садимся, пируем - ВИА играет, Понька тамадит, гости виновников торжества поздравляют и заставляют нас с Олей плясать – «вальс», «цыганочку», «яблочко» и… твою же мать! Сколько можно – пляшите сами: не в цирк-шапито пришли, и мы вам не артисты!
Тесть задвинул продвинутый тост - что, мол, должны мы по жизни стать друзьями, любовниками и…. Отец мой морщится – так ненавистно ему слово «любовник».
Предложили мне сказать – маху дал. Вместо «спасибо дорогим гостям, что удостоили…» благодарю родителей за прекрасную жену. Тестя от моей благодарности снова корежит. Кто-то подсказывает: «До брачной ночи такое не говорят». А ведь верно, блин!
Из застольных бесед новых родственников.
- Ну и ладно – что родили, то и выросло. И мне почему-то совсем не стыдно.
- Нужно чаще вспоминать себя в молодости, и тогда поступки наших детей не покажутся такими ужасными, а поведение – безрассудным.
- Стоит прислушиваться к умным людям! В этом и заключается зрелость ума.
- Важно, чтобы молодые сразу поняли, что при отсутствии компромисса ни за что не построишь счастливую семью.
- Есть непреложная истина – если ты хочешь что-то получить, нужно сначала что-то отдать.

[santehlit]

- И еще одно условие счастья – дети должны жить отдельно от родителей.
- Можно и вместе. Просто надо научиться терпеть. Сложно зятя любить - за что, объясните? Ведь просто так любят только своих детей и кровных родственников!
- Нынешняя молодежь не очень-то терпелива.
- Главное, чтобы знали – очищенная и сваренная картошка гораздо вкусней сырой.
- Я понимаю любовь так: любовь – это забота о близком человеке. Любовь – это внимание. Любовь – это желание доставить любимому радость и удовольствие. Даже в ущерб своим интересам. Любовь – это чувство долга, а не вздохи на скамейке и не прогулки при луне.
- Кроме любви, есть еще организация жизни. Ведь и в раю бывают дождливые дни.
- Неплохо бы сразу выяснить – кто в доме играет первую скрипку. Женщина всегда тоньше, чувствительней и логичней мужчины. И никто меня в этом не переубедит. И еще – женщина выносливей, жизнеспособней и сильней.
- Может быть, вам не повезло с мужем?
- Почти у всех сильных и значимых женщин вполне заурядные мужья. И ровно наоборот. Не замечали?
- Чтобы не ныть и не жаловаться на жизнь надо поменьше жалеть мужиков и поменьше брать на себя.
- А кто тогда нас пожалеет, как не самые близкие нам люди?
- Очень разные бывают на свете люди! Кому-то надо одно, а кому-то обратное. И это не значит вовсе, что кто-то плох, а кто-то хорош. Просто надо это понять. А если понять не получается, то тогда просто принять. И все встанет на свои места. Все очень просто!
- Как отрадно, когда у людей человеческие лица, действия и поступки. Как-то на душе становится легче и светлее. Проще жить.
- Что поделаешь, каждому – свое!
И дальше в таком же духе, в таком разрезе, как говорил великий Райкин.
Из всего факультетского начальства приглашением удостоили только декана – он не пришел, а явился Маркин. Стал ко мне приставать – выпей да выпей со мною (с ним, то есть) водки. Выпил, чтоб отвязался. Оля надулась и попросила Кмитеца ее похитить. Только кликнули клич «Невесту украли!», тут же ведет ее из подсобных комнат самозваный свидетель. Потом появляется бедный и бледный Кмитец с отпечатком подошвы на пиджаке. Еще повезло – Колька мог бы так и в лицо. Вскоре он совсем напился, и старший брат его (мой зять) стал уговаривать меня проводить его в общагу проспаться. Это как – бросив на свадьбе молодую жену? Ну и ну!
Но роль свадебного буяна досталась-таки не ему. Из общаги притопал обескураженный интеллектом бывший морпех Юра Марченко с поздравлениями молодоженам. Бдительные друзья перехватили его у порога - поили, поили…. потом на себе утащили в общагу…. Свадьба без драки оказалась.
Торжество покатилось к финалу.
Нормальные гости уходят нормально – благодарят, поздравляют. Говорят – все чудесно, стол замечательный, жених, как и надо, невеста красавица. Мы им киваем - Оля жмется ко мне, я ее нежно обнимаю.
Даже Ирина Ивановна довольна:
- Толя за Лялькой как за уточкой селезень….
И я ею – хоть статусом теща, но иногда объективна. С тестем сложнее.
Кто-то уходил по-английски. Но и мы не последними.
Наконец-то вдвоем в своей комнатке – чистенькой и уютной, только маленькой! – просто домик дядюшки Тыквы.
- Как тебе свадьба? Веселее поминок?
- Слава Богу! Нам еще завтра день отстоять.

[santehlit]

Назавтра в комнате моей накрыли стол для других гостей – однокашников наших с Олей. Все веселятся, швыряют в нас мелочью, а нам с Олей задали работу – она, сидя на моем плече, снимает с потолка приклеенные купюры. Потом подметаем пол.
Нарезки, два таза салатов, ящик водки улетают мигом. Мы пересчитываем «дары волхвов», добавляем и посылаем за «горючим», хлебом, вареной колбасой. Всем шалманом идем на природу. Искупались в карьере, развели костер.
Признаться, мы с Олей уже устали быть в центре внимания – принимать поздравления, уваживать причуды гостей. Дальше плыли по течению - нам было почти все равно: просто надо было пережить это событие и все.
Лялька озябла в легком платье. У меня разболелась голова, и язык заплетается, хотя практически спиртного в рот не брал – так, чуть-чуть, чисто символически. Однокашники отрываются вовсю, и мы начинаем их потихонечку ненавидеть: у нас дал отмашку медовый месяц, а эти все пьют да галдят. Сколько можно! Когда это кончится? Нам еще предстоит на Розе День Третий, а потом в Увелке Четвертый. Так запланировали, но теперь боимся – осилим ли? Кабы не сессия, удрали бы в свадебное путешествие.
Господи, помилуй мя грешного! Ведь впереди сплошной позитив - потрясающая жена, замечательные родители, вполне разумная теща и вменяемый тесть, учеба, жизнь в общежитии среди друзей. Мы молоды и здоровы. Сколько еще будет прекрасного и необыкновенного, если переживем эти суровые дни. Хотя подсознание утверждает обратное: «Четыре дня праздника и все - дальше сплошное «устройство» жизни. Суровая проза. Разум и логика без романтики. Короче – неистребимый день сурка».
Почему так хреново-тоскливо на собственной свадьбе? Почему? Может, я просто разучился радоваться жизни? Или устал? Потерял себя? Жить перестал – начал служить мужем в семье? Ведь когда человек служит, он непременно пригибается. И веру теряет в себя, и уверенность. Или мои проблемы серьезней? И мне нужен совет по душевному устройству? Ау, подсознание, напилось что ли? Или все проще простого? Сердце – вещун: глубоко сидит, далеко глядит….
Свадьба принцессы и свинопаса переезжает в Розу – День Третий.
Может, зря я так? Нормальные люди – теща приветлива, тесть папой не смотрит, но старается быть объективным. Как говорится, стерпится-слюбится.
Оля доложила о дне вчерашнем и спать. Я прикорнул на диване в зале.
Чуткие родители не стали нас беспокоить застольем – поняли, как мы устали.
Вечером позвонили в Увелку – пообещались приехать как-нибудь после сессии.

3

Наверное, есть какой-то жизненный закон компенсации. Когда не стало у меня студсовета, появилась жена, которая заполнила образовавшийся вакуум. Пусть другими заботами, но под завязку заполнен каждый мой новый день - волнуюсь чему-то, куда-то все время спешу, решаю задачи, ломаю голову над ответами.
Получив на меня юридические права, Оля первым делом захотела узнать:
- В твоей жизни было много женщин?
Я ответил, что влюблялся трижды – один раз подростком в спортивном лагере, потом школьником в выпускном классе, и еще на границе в девочку-мечту, на которую запали все моряки нашего ПСКа.
- Остальное - естественный физиологический фон: как поллюции – кто их считает?
- И в чем же глубокий смысл твоего ответа?
- Я знаю, о чем ты думаешь. Да, мое отношение к тебе мало похоже на страсть, но, по крайней мере, исполнено уважения. Пусть у меня не ноет сердце целый день из-за твоего отсутствия, потому что уверен - мы обязательно увидимся вечером. У нас нормальные человеческие отношения и перспективы создания крепкой семьи.

[santehlit]

Признание было чистосердечным, ибо я знал, что для нас, Агарковых, не существует ничего более завершенного, чем супружеские отношения, которые преодолевая время, смиряются с тем, что на смену страсти приходят привязанность и обязанность перед семьей. Отец, не смущаясь мамы, рассказывал, как без памяти был влюблен в госпитале Самарканда после ранения на фронте. Не остался в благодатном краю только желанием помочь престарелой матери на Южном Урале. Как это объяснить романтичной жене?
- Вот так, значит? Получи, дорогая!
- Я не хотел тебя обидеть.
- Когда захочешь, предупреди. А то у тебя и так все слишком здорово получается. И что же дальше?
Что дальше?
Примерно в те же дни, когда я сделал предложение Оле, мне сделал предложение доцент кафедры «Автоматические установки» Васильев В. В.
- Анатолий Агарков? Мне надо с вами поговорить.
- По-моему, вы это уже делаете.
- Разговор долгий.
- Я не спешу.
- Присядем?
Присели в пустой аудитории.
- Чем могу быть полезен? — спросил я кандидата наук.
- Заразился одной идеей - хочу и вас, так сказать, инфицировать.
Выслушав историю его болезни, заявил:
- Дважды я был в стройотрядах – суперуспешных, надо сказать - и если поеду еще раз, то не за запахом тайги или поиграть в «Зарницу». Надеюсь, понятно выражаюсь?
Доцент меланхолично улыбнулся. Он хотел быть честным до конца и признал – действительно, лично он собирается на великую стройку БАМ за романтикой: поохотиться, порыбачить, надышаться дыма костров и озона таежного. Он командиром готов предварительно слетать заключить договор, а моя комиссарская задача – собрать ребят, организовать работу и заработать.
Когда сообщил Оле о своем намерении после сессии съездить на БАМ, моя милая надула губки.
- Последнее свободное лето, и нам нелишними будут деньги, - убеждал.
Мы сидели в кафе-мороженое, Оля опустила глаза, в которых были тоска и разочарование, сосредоточенно разглядывая креманку.
- Будь добра, не делай такое лицо. Просто прими то, что есть, и прости: иногда я бываю настолько упертый, что сам себя с трудом выношу.
- Ты хочешь мне предоставить возможность поупражняться в собственном идиотизме? Или я что-то пропустила, и ты сейчас мне все объяснишь?
- Попробуй понять такую мысль: нужно любить не человека, с которым соединяешь судьбу, а жизнь, которую придется вести с ним, разделяя его желания, стремления, имея общие цели и мечты. Чтобы любить, нужно набраться терпения.
- Как насчет моих желаний с мечтаньями?
- Давай обсудим. Какие у тебя планы на лето?
- Планы мои всегдашние: гулять, болтать и всячески бездельничать, - потом подумав. - Пожалуй, отпущу тебя в Сибирь, если у нас будет красивая свадьба, и медовый месяц мы проведем вместе.
Все загаданное было исполнено, хотя противоэнцефалитные прививки в медовый месяц не самая уместная процедура.
Тем не менее, в день отъезда Лялька закатила «концерт».
- Я не представляю себе наше будущее.

[santehlit]

- «Будущее» - среднего рода и потому понятие весьма неопределенное. Попробуем для начала другое - просто «совместная жизнь». Это звучит более реалистично и конструктивно.
- Ты плюешь на мои чувства! Наши отношения, предполагавшие взаимность, приобретают односторонний характер. Оказывается, это я должна подстраиваться под твое расписание и перепады твоего настроения, разделять твои желания и беспокойства, переживать твои неудачи. Ты не перепутал, дорогой, кто из нас в интересном положении? И вообще, признайся - ты женился на мне только из-за ребенка!
- Так для тебя вся проблема в этом?
Обида жены делала ее и сильной, и уязвимой одновременно – она была как ежик, свернувшийся в клубок, чтобы отпугнуть иголками приближающуюся машину судьбы.
- Мало? И это ты мне говоришь? Ты, который, несмотря на всю мою любовь, не смог для меня отыскать маломальского места в своем сердце? Знаешь, нет худшего одиночества, чем одиночество вдвоем. Это ведь абсурд и надругательство над здравым смыслом! Из кожи лезу вон, чтоб тебе понравиться, а ты по-прежнему в упор меня не замечаешь: ты видишь только себя, свои желания и устремления. И, не смотря на все это, я все равно люблю тебя.
- А говоришь так, будто бросить хочешь.
- Я думаю об этом каждое утро, которое приближает нас к разлуке – каждое утро, когда ты тщательно облачаешься в свое одиночество и уходишь, с радостью хватаясь за любой предлог и выискивая любую лазейку, чтоб еще больше отдалиться. А я остаюсь одна, со всеми своими океанами счастья, по которым мечтала плыть вместе с тобой. Ты когда-нибудь перестанешь прятать свои эмоции, суровый мой председатель?
- Ты уже устала от меня?
- Мне кажется, твой мир вертится в противоположную сторону вращения Земли – у тебя все не как у людей.
- Да что такое произошло? С чего ты вдруг мне все это говоришь?
- Ровным счетом ни с чего. Только ты улетаешь сегодня на БАМ, так и не убедив, что любишь меня.
Что мне сказать? Что любовь – это зависимость даже для самых покорных? Что не стрела Амура, а полоска бумаги, определенным образом изменившая цвет, изменила и нашу судьбу?
Приехал тесть, скатать нас искупаться – Лялька обрадовалась, но глаза ее оставались невеселыми. Молчала на пляже, настойчиво игнорируя все мои знаки внимания. Обстановка на солнечном бреге начала угнетать. Виктор Киприянович заметил.
- Поскандалили? Но если не орать на своего мужа, к чему тогда выходить замуж?
Оля изумленно уставилась на него.
- Я пытаюсь шутить, - пояснил тесть.
- Скуда (все записано верно – это их семейное выражение) хорошее настроение?
- По закону парадокса: ты можешь стать женой, матерью, бабушкой, но покуда я жив, будешь дочкой – маленькой и любимой. Думаешь, зачем мы тебя рожали? Чтобы любить - целовать и тискать. И вообще, за все, что происходит теперь с тобой, надо бы хорошенько отшлепать твою мать.
Виновника его печали будто и рядом не лежало.
Шасси самолета коснулись посадочной полосы аэродрома Иркутска в одиннадцать часов местного времени. Тем же днем улететь в Тынду не удалось – мы заночевали в общежитии ИПИ (Иркутского политехнического института): обстановка знакомая, и денег не взяли. Но вот клопы….
В полночь по-местному с телеграфа дозвонился в Розу.
- Привет. Не спишь?
- Сколько у вас? Ты не устал, - поинтересовалась Оля.
- Нет. Я нормально переношу полеты. Ты как?

[santehlit]

- Мне не нравится, что ты в чужом городе без меня. Там полно девочек с фигурками Элизабет Тейлор, а у меня живот растет.
- Он уже шевелится, наш ребенок? Скучаю по вам.
- Мы по тебе тоже. Очень. У тебя странный голос.
- Наверное, связь такая. Береги себя…
Диалог надо было прекращать, потому что сбилось дыхание.
Бог мой! До меня только что дошло – я говорю и делаю все не так.
Вылет в Тынду задержали еще на сутки. Появилась возможность осмотреть город, прокатится на катере по Байкалу. Что мы и сделали, не вернувшись в общагу - заночевали в Листвянке, на границе тайги и Славного Моря, взяв напрокат палатки.
Народ ликовал, меня угнетало.
- Что с тобой, комиссар? Почему похоронный вид?
- Просто устал. Человек не всегда может быть в форме.
«Форму» мою изводит осознание допущенных ошибок.
Итак, вечер, берег Байкала, водка из кружки и ностальгия.
Память часто так шутит – цепляется за какую-то незначительную деталь из настоящего, и раз – ты уже не здесь, а в тех временах, которые были, и, казалось, забыты. Любуясь закатной дорожкой солнца на водной глади, вспомнил рассказ отца – его объяснение в любви моей матери.
Победитель Японии предложил девице колхозной:
- Ищу мать своим будущим детям - если согласна рожать их, выходи за меня.
Возможно, мама так и не стала любимой женщиной моего отца, но она всегда была матерью его обожаемых детей. Чадолюбие – это у нас семейное. А любовь?
Знаю, мама в нашей ситуации сказала бы отцу:
- Езжай, спокойно работай. Я буду ждать и справлюсь одна.
Никаких упреков: у нее своих забот полон рот – вести хозяйство, хранить дом, печь хлеб, стирать, убирать, готовить, кормить и растить детей. И мы с сестрой крутились вокруг мамы – чем могли, помогали, никакую работу не считая в тягость: корову подоить, ей травы подкосить или цыплят от коршуна стеречь. Это было детство голубое – такая пора, когда за пенку от варения жизни не жалко. А любовь в романах хороша.
От кого-то слышал – у всех Оль тяжелая женская доля: не очень-то счастливы они в жизни. Моя жена должна стать исключением. Это задача партии и правительства, и я исполню ее на «отлично». Дело чести и долга. Только вот пока что-то плохо получается – я стараюсь, а она ни в какую не делается счастливой. В чем засада?
Или муж для нее не хорош? Пойдем по пунктам.
1. Нас, Агарковых, жена – пусть самая лучшая из всех женщин мира – интересует, прежде всего, как мать детей наших общих.
2. В этом плане, если есть место выбору, предпочтение отдается не красоте-уму-женственности, а доминирующему чувству материнства.
3. Поиски счастья с одной-другой-третьей и так далее полностью исключаются, если в семье появились дети – выбор сделан: любил-разлюбил отменяется; признается – люблю и буду любить всегда.
4. Какие-то проступки антисемейного характера никому из супругов не допускать, а уж коль случится, надо уметь прощать в интересах семьи.
5. Задача – подобное отношение к совместной жизни попытаться привить своей половине.
6. Считать эти правила семейным кодексом Агарковых.
Кто «за»? Голосую. Единогласно!
«Все это прокатило бы, - кривится подсознание, - с барышней твоего круга. Избранница наша – интеллигенция третьего поколения. Это культура, премудрый ты мой, она впитывается с молоком матери, и никакими Уставами ее не задавишь. Хочешь, по пунктам разложу ее ответы на твои бредни?»

[santehlit]

«Валяй»
«Жена скажет на твои морали:
1. Я не свиноматка, а женщина, которая хочет любить и любимой быть.
2. Замужество – это не рабство; поиски счастья – пожизненная привилегия любого живущего.
3. Если ты утратишь роль моего идеала, я займусь поисками другого.
4. Детям не будет счастья в семье, где жена презирает своего мужа.
Достаточно? Убедил?»
«И что же делать?»
«Присмотрись к тестю – как он относится к своей половине. У девочек из хороших семей папа в большом авторитете. Может, и выбор ее пал на тебя из-за какой-то схожести с ее отцом».
«Боже! Какие сложности! А быть самому себе идеалом?»
«Слишком просто. Для этого даже не надо чистить зубы».
«Ну и как же стать идеалом в глазах собственной жены?»
«Хочу обратить твое внимание, что не ум, не сила в приоритете у женщин, а, как это ни парадоксально, внешность мужчины – с нее начинается зона любви».
«Думал, ты скажешь – 24 часа в сутки глядеть в глаза, гладя ручку, и мурлыкать: «единственная моя»….»
«Для этого тебе стоит напиться – тогда ты становишься пылким и страстным, открытым и прямолинейным, человеком эмоций, как джин из бутылки. Таких тоже любят, но недолго. В реальной жизни, если хочешь убедить женщину в искренней любви к ней, надо быть готовым идти на компромиссы со своими чувствами и привычками: тут сдержать себя; с этим смириться; на это закрыть глаза. Постоянно приспосабливаться к окружающей обстановке - ежедневно разыгрывать сотни эпизодических ролей на подмостках обыденности, быть канатоходцем, постоянно что-то уравновешивать, взвешивать, чтобы не разрушить создаваемую конструкцию. Гораздо проще – взять и влюбиться, то есть полностью сконцентрироваться на «женщине всей жизни», на избранной, обожаемой. Тогда тебе многое простится, а остальное решится само».
«У нас нормальный, здоровый брак. Какого тебе черта надо?»
«Я тебе так скажу – если любые слова жены пусть даже самые занудо-ругательские звучат как соловьиные трели, а не кудахтаньем, то ты ее любишь. Готов признать, что супруга твоя курицей быть не может?»
«Не получится так, что полюблю некий фантом, призрак вместо реальной женщины, увидев которую, окончательно разочаруюсь в этом браке? Ты уверен, что от любви настоящей к своей жене, жизнь моя станет легче мешка цемента, а сам я из сатирика-реалиста не превращусь в мелодраматика? А вдруг от такой страсти сердце пробьет грудную клетку?»
«Посыкиваешь, мореман?»
«Предположим, я влюблюсь в женщину, на которой уже женат – в ее мимику, сопровождающую иронию, в музыку ее слов, в движения ее рук, в глаза, волосы, в мочку ее правого уха, в левую щиколотку, все равно. Предположим, почувствую, что нас связывает нечто большее, чем плод, зреющий в ее чреве. Не разлюбит ли она меня тогда, посчитав Эверест покоренным?»
«Задним числом часто видишь реалии, которые изначально казались совершенно исключенными. Короче говоря, все возможно».
«Как интересно! Ты предлагаешь мне самому себя свергнуть с пьедестала в ее глазах? Это же надо, какой бред!».
Да, действительно – истинный бред. И это уже за гранью. Даже такой испорченный персонаж, как я, не смог бы позволить себе такого.
«Ну, тебя к черту! Пойду-ка, напьюсь».

[santehlit]

Ищущий да обрящет! У черта на куличках, на краю земли (считая Урал ее хребтом) парни наши умудрились найти в кромешной тьме ночи трех славных девиц из категории the telki. Без всяких проблем – пришли, поставили палатку, развели костер и попивают винцо на берегу Байкала. А тут мы, подвыпившие, с гитарами и водкой – наше вам с кисточкой!
Еще один тупизм, которого я никогда не понимал – ухаживать толпой за одной-двумя-тремя девушками: ну, ни дать ни взять собачьи свадьбы. Даже наш самый старый боец, а в миру кандидат наук, читающий первокурсникам историю КПСС, Хламкин перышки распушил и бубнит сальные анекдоты из застольного арсенала бывших комсомольских работников – тоже какие-то перспективы питает, в смысле девиц. По этой причине будет он пыжиться от чувства собственной значимости, страдать из-за собственной упертости, потеть, беситься, надеяться и в итоге иметь голый вассер. А ведь все водка клятая говорит!
Глядя на весь этот вавилонский блуд, размышлял - не шибко ли усложняю проблемы сердечные. Может, есть смысл в очереди потолкаться локтями, соперничая в остроумии, полапать телку и удовлетвориться впечатлением, произведенным на окружающих – мол, я еще о-го-го, кобель тот. С мыслью о том, что подобная инсинуация была бы последним гвоздем в гроб сегодняшней попытки подсознания подсказать дорогу к семейному счастью, иду спать в палатку.
Голова кружится, в глазах пляшут и размножаются звезды. Одним словом - хреново. Не в силах идти или стоять, сажусь на пенек и закуриваю. К горлу комками подкатывает тошнота. Встаю, раздеваюсь, минут десять ныряю и плаваю в ледяной воде Славного Моря. Когда посвежевший забираюсь в палатку, на часах половина второго….
Наконец, добрались до места работы.
Стоит сказать, что это был не сам БАМ, а его северное направление: Тында – Беркакит или АЯМ (Амуро-Якутская магистраль). В нашу обязанность по договору входили работы на строительстве городка ВОХР (военизированной охраны) тоннеля Нагорный, пробитого в вечномерзлотном грунте длиной почти полтора километра.
За две недели на неосвоенном месте дикой якутской тайги вырос палаточный городок с тротуарами из дощатого настила, складом, баней, столовой и проч. Появилась традиция у командира - с жутким запахом изо рта проводить ежевечерние производственные совещания со спиртом из чайника. Пить и не морщиться! – был приказ. – Чтоб других не смущать.
Поначалу работы шли успешно – с энтузиазмом выдолбили в мерзлоте траншеи под будущие теплотрассы - а потом тормознулись из-за отсутствия труб. Потянулись дни вынужденного простоя и тоскливого безделья. Впрочем, сачка давить, студентом не привыкать – было бы что пожрать. Самое глупое и ужасное в ситуации было то, что нас почему-то перестали финансировать – не оплачивали наряды на уже выполненные работы. Призрак голода, как коммунизм в Европе, рыскал-рыскал по сопкам Якутии и, найдя нас в распадке, навалился.
Исполненные руководящей мудрости и отеческой заботы о коллективе, оседлали с начальником прикомандированный «Магирус» и поехали в Нагорный.
Ну что, amigos, решили про нас - похороны обойдутся дешевле?
Забрав почту, иду в комитет комсомола – у меня комиссарское, кроме всего прочего. Васильев, тем временем, топает в СМП (строительно-монтажный поезд) выколачивать деньги – к тем самым товарищам, о ком говорил: у них головы превратились в жопы. Ему видней: он с ними давно марьяжит - на две недели раньше нас прилетел сюда с двумя коллегами из ЧПИ, интерном-доктором и поварешками.
Местный секретарь комитета комсомола – уроженка Молдавии; красавица – свет не видывал. У нее прямые черные волосы, пухлые, чуть вывернутые губы и бездонные антрацитовые глаза. Пока любуюсь ее чертами, она меня дрючит за ерунду – мол, сколько выпустил боевых листков да на стену газет повесил? Далее следует витиеватая речь о том, что партия приказала – комсомол ответил «есть!». Пошло и поехало….

[santehlit]

Я ей на эту ересь в ответ про тяготы и лишения, которые испытываем в плане дефицита продуктов, а точнее отсутствия финансирования наших работ их уважаемым СМП.
- Так что ж вы молчите?!
Хороший вопрос!
Напару топаем в контору СМП. Без стука и разрешения, как революционные матросы в Зимний Дворец, вламываемся в кабинет директора. Причем, застаем его ужасно удивленным. Но не нашим напором - Васильев успел его ошарашить.
- Мать моя в кедах! Всем отрядам хватает аванса на сезон. Вы, только приехав, уже все профукали. За гранью реального! Любопытствую – куда потрачены средства? Можете дать отчет?
Васильев, гаденько подхихикивая, мотает головой – мол, беливь ми, не сохранились чеки. Он всем своим видом показывает, что говорить на эту тему не хочет – нет денег и все!
Картина ясная! Аванс командир зажилил. А я так не вовремя вошел….
Тут директор СМП «включает» программу «Профессионал учит работать студентов-бездельников». Он долго говорит о вопросах морали, семейных ценностях и обществе без пороков, как единственно верном подходе к строительству железнодорожной магистрали в условиях вечной мерзлоты.
Васильев, с облегчением оттого, что беседа уходит в сторону от финансового отчета, вздыхает и заверяет:
- Да-да, мы учтем и постараемся…. Нам бы еще шесть недель продержаться.
- Хоть это противу правил…. Впрочем, деньги ваши – не знаю только, что домой повезете….
Мир полон маленьких деталей, которые дают нам всю необходимую информацию – остальное домыслы. Я понимаю, что стал свидетелем неприятной тайны, но воспринимать ее всерьез сознание отказывается пока. У меня довольно четкое ощущение, что смотрю на ситуацию со стороны, как кино, в котором хорошие парни всегда побеждают, а зло обязательно будет наказано. Но – стоп кадр! – где положительный герой? Неужто я? А мне хреново - только что вынуто несколько кирпичей из фундамента жизненной платформы. Еще немного — и вся моя философия рухнет, как Родосский Колосс. Впадаю в ступор и становлюсь похожим на Железного Дровосека.
Всю обратную дорогу сижу в «Магирусе» совершенно закрепощенный от нахлынувших дум. Тяготили ответственность и особая печать момента. Нет, не загоняюсь в паранойю борьбы с пороком - просто начинаю понимать, почему некоторые чисто человеческие ценности называют библейскими.
- Ну, что, комиссар, спасли мы отряд? – ликует Васильев. – Может, бухнем по этому поводу?
Наигранная фраза и предложение выпить необходимы ему, чтобы понять мое отношение ко всему происшедшему – насколько проникся и что буду делать? Короче – враг ли я ему?
Мы останавливаемся на берегу Холодянки, открываем три бутылки «Тамянки», пьем как пиво из горла без посуды и закуси. Рассказываем всякие смешные истории. Здесь я ближе знакомлюсь с водителем Яшкой (тоже, кстати сказать, молдаванином), который при всей своей меланхоличности оказывается человеком с потрясающим чувством юмора и кладезем такого рода историй, неизменно начинающихся со слов «Одын малчык….».
Васильев припомнил, как я докладывал о кандидатах в отряд – «возраст ребят лет 19-25; недужат редко; имеют крепкие зубы и зрением хороши; в работе сносны; норов покладистый; делать гадости считают профессией….», и ну хохотать – разобрала «Тамянка».

[santehlit]

Интересно, сколько он отстегнул в свой карман из аванса отряду? Может, и бодяга вся затеяна с этой целью? Для кандидата технических наук вполне приличная многоходовка. Да и навар….
Винишко прикончили, спирт открываем и тем же макаром – из горла, без закуски. Бр-р-р-р…! Гадость такая!
Васильев поплыл. Стекленеет Яшка – вот паразит: ему еще машину вести! Меня тоже накрывает, но как-то невесело. Вспоминается Кмитец, который два дня назад ушел в ночь пешком без копейки в кармане – у него невеста и свадьба в Свободном (город такой в Амурской области). Доцент даже для такой ситуации денежки пожалел – нету, и весь хрен! На мой взгляд – типичная гонорея души.
Мысленно аплодирую цинизму и пошлости нашей жизни: все не так страшно – все гораздо страшнее. Где ты, подсознание, ау? Нужен мне ответ на вопрос – когда я стану такой же сволочью? И стану ли вообще?
Тут как тут – из тайги на лыжах: «Не смешно. Думаешь, очень умно выглядишь со своим цинизмом?»
Накликало, гадино! Не умно, а скверно: с очередного глотка меня тянет рвать - сначала спиртом с вином, а потом желчью. Спазмы накатывают один за другим, и моему желудку уже нечего извергать, и уже кажется, что меня рвет воздухом. И когда я уже начинаю задыхаться, все утихает. Изрядно вспотевший, присаживаюсь на корточки, руки лодочкой – черпаю и пью речную воду. Потом умываюсь и возвращаюсь.
Бутылка в руках у водилы:
- Давай еше.
- Нет-нет, не стоит. И тебе хватит. Шеф где?
- В кабине спит. Что, много принял?
- Когда любишь, не считаешь.
И вот мы в лагере. Походкой загнанного на мельнице осла Васильев колбасит в командирскую палатку, успев на ходу митингнуть - гуляем, братва! Наши две поварешки – пусть будут Надя и Вера – быстренько отваривают макароны, приправляют тушенкой и на стол, где уже (бутылка на четверых) стоят спирт для настоящих мужчин и «Тамянка» для девушек и слабаков. Разговение!
С суровыми лицами колхозников времен Великой Отечественной бойцы садятся завтракать-обедать-ужинать сразу за несколько дней - атмосфера многодневного неторопливого безделья таки наложила свой отпечаток. Но постепенно алкоголь будит природную жажду деятельности молодых сердец. Все становятся очень радостны – много говорят, поют, не прочь порезвиться в танцах.
На запах макарон по-флотски в столовую приполз командир – голод не тетка. Ест, похмеляется и вспоминает, что де в СМП пересекся с командиром отряда из Челябинского института культуры; у него сегодня день рождения – в гости пригласил.
- По коням! – раздается клич.
Собираемся в гости к землякам-соседям.
По приезду кланяемся:
- Христос воскрес!
Мол, мы нахаляву. Они непротив:
- Воистину зиг хайль!
У них давно накрыты столы, и пир коромыслом – нас не ждали, но по-студеченски рады всяким гостям. Садимся, втискиваясь, пьем, закусываем, подпеваем:

А я все дозы увеличивал,
Пил и простую, и «Столичную»,
И в дни обычные, и в праздники
Вином я жизнь свою губил…

[santehlit]

На меня накатывает истома – не хочется думать о плохом, хочется положить кому-нибудь голову на плечо и поплакать. Но снова раздается клич «По коням!». Толпа рвется в Золотинку на танцы. И я вскакиваю на автомате, будто бы кто-то нажал у меня на спине кнопку «подъем».
Атмосфера на танцполе в ДК Золотинки весьма напряженная. Расслабленно дрыгаются только студенты в стройотрядовских куртках – однажды показали себя в драке, и память на века. Местные - взрывники, водилы, строители, железнодорожники друг на друга посматривают настороженно: меж ними вражда. Я, было, сунулся разнимать схватившихся поединщиков, да меня вежливо подняли, отнесли в сторону, поставили – не рыпайся, мол, не в свои дела. Вобщем, чужой монастырь….
В финале суматошного дня, приехав из Золотинки далеко заполночь, затопили в нашей баньке печку Яшка, я да бывший десантник из Олиной группы - пили спирт, ели макароны и пели наши АЯМовские страдания:

Здесь птицы не поют,
Деревья не растут,
И только мы, к плечу плечо
Врастаем в землю тут….

На следующий день зашевелились только к обеду. Я сходил к ручью, который на полкилометра ниже в распадке, поплескал в лицо холодной водой, чтобы встрепенуться от похмелья, сбить заторможенность и желание снова зарыться в кровать. Поварешки видели здесь следы медвежьи – толи правда, толи по воду ходить заленились….
Ау, косолапый, слабо пробежаться?
За обедом народ страдает:
- Где командир? Неплохо бы похмелиться.
И тут обнаруживается пропажа нашего командира. Занятно - куда же он подевался? Обыскав еще раз весь лагерь, мы начинаем думать, что все гораздо хуже, чем мы думали раньше. Хотя куда уж хуже? Человек потерялся.
- Ехать надо, - говорю я Яшке, - по следам вчерашних вояжей.
Тут появляется «Магирус» соседей-культурников, из него вылезает Васильев и столбом стоит, покуда машина не уезжает. Тогда он приседает на корточки, упирает подбородок в колени и матерится пропитым голосом, который переходит на бабий визг:
- Суки, бросили командира…!
- Прекрати, старик, - коллеги из ЧПИ подхватывают его подмышки и волокут в палатку. – Не падай в дипер – главное, что живой.
- Кажется, ребра переломаны, - хрипит Васильев.
Доктор пощупал ему бока:
- Ничего тут не придумаешь – надо в Нагорный везти или в Тынду.
- Что случилось, командир? – сменяю доктора у кровати больного.
- Писать пошел, в яму упал и всю ночь как мамонт пролежал в вечной мерзлоте.
- У культурников в лагере?
Он кивает. Помолчав:
- Все, комиссар, я, кажется, здорово поломался – принимай отряд, казну и доводи дело до конца. Не посрамишь родной ДПА – считай меня своим должником.
Ну и кривляка!
У меня дрожат губы. Неужели стал настолько сентиментален? Или просто не хочется верить в воровство? У меня такое ощущение, что стою на сквозняке и чувствую, как дует мне в шею. Ощущение дискомфорта таково, что хочется поднять воротник куртки. Но на самом деле в палатке реально жарко и сквозняку здесь взяться просто неоткуда. Я это очень хорошо понимаю, но чувство дискомфорта все усиливается. Причем усиливается оттого, что я не могу ясно определить его источник.

[santehlit]

Увы, не верю! Как Галилей. Я даже не верю, что у него сломаны ребра, и он всю ночь пролежал в яме. И становиться приемником его не хочу.
Закуриваю, тупо смотрю на Васильева и чувствую, как наваливается презрение. Мне до того омерзительно, что я не чувствую к нему жалости – действительно пострадавшему или прикидывающемуся. Господи Боже, кто вообще придумал деньги? Чтоб вот так из-за них…. Очень обидно терять заработанное, но еще обиднее потерять веру в человека, распадающегося сейчас на глазах в гниль.
В тот же день, взяв в сопровождающие коллег, Васильев укатил в Нагорный, оттуда в Тынду, и след его растаял в небесной дали. Казны я от него не принял – муторно было; полномочия командирские взвалил на Жежеля. Он мастер в отряде, так как умеет писать наряды. Дезертировал Хламкин тем же рейсом, а Яшка из Нагорного привез спирт – к вечеру мы опять накирялись. Парни у костра поют про меня, отредактировав песенку психа:

Вот выходит на бугор комиссар - бандит и вор,
У него патронов много, он убьет меня в упор.
Он убьет меня в упор, он убьет меня в упор...
А он убьет меня в упор! ....

Я вместо этого забираюсь в палатку, перетаскиваю васильевскую постель на свою кровать, зарываюсь в это нагромождение, но не для сна – затеял мысленный монолог за тысячи верст от абонента.
«А еще скажу тебе, разлюбезная Ольга Викторовна, что являешься ты единственной женщиной, которая мне близка, не смотря на то, что так далека. Пусть изрядно я сейчас выпимши, но открою один секрет, и ты мне все за него простишь. Не за ребенка я тебя полюбил, а за то, что у тебя удивительно красивое лицо. И за то, что пришла ко мне целомудренной. Жаль, что несчастлива со мной, а я так прямо с тобой очень. И поэтому мне сейчас и хорошо, и плохо. Хорошо оттого, что люблю. Плохо, что не могу этого сказать в глаза. Теперь сказал мысленно то, что давно ношу в себе. Я рад, что эти слова мыслями вырвались на свободу. И хочешь, открою еще один секрет? Я рад, что открыл тебе этот секрет. И с этого признания предлагаю считать нашу семью совершенно счастливой. Да или нет? Я за «да». А ты? При равенстве голосов преимущество за тем, у кого размер обуви больше. Ты должна быть счастлива, и я все для этого сделаю. А сейчас мы увидимся во сне…».
Олег все утро что-то писал. Заглянул – ну, скажем, случайно – в открытую тетрадь на столе, читаю: «Голова идет кругом – где взять работу?»…. Ба! Да это дневник. И Жежель полон теперь командирских забот. Себе что ли Фурмановым заделаться - написать о туманах и запахе тайги?
Достал тетрадь, сел и стал писать что-то вроде письма: «Где ты, Лялька, единственная моя? Как поживаешь? У меня все более-менее сносно – идут дожди, народ в палатках режется в карты. Так что заработки нам не светят. Да Бог с ними! Знаешь, как здесь красиво! На дне распадка лежит и не тает то ли снег, то ли льдина. По ночам заморозки – иней выбеливает траву. А днем можно сгореть под солнцем. Флора здесь своеобразная - лиственницы как кустарники ложатся зимой под снег; где шумела тайга, получается холмистая белая равнина. Почему я тебе пишу? Потому что с некоторой поры появилась у меня такая потребность. Собственно говоря, просто хотел сказать, что мне тебя очень не хватает. С удовольствием рассказал бы сейчас какую-нибудь задорную глупость, но почему-то не получается. Сейчас мне тебя просто хочется обнять, прижать к груди и не отпускать - вот, оказывается, какой примитивный я в делах сердечных: никакой абсолютно фантазии. Как мы теперь будем жить, представления не имею. Спасибо тебе за твои глаза, фантастические губы и бесхитростные слова. Я теперь чувствую в себе непривычную легкость, и не испытываю ни малейшего опасения, что наша встреча обманет мои ожидания. Я уже представляю ее. До скорого!».

[santehlit]

После дождей в лагерь явился мастер Юра, курирующий нас от МСП.
- Надо почистить траншеи теплотрасс: на днях начнется прокладка труб.
Наши труды затянуты илом до самого верха. Конечно, это не мерзлый грунт, но Олег упирается – а на хрен нам надо: в договоре такое не предусмотрено. Обстоятельства, видимо, поджимают, и Юра сломался, поломавшись: оформляет чистку траншей, как выемку мерзлотного грунта – работы, которые ценятся здесь выше бетонных. Повезло нам с мастером и обстоятельствами – вместо сварщиков с трубами снова дождь. Канавы опять по самый верх затянуты илом. Снова торги и препирательства – и опять наша взяла!
А труб все нет.
Узаконив наряды в СМП, Жежель мне:
- Пора сматываться, пока не нагрянули с проверкой.
Едем к смуглянке молдаванке в комитет комсомола. Стучим по столу – мол, мы уже месяц ни хрена не делаем! что нас в СМП за дураков считают? Заручившись высочайшей поддержкой резерва и боевого помощника партии, наезжаем на директора поезда. Впрочем, есть пункт договора – о его прекращении в случае вынужденного простоя. Начальник немедленно соглашается нас отпустить, рассчитав – нам только надо сдать материалы и оборудование, выданные на строительство лагеря.
Директор СМП заявил, что мы его лучшие друзья, и в качестве компенсации за немажорные обстоятельства, предложил нам с Жежелем унты со склада. Вот еще новость! Олег взял, я отказался – взбунтовалась совесть. Потом пожалел – тестю с БАМа отличный был бы сувенир.
Таким образом, страдная пора заканчивается парадоксально – практически ни хрена не сделав, мы увозим домой кроме запахов и впечатлений отличные заработки.
В вагоне, отстукивающим дорогу домой, братва студенческая пьет, режется в карты или дрыхнет, меняясь ролями. Я целыми днями гляжу в потолок.
- О чем думу думаешь? – это Жежель с вопросом.
- Ищу формулу идеального общества, в котором всем хорошо.
- Наше не нравится?
- Слишком порочно.
После бегства Васильева мы с Олегом сдружились. Когда состав где-то под Челябинском ставят в отстой, Жежель хватает рюкзак:
- А ну их нах.., пойдем на трассу!
Ловим «Жигуль» и летим домой. «Домой» - недостаточно сильно сказано для описания ощущения. Мы летим к своим семьям – женам, детям (один из которых, наверное, в ясельках, другой-то уж точно в утробе матери).
Жежель выскакивает из машины у своего подъезда, кричит жене, которую видит в окне первого этажа:
- Ната! Ната!
Меня охватывает возбуждение – не представляю, что буду кричать я.
В общежитии Оли нет. Хватаю такси, мчусь в Розу.
Теща открывает дверь, улыбается, кивает, приветствуя, и прикладывает палец к губам:
- Тс-с-с! Лялька в гостиной прилегла на диване - кажется, уснула.
Скидываю обувь и рюкзак, на цыпочках в гостиную. Жена спит, по-детски надув фантастически красивые губки. Опускаюсь на колени перед диваном и осторожно укладываю голову на ее живот.
Оля запускает пальцы в мою шевелюру:
- А вот сейчас я чувствую, как ты меня любишь!
Ирина Ивановна, застыв в дверях, смахивает слезы.

[santehlit]

4

Успех в жизни определяют три фактора – талант, труд и удача. В любви тоже. И рудименты сознания у них одинаковые: в жизни – зависть, в любви – ревность. Предрассудки подобны вечной мерзлоте – бьешься, бьешься с ними…. Однако за все надо платить.
Когда-то на службе неплохо стрелял из автомата Калашникова и даже был участником соревнований в пограничном отряде, защищая честь группы прикомандированных моряков. Мишени сбивать – плевое дело. Я всегда думал: как это в человека шмальнуть – пусть даже китайского диверсанта прикокнуть. Теперь каждый раз, когда Оля улыбается какому-нибудь кавалеру, мне хочется нажать на курок.
После возвращения с БАМа, думал устроить застолье с друзьями - почему-то не собрались. Только Андрей Зязев приехал с подругой, и мы в ресторан не пошли – посидели, выпили в нашей коморке, потом двинули на площадь перед главным корпусом, где коромыслом веселье по случаю посвящения абитуриентов в студенты.
Оля стремительно нашла земляков и стала им что-то объяснять, а молокососы в ответ – ржать. Мне это не нравится, но стоически ожидаю неперерастания инцидента в конфликт.
Пьяненький Зязев ехидненько ухмыляется:
- Как наша Оля-то популярна!
Мне хочется набить ему морду. И молокососам, конечно, тоже. Ну, этим-то обязательно и в первую очередь. Хотя понимаю - нужно сохранять самообладание. Я не собираюсь из-за нервной вспышки терять уважение жены. Себя уговариваю: не раздражаться, главное не раздражаться.
А она щебечет, а они-то все ржут.
Руки начинают дрожать. Мысленно представляю, как мои кулаки крушит эти голомордые лица. Даже чувствую силу ударов, которые мог бы нанести. Но я зрелый человек и партийный. Я всегда говорил общежитским «окошникам»: «Не будьте быками, которые бросаются на красную тряпку. Не позволяйте эмоциям преобладать над вами. Пусть противник ударит первым, а вы покажите, чего стоите».
- Любимая, плюнь ты на эту сопливую салажню, - прошу через силу.
Любимая не плюет, а салажня закатывается гомерическим хохотом.
Дышать. Дышать ровно. Ну, еще одна фраза:
- Что ржете, козлы – зубы жмут?
- Ага! – радостно ржут «козлы».
- Что будем делать? – напрягся Зязев в предвкушении потасовки.
- Домой пойдем.
И ухожу: больше нет сил себя сдерживать – я не владею ситуацией.
Устраиваюсь на подоконнике в темном аппендиксе коридора и страдаю, потому что не знаю, оправдываться перед женой или обвинять ее – жизнь стала в тягость.
Где достать револьвер, чтобы пустить себе пулю в голову? Не прыгать же ею вниз с пятого этажа – как-то не по-мужски это, не по-моремански. Однако открыл окно и прикидываю, с какой скоростью тело мое долетит до тротуара и покончит со всеми дилеммами своего хозяина.
Может, повеситься? Привязать петлю за перила и в пролет лестницы…. Узел сжимается. Я задыхаюсь. Черт, забыл сказать последнее «прости» - «пОспешил» называется. Да и подумать стоит – куда торопиться?
Кто-то умудренный сказал: «Семейная жизнь – это три месяца любви, три года брани, и тридцать три года терпения». Сегодня истекает третий месяц нашей супружеской жизни – завтрашний день начинаем с ругани. И повод есть.
Почему же так получилось?

[santehlit]

Любовь и женщина – синонимы, как мужчина и сила. На самом деле, в каждом человеке присутствуют оба начала. Чтобы создать идеальную пару, надо мужчине полюбить в себе женскую половину, а жене свою мужскую. Вот и не будет никаких сомнений по поводу поисков идеала – он в тебе. И вы – партнеры по воспроизводству человеческого поголовья. Нормально.
А еще говорят, что в любом человеке уживаются ребенок и взрослый. Когда образуется пара, каждый выбирает свою роль по отношению к другому. Как правило, один становится родителем, а другой играет роль ребенка. Без всяких сомнений в нашем дуэте это Лялька. Так что терпи, отец. Однако родитель такая профессия, в которой, как ни старайся, не преуспеешь.
Стоило бы подумать о брачном контракте, в котором отразить все неудобоваримые моменты жизни. Например, сегодняшний. Так было бы правильнее и честней. Придумать какие-нибудь баллы-бонусы для поощрения. И наказания должны быть - вне очереди уборку сделать? посуду помыть? рубон приготовить?
Однако женщины и мужчины не одинаково смотрят на жизнь. Для большинства мужчин события развиваются прямолинейно. Женщины, напротив, могут воспринимать их как синусоиду в зависимости от настроения – одно и то же действо получает разную оценку в течение совсем небольшого отрезка времени. И это не есть результат размышлений. Например, для Оли эти первокурсники - новобранцы, которым она, умудренная годом учебы в институте, пыталась дать пару-тройку добрых советов с чего начинается Родина. Хотя для балбесов – напрасный труд. Для меня эти козлы – козлы, которым стоило бы порвать хавальники. За хамское отношение к женщине, например….
Новая мысль - а вдруг моя любимая, покорив «Эверест», опять занялась поисками идеала? Сейчас вернется домой и скажет: «Прости, я полюбила другого». Или нет, еще круче: «Надо было дома сидеть, а не шляться по всяким БАМам. Где ты был, когда я страдала? Где ты был, когда я звала тебя? На далеком таежном полустанке? Довыпендривался! Я на тебя зла - ты не представляешь, как я тебя ненавижу!».
Оля поведала - пока меня не было:
- Вечером сижу во дворе с друзьями, папа идет: «Оля, домой!». Я ему: «Я не маленькая, и у меня муж есть». Папа: «И я о том же - из чисто мужской солидарности».
Ждала улыбки моей, а мне душу скрючило: ничто так не потрясает ее, как правда.
Отличная мысль! Достоевскому не сказать лучше.
Или такая (где-то слышал) - свободный выбор мужчины состоит лишь в том, чтобы выбрать женщину, которая будет управлять им всю оставшуюся жизнь. Может быть, в этом есть смысл. Взять ответственность за двоих, когда я с собой-то едва управляюсь, и часто бывает неуспешно – весьма рискованно….
Не успеваю углубиться в самоуничижение – появляется Лялька. Лицом не кающаяся Магдалина, а каким-то довольным и плутоватым - но, Господи, до чего же красивым!
- О, муж мой! Смени выражение озабоченности лика мудрого своего на гримасу ужаса – кто к нам идет? Это не первокурсники, жаждущие познания, а черт знает что! Даже страшно становится за наш всеми любимый имени Ленинского комсомола ордена Сутулого краснознаменный ЧПИ.
- Протестировала?
- Ага! – рассмеялась Оля.
- Тебе что за корысть? – укорил.
- А то ты забыл! – фыркнула жена и снова радостно засмеялась.
Разве можно забыть то, что не знаешь?
Впрочем, наверное, она имела в виду свою должность комсорга в группе.
Кажется, Оля и не заметила, что я сержусь. Почему сержусь? За что сержусь? Имею ли на это право? Да, я люблю ее, ну и что? Что я хочу от нее за свою любовь? По большому счету («признайся хоть сам себе» – ворчит подсознание) – чтобы удобно было с ней жить. Каждый человек жаждет удобств. Но это не означает, что другие люди обязаны с этим считаться. Так что, не стоят выеденного яйца все мои претензии к жене. Надо просто любить, радоваться счастью и не требовать ничего взамен.

[santehlit]

Оля набросила на веселье лассо и укротила его.
- Ты чего здесь расселся, пошли домой.
Лялька, наверное, не заметила моего напряга, злости (теперь на себя), стыда за свое поведение. Как же мы будем дальше жить, если в безобиднейшей ситуации пошел на поводу у своих эмоций, если позволил себе думать о поведении любимой, как не совсем достойном? Есть ли гарантия, что такое не повторится? Сегодня она не заметила (или сделала вид?), а потом что? Как все сложится при следующей моей ошибке? Как я смогу дальше жить с грузом унижающих жену подозрений? Приревновать, закатить концерт, а потом упасть на колени да просить прощения? Нет. Нет! Нет!!! Это не для меня. Я не умею так быстро менять настроения. Надо что-то делать с собой. В самом деле, ну чего взъелся? Разве жена в чем-то виновата? Психанул, убежал…. А вдруг ей в этот момент потребовалась моя помощь?
И подсознание стыдит: «От кого убежал? От безмозглых сопляков, которые только ржать умеют. А ведь мнишь себя мастером общения и контактов. Надо было найти слова и слить весь этот дубинноголовый квартет в ватерклюз. Тупеешь, брат….».
Так о чем, бишь, я? Ах, да, о ревности. Пойдем дальше.
Не сказать, что в Розе бывать мне внапряг. Теща – та прямо целует при встрече. Тесть, может и хмурится, но руки не прячет. А вот тестева сестра, Олина тетка, которая главврач, как-то поправила меня:
- Да нет, уважаемый – это не Оля рядом с тобой сидела, а ты рядом с ней.
Ясно, что в семействе Крюковых слово этой женщины весьма весомо, только не ясно - к чему она? А впрочем, был повод.
Оля выцепила меня тогда прямо с товарно-оптовой базы, где мы с Кмитецем разгружали «алки» - большегрузные длинномеры. Ну, а что, дело нехитрое и расчет сразу – для студентов весьма удобно. Только я переодеться не успел – как был в бушлате, так и поехал в Розу к этой самой тетке на юбилей. Спрятал клеши под стол, сижу и наяриваю – в смысле, рубаю. Жену мою какой-то врачишка молоденький с танцевального круга не отпускает. Я за ним наблюдаю, ненавижу уже, но молчу, этикет соблюдая. А он взял, и знакомиться подрулил, эскулап хренов.
- Меня зовут Геннадий Борцов, - и руку сует.
- А я тут причем? - стискиваю ему пятерню до хруста.
Приведенный в замешательство он рядом сел.
- Вы прям с корабля на бал? – отдышавшись, кивает на тельник у меня под галанкой, стараясь вложить в свои слова как можно больше сарказма.
Отпираться не было смысла, вот я и не стал:
- Угадали, и больше скажу – во флоте в парашу макают тех, кто любит раскачивать семейные лодки. Get the idea?
Наверное, что-то зловещее услышал он в моем английском. Всего-то хотел спросить «Врубаешься, друг?», а он юбилярше чего-то накапал.
Та:
- Оля, уведи своего домой.
- Да он же не пьяный!
Муж самой тети лык не вязал. Или вязал? Но уж очень усердно.
- Уведи, он Геночку оскорбил. Мне еще драк здесь не хватало.
Почапали с супругой домой, не дождавшись финала юбилея.
- Ты сильно расстроилась? Из-за этого аппендикса Гиппократа?
Лицо любимой заставило меня пожалеть, что я не откусил себе язык, прежде чем задал этот вопрос. Впрочем, сдав меня с рук на руки телевизору, Лялька вернулась на юбилей.

[santehlit]

- Ты ведь не против? Тетечка Лидочка - моя самая любимая! Ты не заметил – мы с ней похожи.
Сходство действительно имело место.
Нет, я не против – идти тут два шага, а в робе плясать действительно нонсенс. Пусть айболит отдувается – он при галстуке и в блестящих корочках.
«Теперь уяснил, что есть твоя жизнь? – мудрствует подсознание. – Либо ты пляшешь под дудку жены, либо сидишь вечерами один».
«А не пошло бы ты….».
Душу ужалила душевная боль, и я пригорюнился.
В этот визит я ехал голодный, но мажорный – сейчас-сейчас теща любящая накормит. Но облом! Нет, у нее все было готово и даже то, что подается холодным, украшало стол, но…. Но по дороге от остановки встретилась Олина подруга, что-то сказала, и…
- Мама, не суетись – мы уходим на свадьбу!
Ну, свадьба так свадьба – там тоже ведь кормят. Но и тут не свезло. Ожидал чего угодно, только не этого – что было не съедено, сильно загажено: очень уж мы припозднились на праздник. Я-то дурак на что-то надеялся, но по столу будто парнокопытная банда Потехина (который Утесов) погуляла.
Подсунули мне пирожок надкушенный с дегтярным запахом крема для обуви, плеснули водки в стаканчик, вытряхнув из него окурки – пей, мол, ешь и не стесняйся. Ничего не оставалось, как сигарету в зубы и топ-топ на улицу. Никотин против голода – чья возьмет?
День уходящий был тяжелым физически и эмоционально. Чуточку еще потерпеть – Оля наговориться с друзьями – и к теще пойдем: рубанем нормально, хлопнемся спать-отдыхать, надо только чуточку подождать. А пока покурить, на небушко посмотреть, где полнеет луна, и перемигиваются шустрые звездочки.
Казалось, больше уже ничего неприятного случиться не может, но ведь свадьба….
Какому-то козлу захотелось узнать, уважаю ли я его. Вот черт! Собрался было ответить в духе вопроса, имея в голове весь подготовленный словарный запас для объяснения оппоненту, что он «не совсем прав», но сдержался. А тип довольно крепко хлопнул меня по плечу, выражая лицом величайшую приветливость:
- Здорово, брат!
У него такой вид, словно ему выпали четыре туза, а вот изо рта разило компостом.
Господи, дай сил! Молчал, курил и пускал дым незнакомцу в лицо - отбить тошнотворный запашок. Что за прок привязываться ко мне? Пьяных базаров не люблю (да к тому же на трезвую голову!) и участвовать в них не хочу. Шахтерскими навыками не владею и не любопытствую – о чем говорить?
А подсознание ехидненько: «Ну-ка, хук слева, чтобы он грохнулся на гузно. Дрейфишь, старик? Тогда вежливо объясни человеку, что не пьешь вообще и не желаешь с ним в частности».
«Хоть слева, хоть справа – ты насоветуешь; пойдет потом слава, что у Крюковых зять хулиган. Кому это надо? И потом – приступы гнева пользы никому никогда не приносят. Так что, отвянь….».
- Слышь, чувак, ты че выпендриваешься? В натуре не пьешь, иль со мной не желаешь? - Лицо надоеды было скорее плутоватое, чем нагловатое. С небольшим натягом его можно было даже назвать славным парнем. – Ну, ты, в натуре, че молчишь? Язык проглотил? Рот открой – сейчас выплюнешь.
Опять сильно хлопнул меня по спине.
«Да двинь ему в пах ногой, - подстрекало подсознание, - не будь ты толстовцем».
- Какого хрена ты выеживаешься? Пришел на свадьбу – пляши, а то…, - и выбил у меня окурок из пальцев.
Теперь он уже не казался славным парнем.

[santehlit]

- Слышь, ты глухонемой что ли? Ну, тогда кивни дяде, - потянулся к затылку моему шахтерской дланью с явным намерением склонить непокорное чело пред собой.
Ярость выковывает стальную волю. Я сделал шаг назад. Мне стало весело – уверенно держал себя в руках, как ни надрывалось в подстрекательстве подсознание. Единственно, что тревожило – где же Лялька? Тревога - это симптом отсутствия информации, непонимания, ощущения того, что ты не управляешь ситуацией, не контролируешь ее. А с этим…. Этот не в счет.
Мое лицо выразило то, для чего у меня не находилось слов.
Заметив мою гримасу презрения, тип выступастый:
- Не надо так - проще будь, а то ведь недолго и схлопотать.
А ты вообще кто? Местный авторитет? Шекспира читал, мастер отбойного молотка? Так вот тот сказал: «Если я потеряю честь, я потеряю себя». Сдается - ты еще не нашелся даже.
- Ты хоть представляешь, на что нарываешься? – он дышал с присвистом, словно ему пропилили ребра.
Ну, объясни, силикозова жертва, простым шахтерским языком, который бы не мешало с мылом пошаркать – я в смысле не пыли, а матерных слов.
И он объяснил:
- Пусть легкие мои опрели, зато посмотри, какой кулак – в морду двину, уши отскочат. А ты тут строишь из себя фраерка – будто в кармане весь ссученный мир. Откуда ты такой выкобенистый взялся?
Но слова его как веревка из дыма – не вязали в душе узлов.
Не дождавшись ответа, подумал еще, разглядывая меня в упор, наконец, решил:
- Ладно, живи. Бить идиота – что за радость?
Заколбасил туда, где свет и музыка. Навстречу Лялька - вернее ко мне…
- Ты не скучаешь? Потерпи чуть-чуть – я наболтаюсь, и мы пойдем. Или иди, а я попозже, - сказала и тут же рассмеялась.
- Как ты себе это представляешь?
- Ну, хорошо, я быстро, жди.
«Скажи, что так себя не ведут, иначе потом пожалеешь», - требовало подсознание.
«Скажи и пожалеешь прямо сейчас», - подсказывал разум.
Дух был настойчив, но ум пересилил.
Оля вернулась к своим друзьям, а ко мне приставучий – теперь изумленный. Его глазные яблоки так и выкатились из орбит - вполне серьезно.
- Так ты Крюковский зять? Что ж ты сразу-то не сказал? Прости, брат, засранца. Может, по стакашку за знакомство?
Тут уж я не смог удержаться – расхохотался от души: ничего не изменилось в этом мире, за исключением всего….
Для чего тестю зять? Правильно – чтоб погреб в гараже копать. Вот этим и занялись на следующий день – самый подходящий для такого дела: ибо воскресенье.
Чтоб я не помер от тоски, тесть рассказывал потешные истории своей жизни.
- Дело было в Трускавце. Пошел я в баньку санатория. Толпятся у парилки мужики. В чем дело? А попробуй, сунься – жуть клубится обжигающим паром и гудит не закрытым краном в сокровенных глубинах. Разумнее плюнуть, но хотелось попариться. Наконец, нашелся смельчак – муравей конопляный – облился холодной водой и в пекло парилки с головой. Только накинул мочалку на кран, из парного тумана: «Слышь, мужик, кончай своевольничать: горячо – не суйся, дай попариться человеку»…..
Внимательный собеседник и лопата – тестю не много сегодня надо. А у меня настроение препоганое – не оттого, что работа в тягость, а вот было и все. Оставалось считать часы до обеда – менее тягостного и более приятного занятия выходного дня: что-нибудь вкусненькое приготовит теща. Да поглядывать на облака, что скакали кроликами на голубой лужайке неба.

[santehlit]

Мужик прибежал:
- Виктор Киприяныч, ты тут в землю по уши закопался, а шахта горит!
Шок проявляется у людей по-разному - одни уходят в молчание и ступор, другие спокойно занимаются неотложными делами, третьи впадают в истерику. Тесть, судя по всему, принадлежал ко второй категории. Гараж закрыл, мне кивнул: «Сам доберешься?». Сел в «москвич» и уехал на шахту, где над терриконом поднимался черный столб дыма.
- А Лялька пошла в магазин, - с какой-то растерянностью встретила теща.
И тут же из-за угла, словно ночные разбойники, выскочили мысли – почему она так взволнованна? Что ужасного может случиться в магазине?
- Пойду встречу.
И опять…. Отчего беспокойством плеснули глаза? Недоставало ей в ужасе заломить руки: «В магазин? Ни в коем случае не ходи, о зять мой любимый!».
Божечка мой, чего только не бывает в семейной жизни! Сделать трагедию из торговой точки. А мне так кажется - жена будет рада, если я ее встречу. Но она не обрадовалась, потому что не встретилась – ни в магазине, ни по дороге.
- Может, к подружке какой зашла? - предположила теща, пряча глаза.
Не успокоила – даже обидой уколола за то, что считает меня непробиваемо толстокожим: так убедительно разыграла картину «Как ты не вовремя пришел!». Впрочем, «Не ждали» назвал ее Репин. Не давало покоя ощущение царапины, проведенной иглой по сердцу. Царапины от какой-то тревожной мысли….
Полдень – ни Ляльки, ни тестя.
- Во время аварии Витя может сутками пропадать на шахте; Ляльку подруга накормит. Пообедаем? – предложила теща.
- Ни настроения, ни аппетита….
Ирина Ивановна посмотрела внимательно и серьезно, усмехнулась:
- Какой ты еще мальчишка.
А мне не хотелось прикидываться своим в доску: это Олина территория, пусть и разруливает – что, когда, куда и зачем? Да к тому же, зуд подозрений – это самое страшное, что может случиться с человеком, это еще хуже, чем зуд от чесотки или вшей. Избавиться невозможно, а вот с ума сойти – запросто. А в душе недовольство собой – как можно опуститься так, чтобы подозревать любимого человека? Жена дала повод? Кто-то злословит? Это недопустимо! Нужно поставить чувства на место.
Время тянулось мучительно медленно: час-два-три – Ляльки все нет.
Когда раздался телефонный звонок, я лежал на диване, но не спал – слышал, как Ирина Ивановна сказала:
- У папы авария на шахте. Толя отдыхает - не обедал, тебя ждет. Ты скоро?
Еще полчаса как на иголках, мучаясь ревностью.
«Найди ты ее выключатель», - подсказывает подсознание.
Легко сказать!
Наконец, жена дома. Пока обедали, не умолкала ни на минуту, несла какую-то милую чушь, и мне стало легче от этого щебета, полного радости, тепла, доброты, которые так нужны измученной подозрениями душе. Словно как солнышко взошло – приласкало лучами, согрело. Вот бы еще оно последило за своими поступками….
- Вечером мы идем к друзьям.
- Свадьбу гасить?
- Нет, там другие….
Частный дом, друзей трое. Причем, супружеский дуэт тоже в гостях. А вот хозяин…. Холостой, старше Оли. Что у них общего? Не здесь ли пропадала жена моя?
Пока ее поведение не выходило за рамки «мыслепреступления» в моих подозрениях. Осмелится ли когда-нибудь жена моя свернуть с шоссе супружеской верности? Ведь последствия могут быть гораздо более, чем тяжелые – катастрофическими. Как ей это объяснить?

[santehlit]

Отмахнулся от мысли. Да нет, быть не может, зачем он ей – худосочный, сутулый? Зачем она ему? Беременная замужняя женщина, муж в двух шагах; запросто может оформить до Полетаево два билета - в хрюкальник да по яйцам.
Выпили, закусили, поговорили - слушаем музыку магнитофона. Некий певец под бренчание гитары завывал о том, как все, что умирает, когда-нибудь да возвращается. Уж не намек ли на чувства хозяина?
Вышел в сад покурить и прошелся дорожкой до туалета. Возвращаясь, залюбовался причудами осени – пожухлые листья с деревьев падали по замысловатым траекториям, будто руководимые фокусником и его подручным. Ведь это они сидели на лавочке под грушею с ампутированными ветвями. Присмотрелся – однако, нет: жена моя и здешний хозяин. И что они тут уединились? Любопытно….
Впрочем, стремно – подглядывать и подслушивать за собственной женой.
К ним направляюсь, а хозяин сваливает в тень яблони. Может, отлить?
Подошел, подсел - стряхивая тлей с лепестков увядшей розы, делаю вид, что ничего не происходит. А ничего и не произошло – только хозяин во двор заходит почему-то с улицы. Лицо напряженное. Когда успел выйти? Через забор махнул? Почему? Как будешь выкручиваться, свиненыш? Человек, компрометирующий чужую жену, крепко рискует. Посмотрел на червя, вползавшего у ноги в землю, и предрек хозяину в уме – скоро ты, гад, ему позавидуешь.
Не смотря на щекотливость ситуации, чувствую себя индейцем, ставшим на тропу войны – бодрым, энергичным, полным стратегических замыслов. Даже притупилось осознание обманутого и оскорбленного. Это в первый момент сбилось дыхание, будто ударили под дых, а теперь, хлебосольный хозяин, удар мой – держи!
Всегда считал, что неплохо разбираюсь в людях, умею правильно расценивать их побуждения и поступки. Сейчас мне надо найти слабые места «старого друга», бросившего «тень» на мою жену, и либо вызвать его на дуэль (ну, просто подраться), либо словесами в грязь втоптать по самые уши, чтобы Ляльке показать – какое он чмо. Теперь пузырь ревности, разрывавший мне нутро, получил название. И выпивка его, и копчености отрыгивались вкусом дохлых мышей. Я даже глотнул прохладного воздуха, чтобы подавить внезапный позыв к тошноте.
Впрочем, как ни старался, графа Монте-Кристо или канцлера Отто фон Бисмарка в тот вечер из меня не получалось. Отчаявшись, попросту взял да прижал хозяина в темном углу коридора - пузырь лопнул, яд растекся по жилам.
- Как тебе моя жена?
Этот поганец широко раскрыл глаза, затряс головой, задрожал и заерзал.
- В каком смысле?
- В прямом. Как женщина.
- Нормально, - он смешался, откашлялся, потом натянуто рассмеялся. - Красивая очень, веселая, молодая. Я не пойму, к чему ты…
- Тоже не пойму, - заявил, глядя прямо ему в глаза. – Какие меж вами могут быть тайны?
- Ты что, обалдел, дружище?! - Хозяин разразился непритворным хохотом: с чего это у гостя такие удивительные мысли в голове появляются? - И вообще, я женат и разводиться не собираюсь. Только мы сейчас не живем вместе.
- Может и обалдел, - хмыкнул я. – Только знай: жене я и слова не скажу, а тебе башку заверну, если что. Abgemacht? (Любимое слово тестя ввернул).
Над адамовым яблоком собеседника запульсировала голубая жилка, и у меня возникло желание вскрыть ее столовым ножом.
- Ты делаешь предложение, от которого я не смогу отказаться?
Он попытался изобразить презрительную усмешку, но быстро сообразил, что перспектива очерчена четко и выглядит для него совершенно безрадостно. И даже стены родного дома вряд ли помогут. Я не запугивал, я честно открыл ему свои карты, предупреждая о том, что намерен сделать. Хозяин понимал, что под действием ревности и алкоголя я не стану лгать и нагнетать ситуацию. Я на это просто не способен - сейчас, в таком состоянии, могу говорить только правду. И башку завернуть тоже могу.

[santehlit]

Я придвинулся к нему близко-близко и заглянул в глаза – зрачки впились в зрачки, словно сканируя их радаром.
- Ты мне не нравишься – учти это, как отягчающее вину обстоятельство.
Если бы ненависть, одолевавшую сейчас, можно было разлить по бутылкам, его следовало бы продавать в качестве крысиного яда в москательной лавке.
- Ты сумасшедший?
Этот вопрос на деле всегда замысловатее, чем кажется.
Остаток вечера, пожалуй, можно назвать приятным. Хлебосольный хозяин ухитрился посеять в душе умиротворение и уверенность, что все между нами хорошо – настолько он был спокойным, ровным и позитивным. Возможно, и Оля ничего не заметила.
Только дома вдруг накатил отвратительный привкус обмана. И снова тошно стало душе – зачем же он сигал через забор, если все так невинно?
Посмотрел на свое отражение в зеркале – будто взглядом со стороны, и передернулся. Какое есть право у этого типа с поверхностно привлекательной внешностью предъявлять претензии юной красавице жене? Что он ей вообще может высказать, кроме того, что счастлив, любить ее?
Мы знакомы полгода – этого хватило, чтобы замесить ребенка и стать супругами, но так мало, чтобы узнать друг друга. О чем думает Ольга Викторовна? Счастлива она или страдает? Чем озабочена? Может быть, она переживает за судьбу нашего брака не меньше моего, а то и больше. Какое право я имею, упрекать ее в чем бы то ни было? Сволочь я, наверное. Или просто человек, не приспособленный к семейной жизни.
Подсознание подключилось: «Ну-ну, будет тебе, возьми себя в руки – перестань напрягаться. То, что у вас происходит, до крайности неприятно, но совершенно не смертельно – перебеситесь и заживете на славу. Надо просто перетерпеть».
Перетерпеть! Легко сказать. Бывают ситуации, когда проще ударить – руки трясутся, в груди сжимается тугая пружина, грозящая вот-вот распрямиться и выстрелить надрывным криком ненависти. Таких приступов неконтролируемой ярости прежде не было. А теперь появились. Издержки семейной жизни? Но и это еще не самое скверное….
Однажды вечером в дверь постучали. Выхожу взглянуть. Признаться визиту Папы Римского удивился бы меньше. Пять полупьяных сопливых «гавриков», мокрых – дождь на улице:
- Нам бы Олю.
Ну, что тут сказать?
Объяснял я им, объяснял…. Устал и стал намекать, что второй этаж конечно не пятый, но если по лестнице кувырком, то не покажется им мало.
Ах вы, школьные друзья? Мне извиниться за нехватку тактичности и пригласить вас войти в нашу комнату? Лично я таких друзей давно уже вычеркнул из своей памяти, как исчезнувших безвозвратно в кроличьей норе времени. Гротескнул конечно, но достали. В конце концов, чего пьяные-то приперлись – поздним вечером, впятером, к замужней женщине?
Кто я такой и чего мне надо? С той ли ноги нынче встал? Вам не следует, пидростки, меня сердить, ибо я всего лишь хочу, чтобы вы поскорее эволюционировали в разумные существа – уяснили ситуацию, взяли ноги в руки и скоренько топали бы на выход. Ах, у вас билет на самолет! И причем здесь моя жена? Проводить одноклассника, улетающего в Питер? Однако! Есть, друзья, встречное предложение - может, устроит реанимация? Туда путь короче. А Оля вас завтра навестит с кульком апельсинов.
Пока препирались, сработал общажный телефон – спустился Кошурников с пятого этажа.

[santehlit]

- Что за шум?
С чего он взял – мы общались достаточно тихо, почти любезно.
- Незваные гости? – оценил обстановку и подвыпившим соплякам. - Пошли к чертям! Да-да, к собачьим чертям бегом отсюда! Минуту даю на исполнение – время пошло.
Пидростки поплелись на выход, напоминая грешников Эль Греко.
- Вот так и живем, сопли жуем, - с грустью посетовал человек, ранее известный как председатель совета лучшего в российской республике студенческого общежития, а ныне раздавленный обстоятельствами до неузнаваемости.
Лялька плакала сидя в кровати.
Так она была красива и печальна, и таким от нее веяло горем, что у меня душа зашлась от боли. Сразу подпольный Солженицын припомнился: «Неограниченная власть в руках ограниченных людей всегда приводит к жестокости». Но разве ж я тупой домострой? Всего лишь защитил семью – а должен был отпустить тебя с этой пьяной ватагой из страны Тру-ля-ля? Вот это был бы действительно нонсенс.
Не стал утешать ее, упрекать, руководствуясь правилом - ничто так не красноречиво, как молчание. Встал у окна и смотрел на розги дождя, стегавшие стекло из темноты. Смертельно хотелось курить. И не было человека несчастнее меня. Почему? Этого даже себе не мог объяснить.
Может быть, я негодный муж и человек не очень хороший, но…. я люблю свою жену и ревную ее, и ничего не могу поделать. Как дальше жить?
Вслед за словами иссякли и мысли. На душе, будто кошки скребутся, а в голове такая картина – нож у горла и кляп во рту. Еще одна зарубка на сердце. Мало их, что ли? Подумаешь, еще одна.
Дождь-музыкант исполнял симфонию тяжелого бита. А в нашей комнате было тихо-тихо. И полумрак от настольной лампы. Мы не общались, занятый каждый своими мыслями. Например, я пробовал философствовать….
Плач, Лялька, плач – это не обида из тебя струится, это слезы прощания с детством: теперь ты замужняя женщина, а не девчонка в короткой юбчонке.
Что до меня, то женские слезы никогда не заставляли меня улыбаться.
А вот подсознание желало скандала: «Съест твою душу здравый смысл».
Как мы с ним ладим, сам не знаю – так что не докучайте расспросами.
Пойдем дальше….
Свекрови очень нравилась Оля.
- Девчушечка какая-то, - говорила она. – Сядет с ребятишками, в песочке играет.
Да, мама, да: в словах твоих понятен мне смысл – осознаю свою ответственность за юную жену.
В сентябре мы приехали к моим родителям с намерением исполнить то, что обещали в июне – отгулять нашу свадьбу и в Увелке. Большого размаха не получилось – так, нашли несколько друзей и пригласили:
- Как насчет огненной воды по поводу?
Упрашивать не пришлось.
Приковылял Георгий Иванович, которому для застолья не мешало бы умыться и переодеться. Дед Астах с женой Машенькой и малюткой дочкой в коляске. Виктор Стофеев был женат, но притопал один, буркнув:
- Мы нынче в контрах.
Выпили, закусили - антракт. Дамы к малышке, мы покурить.
- Как поживаешь? – спрашиваю Гошку, самого старшего из нас. – Жениться не думаешь?
- Предпочитает рукоделием наслаждаться, - сипит Дед Астах.
- А тебе лишь вибрировать, - вступается за Гогу Стофеев. – Никаких иных мыслей.

[santehlit]

Все как всегда: обычные мужские сатурналии, а мне досадно – ну, не моя компания: а ведь когда-то был среди них своим парнем. Время уходит, мы взрослеем – сдвигаются приоритеты.
- Молодцы, что пришли – просто не знаю, как вас благодарить.
Стофа щурится, как игривый кот.
- Может, по рюмочке? Волоки.
- Так пойдемте за стол!
- Фи! Со стариками, бабами…. Я тебя не узнаю, Толян.
- А я тебя. Какие бабы? Там наши с Шуриком супруги. И стариками мои родители.
- Так ты действительно празднуешь? – удивился Стофеев с дружелюбной улыбкой вора-карманника (я про улыбку). – Я думал, ты собрал нас принимать соболезнования.
- А в чем дело? Разве я не похож на счастливого мужа?
Виктор Георгиевич сегодня оппонент – сам выбрал эту роль и сам отпускает себе комплименты, начинающиеся со слов «Назовите меня старомодным, но…»:
- … курица не птица, баба не человек. Разве можно с курицей обрести счастье? У меня с этими пернатыми тварями разговор короткий – что не так, кулаком в пятак. А спуску дашь, хуже будет – любят они на голову сесть.
- Верно-верно, - кряхтит Дед Астах.
Мне пришлось рассмеяться:
- Какие вы дикие! Вроде, когда оглядываюсь по сторонам, вижу двадцатый век.
Пикируются два женатика. Даже три. А вот Гошка молчит – он всегда побеждал в спорах тем, что не говорил ни слова. А тут – на тебе! – выступил, глядя куда-то вдаль:
- Женишься на молодой и красивой, а получаешь за безупречную семейную службу сварливую бабу-ягу. Где справедливость?
И снова Витя Стофеев:
- Говорят: надо искать – мол, где-то ходит твоя половина. Но разводы, алименты – такая засада! Мой принцип проще: взял – ну так, воспитывай.
И продемонстрировал кулак, как орудие назидания.
- А сам ты в качестве мужа, конечно же, безупречен, – поморщился я.
- Я не осел, который безропотно тянет повозку в гору. Дал ей фамилию, заделал ребенка - и отвали, моя черешня. Всякие там сюсюканья к добру не приводят. Баба разлюбит тебя сразу же, как запряжет в повозку….
Вот такая фигня!
Думал, набраться у ребят опыта, как с проклятой бороться ревностью, но их уроки мне не приемлемы.
Ляльке понравился Гоша:
- Он такой одинокий и неухоженный, но твердый и выглядит мужественнее остальных. А как смотрел на меня!
- Спивается Тамме-Тунг, - посетовал я.
У любимой на глазах навернулись слезы.
Тогда я не выдержал и признался, чем озабочен последний месяц.
Лялька удивленно посмотрела:
- А ты меня, оказывается, совсем не знаешь. Пока я с тобой, мне никого другого не надо. А когда будет надо, ты первый узнаешь.
Слова ее совершенно не успокоили. Что значит «пока я с тобой»? Разве могут быть варианты? А наши клятвы в ЗАГСЕ? А наш будущий ребенок?
Нет-нет, на взгляд постороннего у нас по-прежнему все было хорошо. Мы не скандалили, не устраивали разборки на бытовые темы (просто я сразу и со всем смирился), почти не обижались друг на друга. Но ничего не мог поделать с ощущением, что все это, вся наша семейная жизнь вдруг оборвется, обрушится в один момент, без всяких признаков и предупреждений.
И тогда навалится тяжелая, беспросветная тоска. И обида, и боль.

[santehlit]

Я не из тех, кто ловит радость в каждом прожитом дне.

5

Новый Год встречали в Розе.
В порубежную ночь решил бросить курить. Вечером вышел во двор, выцедил в легкие наипоследнейшую сигарету и принес в жертву оставшуюся пачку на канализационный люк. На клумбах, скамейках и деревьях лежал плотный снег. Зачерпнул в пригоршню, а потом губами. Действительно полегчало – в смысле, пришла уверенность в себе: отныне я некурящий.
Вернулся в квартиру под Олин плач:
- Ой, мамочка, как больно!
По звонку телефона пришла тетя Лида, живущая в соседнем доме. Осмотрев Ляльку, главврач успокоила:
- Все хорошо, но будьте готовы - как говорится, кашлять и родить нельзя погодить.
- Как родить? – испугалась Ирина Ивановна. – В семь месяцев?
- Да нет, в свой срок.
Олино личико высунулось из-за теткиного плеча:
- Папа, прости меня!
- Может, нашатыря? – участливо спросила главврач, глядя на вытянувшееся лицо брата. Тот замер на месте, приспосабливая новость к своей нервной системе.
- Витя, бегом за машиной! – распорядилась теща.
- Я хочу Новый Год! – захныкала Лялька.
- Раньше надо было думать, - поиграла пальчиками в считалочку тетя Лида.
Когда ушли они, брат и сестра – он за машиной, она домой – Ирина Ивановна затеяла сервировку праздничного стола. Мы помогали, а потом Лялька смоталась. Я заглянул в спальню к ней:
- Ну, как ты?
Оля лежала на высоких подушках, и на ней лица не было от гримас боли. Увидев меня, приподнялась, заулыбалась.
Сев на край кровати, взял ее руку.
- Смотри и учись: следующего ребенка будешь рожать ты, - скривила в улыбку побелевшие губки, потом вздохнула грустно, с минуту помолчала, и я услышал. - Ты вся моя жизнь, слышишь?! Вся моя жизнь. Без тебя нет ничего, и быть не может. Без тебя просто нет меня. Без тебя и нет, собственно, самой жизни. Я так люблю тебя!
Оля тихо заплакала, ткнувшись носиком в мое плечо.
- Не надо ничего говорить, — притянул ее голову к своей груди.
В двери спальни возникла теща:
- Лялька, ты как? Будешь кушать? А плакать зачем? Папа приедет и отвезет тебя в больницу. С этим не шутят, но и бояться особо нечего. Все рожают, и ты родишь – все будет хорошо.
- Ты не говорила, что рожать больно, — укорила Оля мать.
- Конечно, говорила.
- Ты не говорила, что настолько, — уточнила дочь.
Приехал тесть. Теща Ляльку укутала, и я отвел ее в машину, прихватив по дороге жертвоприношение с люка.
В Коркино сдал любимую в родильное отделение городской больницы. Потом сидел на лавочке у входа и курил, дожидаясь Олиных вещей. Курил и думал – так, ни о чем конкретном, просто о жизни, о Лялькиных словах…. И вот что я надумал в тот предновогодний вечер – я любим! Опять за рыбу деньги! Сколько ж времени потрачено и сил, чтобы убедить жену – любовь не главное в семье: должны быть уважение и взаимопонимание, доверие и совпадение взглядов, вкусы, пристрастия, гражданская позиция…. Все общее, не только бюджет и дети, а чувства – это дикие лошади.

[santehlit]

«А старуха за корзину – я белье свое не кину». Уж эта мне любовь - стихийное, неуправляемое чувство, страсти африканские. Только от ревности одной можно сойти с ума. Кому она нужна? Ведь жили и живем, как говорится, душа в душу – тихо и без споров-ссор, во всем советуясь друг с другом. Когда не хочется ничего менять, это и называется семейным счастьем. И мы были счастливы….
«Остапа понесло, - хмыкнуло подсознание. – Она была еще любима, но ей уже не повезло…. ».
Приличный мороз, но мне почему-то было душно и тяжело дышать. Даже не заметил, как замерзли ноги и одеревенели пальцы рук.
Молча покатили обратно в Розу. Тесть включил музыку - какой-то шансон. Рулил, набычившись своими мыслями - попран его отцовский менталитет: любимая дочь понесла до брака. Усмехнулся, что-то разжевав в уме, и под нос себе буркнул: «Как все просто! Как, оказывается, все у них просто». Видать, под каждой крышей свои мыши.
Высадил меня во дворе и укатил на шахту. Так и не появился дома в ту ночь. А мы скромненько встретили Новый Год с тещей и Женей (Олина младшая сестренка), гром «шампанского» оставив на утро.
Я долго спал первого января, а разбудила теща, распахнув дверь:
- Вставай, отец-подлец, сын у тебя!
Может, про «подлеца» почудилось со сна, но будет пусть – от чего же не быть в столь торжественный момент. Я не против, я – за!
Быстро позавтракав, собрались проведать роженицу и малыша – ждали машину, то есть тестя. Он все еще на шахте.
Пришла тетя Лида, как гора к Магомету – она уже «слетала» на «скорой» в больницу, видела Олю, брала в руки новорожденного:
- Кудрявенький в папу, большеглазый. Чудо мальчик! А вам не стоит никуда спешить: все там в порядке - вас не пустят.
- А Лялька как? – спросила теща.
- Как надо! Леди не стонут.
Приехал тесть, неевший год целый, и сел за стол. Погрузившись в процесс, слушал про то, какой качественный у него внук народился, которого – сказала тетя Лида – Оля уже нарекла в его честь. Видать было - не готов еще Виктор Киприянович к такому моменту отцовства.
Мне захотелось выйти во двор и покурить.
Следом тесть:
- Со мной на шахту не желаешь смотаться?
Какой ответ будет самым неправильным?
- Шутите?
- Ни одного раза.
Гораздо мне надо сейчас под землю? Но поехал.
Сели в «москвич». Тесть завел движок и рывком погнал машину с места. В магнитоле Джо Дассен пел о затерянных следах несчастной любви.
Еще одно любимое тестево слово – «цугцванг». Или «ситуация цугцванг»: что подразумевало – к вам, приятель, пипец подкрался. Ощущение цугцванга в душу запало ко мне в дороге. Что делать на этой шахте? Вроде бы не стремился.
Предался печальным размышлениям о превратностях судьбы. Потом почувствовал, как зазнобило, и начал примерять к себе то грипп, то пневмонию с ангиной от вчерашнего промерзания у родильного дома. Но внезапно понял, что это никакая вовсе не болезнь – я боюсь спускаться в шахту. Боюсь ни темноты ее, крыс и обвалов, а какой-то каверзы со стороны тестя. Пытался казаться в себе уверенным, но нехорошее предчувствие накатывало штормовой волной и качало.

[santehlit]

Больше всего на свете мне сейчас хотелось лечь в кровать, повернуться на бок и подтянуть колени к груди. Я стал папой – это надо обдумать: появился на свет маленький человечек, у которого возможно были моя улыбка, мои глаза или, по крайней мере, в венах которого течет моя кровь.
А предстоящее путешествие под землю восторга не вызвало. Тестю за это деньги платят, а мне туда с какого напряга? Может, он раньше не досмотрел чего-то и теперь постфактум хлопочет? И хотя я не сделал ничего плохого, но тоже был должен спуститься за ним в сырое и мрачное подземелье. Моряк в каске шахтерской - безнадежный случай: одни неприятности. Ну, разве справедливо в дважды праздничный день напяливать на себя застиранные кальсоны с общей вешалки и эту робу?
Перебрал в уме последние события - может, вел себя как-нибудь особенно плохо или произнес такие слова, которые вдруг покоробили уважаемый слух, и за это решил тесть меня под землей замуровать? Но ничего не смог припомнить. Наоборот, всегда был в Розе воспитанным зятем, а не выпендрежником - ни разу, помнится, не вышел из берегов. Ляльке однажды радость доставил, сказав:
- Отец твой – кумир мой.
И вот тебе на! Чем не угодил примеру для подражания?
Даже в шахтерском обмундировании элегантный как бес в опере тесть двинулся к выходу, сделав мне знак следовать за ним. Лучший способ выйти из неприятной ситуации - это сделать вид, что ее просто нет. Испустил я глубокий выдох и приглашение принял.
В жизни мне много чего пришлось перепробовать, но этот спуск в шахту – особый случай. Перед тем как шагнуть в лифт, нервно сглотнул и помолился в душе: Господи, да пусть он сломается прежде, чем тронется.
Лифт качнулся, дернулся, загремел и пополз вниз. Видимый мир моментально сузился до размера луча с каски на голове. Впрочем, удобно – что хочу, то и вижу, а что не хочу…. того вовсе нет. Сказать, что такое начало мне не понравилось - это значит, ничего не сказать. Шахта – жуть впотьмах. Здесь птицы не поют, деревья не растут и только стены бетонные что-то напоминают тут.
- Бомбоубежище, - буркнул тесть. – На случай войны.
Ага! Если хряпнут водооткачивающие насосы, будет здесь тебе убежище. Открыл рот, намереваясь высказаться, но понял, что с главным технологом шахты спорить не стоит о ее достоинствах – и закрыл. Приказал голове своей молчать, соображать и быть готовой к любым неприятностям.
Всюду, куда ни бросишь взгляд, мелькали фонарики – шахта работала в будни и праздники, ночью и днем – суетились люди, занятые своими делами. И тесть тоже окунулся в работу – кому-то что-то говорил, кого-то слушал. И совсем его не тошнит, как меня. Наверное, он не чувствует, что лодка, в которую мы влезли, течет.
Ну, это я образно – от холодных противных капель, попадавших за шиворот.
Моя прежняя жизнь из глубины подземелья показалась теперь далеким прошлым.
Я не понимал, что ищет тесть в его закоулках, но послушно топал за ним, ориентируясь на подсвеченную моим фонарем его спину. Мир вокруг был проникнут смутным беспокойством, а если где и дышал умиротворением, то могилы.
Мы прошагали заброшенным штреком – там опоры и доски крепи все потресканы, аж жуть берет: того и гляди рухнет на голову угольный потолок…. и «родная не узнает, где могилка моя»!
В глубине души ожидал, что обязательно слечу с катушек прямо сейчас или минутой позже, тем не менее, шел и шел, являя достойное самообладание - не болтал лишнего и не выглядел глупо. Единственный признак растущей паники - незаметное в полумраке предательское подергивание щеки.
Когда петуху отрубают голову, он еще некоторое время бегает по двору и, наверное, думает о себе, что он в прекрасной форме. Поэтому самое главное – не быть петухом, а быть живым. Это необходимое условие. А все остальное можно варьировать….

[santehlit]

После трех лет службы на китайской границе полагал, что мало чему удивлюсь на гражданке. Но ошибся. В забое, увидев тестя, проходчики вырубили врубовую машину. Обходя фрезу ее, запросто, как от столба, чумазый стахановец оттолкнулся от падающей глыбы угля. Для него это было в порядке вещей, для меня – нечто запредельное. Круче даже русской рулетки, которую видел только в кино.
«Животный страх» происходит вовсе не от слова «животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и оттуда правит человеком.
Из живота он перебрался на мое лицо. В мозгах испортилась электропроводка. Мысли коротили, рвались, сыпали искрами. И казалось, этому замыканию не будет конца. Во рту как будто песка насыпали, голова кружилась, словно внутри билась о череп муха. Легкие… Бедные мои легкие! Под завязку в угольной пыли. Мне не хватало самых простых вещей – воздуха, например. Перед глазами стояла пелена, и, как ни гнал ее прочь ресницами, она не исчезала. Кроме того, испытывал острейшую и безотлагательную потребность вновь увидеть солнце над головой – наверное, это клаустрофобия. Теперь я мог понять заключенного, который убегает из тюрьмы за полтора месяца до окончания многолетнего срока. Кончается запас терпения, и человек уже не принадлежит здравому смыслу…
Но когда тесть взглянул на меня, выдавил улыбку «на гора» типа – ну и что?
Тогда Виктор Киприянович придумал нечто.
- Пешком до подъемника далеко - прокатимся на конвейере. Ты не против?
- Главное, - напутствовал тесть перед ползущей с углем брезентовой лентой, - смотри на мои ноги. Как только они исчезнут, прыгай и ты.
- Куда? – вздрогнул я и попытался убедить себя, что это от холода.
- В сторону, конечно.
- А если…?
- А если прозеваешь этот момент, то лучше не прыгай.
- И тогда?
- Вынесет тебя «на гора» и сбросит на кучу угля. Там мягко - жив будешь.
Ну да, конечно – ничего страшного: бултых вниз головой, как кусок дерьма. Главное – жив буду, но публику посмешу. Наверное, когда петуху отрубают голову, то его глаза какое-то время видят, как бегает его туловище. То-то зрелище!
В тусклом свете своей лампы увидел серебристые белки тестевых глаз – в них читался мой приговор: наложишь ты, однако, приятель, сегодня в кальсоны.
- Удачи, - пожелал Виктор Киприянович, уверенный, что испытание оставит от моего самообладания одни осколки.
- Спасибо, - произнес я, неуверенный в обратном.
Когда укладывался на ползущий конвейер, руки тряслись – ну, скажем, от усталости. Чувствовал, что дышу по привычке жить, но дышать стало тяжелее. То ли это игра воображения, то ли нервы расшалились, то ли пыли здесь еще больше. Вдыхаю и выдыхаю, но воздуха не хватает. Однако я должен сохранять хладнокровие и напряжение всех мышц, как кошка, готовая приземлиться на четыре лапы независимо от того, как ее бросили.
По мере движения ленты наверх окружающая температура понижалась. В какой-то момент я даже увидел облачко пара изо рта, и в следующее мгновение не обнаружил тестевых сапог у своей головы. Когда успел спрыгнуть? Раздумывать некогда – прыгнул и я. Вернее скатился кулем с конвейера. Поднялся на ноги и увидел…. деда моего сына.
В душе мылся, отвернувшись от тестя - будто скрывал улыбку на похоронах.
Я был горд, потому что выдержал. Он был хмур по той же причине.
Воздух на улице был упоителен - он влетал в легкие без усилий груди. На душу накатила волна невероятного облегчения. Такого сильного, словно мне сначала поставили смертельный диагноз, а потом объявили, что ошиблись – будете жить! Вот не хрена себе!
В день перед Рождеством нам разрешили забрать домой Олю и новорожденного.

[santehlit]

Лялька первая вышла в двери, и улыбка погасла на ее губах.
- А цветы? А конфеты?
Кинул на тестя укоризненный взгляд – мог бы предупредить, папаша со стажем! – и соврал:
- Дома ждут.
- Да не мне, а за Витю!
Я не мог сказать о тех, кто вручит мне сейчас кулек с моим сыном – пусть они катятся ко всем чертям! – и ринулся в магазин.
Время решает все.
Неделю назад тесть испытал меня в шахте на прочность, а сегодня жизнь преподнесла ему сюрприз из разряда «сохрани лицо свое в экстремальной ситуации».
У окраины Розы на железнодорожном переезде без шлагбаума наш «москвич» «поцеловала» в зад суетливая «жучка» - тесть неожиданно тормознул, и…. В этот момент он разговаривал с Олей. Я видел в салонное зеркало - улыбка слетела с его лица, обнажив плотно сжатые губы и разом побледневшее, как у испуганного подростка, лицо.
Новорожденный был у меня на руках. Лялька ойкнула в момент удара – отчасти от шока, отчасти от боли в шейных позвонках. Тесть выскочил из машины, осмотрел ее задницу и к «жигулисту». Тот руками развел – ну, виноват, мол, не суди строго; а если так нужно, вызывай гаишников. Патовая ситуация, и от их дискуссии веяло легким безумием.
Лялька к отцу:
- Как ты можешь? В такой момент!
Тесть нахмурил брови строго:
- Оля, сядь в машину.
- Ах, так! – воскликнула она. – К черту твою машину: мы быстрее пешком дойдем.
Ребенка я ей, конечно, не отдал и сам никуда не поспешил, но порадовался за любимую – этот стресс избавит ее от комплекса вины перед родителем за «подарок в подоле». И еще говорил кто-то (я не помню) – собственные дети отбирают любовь к нашим родителям. Но над этим надо подумать.
Тесть вернулся в машину минут через двадцать – не добившись прав от виновника ДТП (кто бы отдал!), не дождавшись ГАИ (кто бы вызвал?). Впрочем, чуть раньше его оппонент сел в свой «жигуль» и укатил «с наглой мордой».
Дрожащими руками (я про тестя) взялся за руль, прилагая все усилия, чтобы выглядеть невозмутимым. Чувствовалось, что чувствует он себя паршиво – по его горлу катался кадык и желваки «играли» на скулах. Сверкнул глазами через салонное зеркало на мою улыбку, но ничего не сказал. А моя улыбка ему говорила – некоторым горным инженерам не мешало бы поучиться выдержки у морских пограничников. Или мне следовало изобразить на лице «я убит горем»?
Впрочем, не ищите злорадства там, где его нет. Мне и в голову не вскочило….
Дома на младенца Витю обрушился поток внимания – искупать, накормить, распеленать-запеленать…. Все знали как, все пытались, но толком, ни у кого не получалось.
Потомок истошно вопил на нашу необразованность – мол, так-то вы, каки-бяки, готовились: я ведь не с бухты-барахты туточки появился. Роженица чувствовала себя маленькой девочкой, которой разрешили присутствовать при делах и разговорах взрослых. А я хоть и прошел курс молодого отца в студенческой поликлинике, настоящей практики не имел и скромно исполнял роль заднего плана. В примах теща и тетя Лида….
Но время решает все.
Помытый, накормленный, запеленатый ребенок успокоился и прикемарил – мол, сейчас отдохну и снова буду вас строить, чтоб жизнь медом не шибко казалась.
Да уж, строил….
Через каждые два часа накрывай ему стол. К четырем утра Лялька, по ее выражению, ощущала себя вишенкой, из которой сначала выковыряли косточку, а потом опустили в сироп и долго варили. Словом, никакая была. Я приспособился – жену подмышку и на колено, младенца в другую руку и стыкую: Оля спит, пристроив голову мне на плечо, наследник молочком набивает брюшко.

[santehlit]

Талантливо? А то! Зря что ль мы на космическом факультете получаем образование? Или как Васильев пел у костра: «Мы все придурки с факультета ДПА….».
Витя чмокал, занятый своим делом. Я с любовью смотрел, как он ест. Нет ничего прекраснее в мире женской груди с младенцем вкупе, таким маленьким и слабым, имеющим только одну защиту - свою прелесть. Никому никогда не придет в голову обидеть ребенка - всем хочется его защищать.
Тут потомок мой оторвался от своего занятия и улыбнулся – а я тебя знаю! И улыбка эта беззубая резанула по сердцу. Я тоже его узнал - родная душа прилетела из космоса….
- Родной мой, - тихо сказал.
И это - правда. Мы были одного рода и племени.
Но жизнь продолжалась.
Уже на вторую ночь мне казалось, что Витек не спит совсем, а только прикрывает глазки и ждет той минуты, когда квартира погрузится в сон – и тогда: «Рота подъем! Выходи строиться!». И выбегали среди ночи, поправ стеснительность и условности - я, как спал, и теща в неглиже….
Кораблю в гавани не грозит опасность, но не затем он создан, чтоб стоять на якоре.
В ночь перед отъездом в Челябинск не спали не только из-за Вити. Суетились – все ли собрали необходимое, не забыли что-либо из советов? Периодически расходились по комнатам, забывались дремой, но тут же полуторанедельный горнист играл тревогу, собирая вместе заинтересованных лиц, которые снова начинали задавать вопросы предстоящей семейной жизни в сессию и искать ответы на них, признавая - трудности будут у Вити без маминой тити.
На улице с сигаретой было спокойнее.

«Сжечь корабли и впереди, и сзади,
Лечь на кровать, не глядя ни на что,
Уснуть без снов и, любопытства ради,
Проснуться лет через сто…»
(С. Черный)

Если заглядывать так далеко, то можно увидеть кобылы хвост, везущей за собой чей-то гроб. Интереснее знать, что будет с нами лет так, скажем, через десять. Мы с Лялькой станем инженерами, будем работать. Витек в школу пойдет….
Вторая сигарета закончила свой недолгий жизненный путь. Мороз морозил, звезды мигали, и о том, что будет с нами, можно только гадать, но одно я твердо знал: наши заботы – только наши, и все тут! К чести молодой семьи надо сказать – мы без страха уезжали в Челябинск, и если чего опасались, так это сессии, а не новоявленного командира (он же - беспомощный человечек).
Витя…. Лялька…. Моя семья. Ширятся обязанности и ответственность.
В горле встал ком.
Бог с ней, пусть будет и любовь, поделенная на троих. Ведь нам предстоит вместе жить – обеспечивать себя необходимым, обустраивать свой быт, преодолевать жизненные трудности. Я буду усердно работать, создавая достаток. Оля станет безупречной хозяйкой – есть в кого. У сына своя задача. Когда Иисус Христос говорил, что Царство Небесное принадлежит детям, он имел ввиду Божию Благодать для них. Свою долю Благодати Божьей Витя щедро поделит на всю семью. Мы станем хорошими друзьями – мама, папа и малыш. И даже если возникнут проблемы, не беда - все равно будем счастливы всегда: нет греха в том, чтобы быть счастливым.

[santehlit]

«Ты умнеешь, день ото дня, - сварливо заметило подсознание. - Поглядим, сумеешь ли применить свой ум к делу».
Третьей сигареты затушил окурок – пора домой. Морозно, черт возьми!
Утром уехали в Челябинск, и началась новая жизнь.
Лялька была организованным человеком. Когда ей подарили альбом «Наш малыш», она срезала Витин завиток и положила в специальный конверт на первой странице. Скрупулезно отметила исходный данные – вес, рост, цвет волос и глаз – другими словами: стартовый капитал. В графе «первые слова» записала «дяба-дяба», а произошло это так….
Напоролся наш потомок молочка у мамы, откинулся, отрыгнул сыто и выдал:
- Дяба-Дяба…
Мол, все нормально в королевстве Датском – принц доволен!
Стали мы его с той поры Дяб-Дябой звать. А иногда и по-взрослому – Дяб-Дябычем.
Потом такое произошло. Замешкался я, разогревая бутылочку с молочной смесью, а он пустышкой чмокал-чмокал и глазом сердитым косил. Потом как запустит ее в потолок (немножко утрирую) и командирским голосом:
- Кая-кая-кая-кая…!
Мол, даетижвашумать, скока ждать?
Стали Кай-Каем звать или Кай-Каечем. Почему-то просто Каем (у которого Герда) не нравилось.
Точку в Витиных погоняловах поставила Лялька.
- Я – Мыша; нежная, добрая, ласковая Мыша. Ты – Мыгра; нежный как Мыша и сильный как Тигра. А Витя, как наше производное, пусть будет Мымыгренком.
Так и зажили под одной крышей Мыша, Мыгра и Мымыгренок.
Бывают дни, когда воедино стекается все хорошее. А бывает наоборот - удары судьбы подкрадываются, как волки, с разных сторон и бросаются одновременно. Не зря говорят – жизнь вроде зебры.
В тот день с утра самого ждал неприятностей: 23 февраля, а вот…. Может, все дело в отвратительной погоде? Скорее всего. Снег, метель, низкая температура – в канун весны зима разъярилась. Однако, добравшись до общаги, вздохнул с облегчением – чисто, уютно, тепло. Я обожал здесь все, кроме коменданта, которого всячески избегал.
Оля как-то нашла с ней общий язык – здоровается, разговаривает. Галина малыша нашего тетешкает с видимым удовольствием: «Вылитый папка!». И даже на плач его не отрекается: «Ну, отец вылитый!». А мне не хотелось с нею встречаться – та обида еще не выветрилась, да и живем мы в комнате нелегально: ну, как вожжа под хвост некоторым власть имущим….
Со дня свадьбы взял за правило – да не иссякнут цветы у любимой. В тот день привез ветки багульника. Поднимаясь по лестнице, заметил, что дверь в комендантскую закрыта, и двинул прямым путем. Обычно кружным ходил – через третий этаж и по черной лестнице на второй. А нынче рискнул….
Но такое правило есть: если удара ждешь – обязательно стукнут. Только вырулил в коридор, Гончаровой голос:
- Палундра, стой. Ты мне нужен - иди-ка сюда!
Я споткнулся на ровном месте. «Тшорт побьери!»
Жизнь замахнулась на очередную затрещину? Господи, помоги!
Побитой собачонкой поплелся за ней в комнату № 201. Когда-то Галина жила здесь; теперь племянник ее – студент института культуры (каратист, говорят, чемпион города). А сейчас постояльца нет - гости в ней ….
Мать моя женщина! Знакомые лица - Альфия Валеева, Нина Будкова и, конечно же, Лукашова. Музон, закусон и бутылка шампанского на столе.
- Радуйтесь, девки, мужика подцепила!