Просмотр полной версии : Яков Есепкин На смерть Цины
Яков Есепкин
У Кибелы с четверговками
Десятый фрагмент
Юродные клянут юродных,
Се дворцовий и неба высокость,
Из амфорниц пиют ледяных
Феи мглы, юн следя темноокость.
Наливай в чаши Ада, Винсент,
Золотые рейнвейны Кибелы,
Нам ли жалуют боги абсент,
Перси ль спящих царевен всебелы.
Тьмою дышит ночной сомелье,
Вкус граната медовый и хладный,
И юродивых кукл питие
Озлачает лишь пламень исчадный.
Девятнадцатый фрагмент
Ах, эфирный, благой Вифлеем,
Наши чествуй и славь юбилеи,
Мы терницей еще увием
Цветь Пергама и ночь Галилеи.
Будем десно с фиадами пить
Арманьяк и серебро ночное,
Нам богини дадут искупить
Лишь по смерти коварство земное.
И увиждим – смертельно белы
Иудейские дщери, токая
Хмель одесный лиют на столы,
Зло мелясь и юродно икая.
Двадцать седьмой фрагмент
Пировает юдиц толока,
Яд в лафитники жадно сливая,
Тускл атрамент и рдятся шелка,
И всенощно гудит пировая.
Но венечие Ада красно,
Иль его утаить четверговкам,
Под серебром откупным вино,
Хватит лэкехов златных торговкам.
Падший ангел к юродным слетит
Бледным дщерям из мраморных башен
И тлеенностью вей осветит
Мглу рамен их ледовых и брашен.
* «Народ темен, общество равнодушно, элита глупа, невежественна, ортодоксальна и невосприимчива к великому. Трагедия гениального художника в том, что его некому воспринять и оценить. После Серебряного века тотальный эрзац минимум на столетие заместил и вытеснил метафизику искусства, Есепкин стал жертвой временной цезуры.»
Из эссе И. Лернис «Позднесоветская эсхатология»
Яков Есепкин
У ночных фей
Четвертый фрагмент
Мел шаров с золотою канвой,
Феи ночи, царевен сангины,
Мы, Геката, опять в пировой,
Чар иудиц бежим и ангины.
Се, волшебная хвоя тлеет
И панбархат юнеток сребрится,
И Цилии от нощных диет
Кельхи бьют, и шабли всеискрится.
Иль еще оглянемся – фарфор
Слота жжет, меловые гризетки
Внемлют дивные таинства Ор,
Ядом кремовым полня розетки.
Шестнадцатый фрагмент
Бутафоры меловниц рядят
В шелки темные с бледным подбоем,
Эвмениды ль за нами следят,
Услаждаясь полуночным боем.
Лейте, лейте, юнетки, одно
Хмель одесный, белейте над чашей,
Мы златое угасим вино
Цветом тьмы, амарантовой кашей.
И сбегутся юродных толпы
Во истечьях желтицы образной –
Пресаднящие гоев стопы
Миррой ночи омыть всеалмазной.
Двадцать седьмой фрагмент
От рождественской ночи ль пьяны
Феи неб, молодые вакханки,
К девам томным в их млечные сны
Злать ритонов соносят коханки.
Увивайте ж червицу и мел
Дивной хвои серебром истечным,
Кто еще веселиться умел,
Вновь гуляй за столовьем беспечным.
Иль очнемся -- о слоте шаров
Меловые юдицы икают
И ядят, и с блядями пиров
Из киафов серебро алкают.
Яков Есепкин
У темных царевен
Десятый фрагмент
Вновь сангины царевен темны,
Вновь рисуют свое натюрморты
Феи Ада, волшебные сны
Обещают на ангелы Морты.
Новолетие, хвоя каждит,
Золотыя свечницы блистают,
Ели эти и кто преследит,
Денно их соваяния тают.
И лиется, лиется арма
На одесного пира столовье,
И зерцает богиня сама
Гостий неб меловое шелковье.
Девятнадцатый фрагмент
Хвою млечным серебром тиснят
Феи ночи, вдыхая корицы,
И гостей опоенных манят
Шелком розовых платий царицы.
Ах, Ювентас, витые шары
Золоты и о хладном кармине,
Ждут еще нас благие пиры,
Мы очнемся еще в Таормине.
И Гиады найдут – рисовать
Лики ангельских воев из Плевен
Иль Никей и, мелясь, балевать
Со ваяньями темных царевен.
Двадцать четвертый фрагмент
Ах, Звезда, ах, благой Вифлеем,
Прелюбившая ночь Галилея,
Серебро. серебро мы пием,
Наднебесно с волхвами хмелея.
Что, Иосифе, феям поднесть
Меловым, аонидам тлетворным,
Хоть о Боге явимся как есть –
Диаментом увитые морным.
Виждит Господе юдиц, тусклы
Их юродные алчные бельмы,
Где серебро течет на столы
Чрез мраморник одесный и кельмы.
Яков Есепкин
У Тривии
Пятый фрагмент
Ингрид плачет ли, Сольвейг поет,
Ах, темны миражи Гюнтианы,
Чермный мел в кубки Тривия льет,
Юн следят Иреники и Ханы.
Ах, мы сами рапсодов темней,
Плачь и пой, меловая блудница,
Шелки гасят ваянья теней,
Жжет каморы свечная плетница.
Речь кому, кто и был именит,
Царе немостью всякий сомучен,
И течет мирра с хладных ланит
Дев юродных, чей хор благозвучен.
Четырнадцатый фрагмент
Плачьте музы, алкеев несут
О холодных щитах юродные,
Смертный воск юдиц тьмы напасут –
Будем тлить зенки их ледяные.
В цвети ль горней очнемся, полны
Ядом амфоры неб, всечервонный
Свет лиется, богини Луны
Источают эфир благовонный.
И Господе заплачет, ведя
По челам нашим тусклые смирны
И рамен млечный жар холодя
Там, где тени щитовий надмирны.
Двадцать пятый фрагмент
Яды антики в подовый хлеб
Неурочно мешают гийяды,
Се к пирам ли, их чествует Феб
Иль Тривия им жалует яды.
Пировые утихли давно,
Бляди свальные миррой лилейность
Навиют, о серебре вино
Холодеет, всепирствуй, келейность.
Огнь таит изумрудная плеть,
Дышит хмелем Ювента младая
И во тьме остается белеть,
Меж скульптурниц гостей увядая.
Яков Есепкин
Хлад фарфоровых столовий
Одиннадцатый фрагмент
Ах, златая одесность пиров,
Ах, серебром витые царевны,
И тиады, и морок шаров,
Эти чудные сны неиспевны.
Оглянемся ль – искрится вино,
Жгут глинтвейны благие куфоры,
На столовьях от емин тесно,
Чарой мглы налиются фарфоры.
Се и мы под тлеющим дождем
Яд былого пием со куфелей
И золотой червонной ведем
Облямовки пергаментных елей.
Двадцать девятый фрагмент
Восчаруемся тусклых огней
Канителью, червицей меловой,
Вновь царевны шелковья бледней,
Юны вновь об ароме столовой.
Нас однех ли еще искушать,
С нами ль ядом ночей торговаться,
А и будем золотой дышать,
Шелком фей меловых любоваться.
И богини в ритоны сольют
Вин эдемских одесную мрачность,
И диаментом чад увиют,
Расточив негу тьмы и призрачность.
Тридцатый фрагмент
Сны ли видим – равно золотят
Хлебы цедрой мышьячною Иды,
Всенощные леканы блестят,
Гостей потчуйте ж мглой, эвмениды.
Ель альковный чарует келей,
Принцев сказочных ждут нимфоманки,
Дивы ночи шелковий белей,
Их точеные лядвия манки.
Ах, царице, пускай и оне,
Изумрудность вкушая и хлебы,
Бьются, бьются в шелковом огне
У столовий фарфоровых Гебы.
Яков Есепкин
Застолья в ампирной тьме
Третий фрагмент
Блещет златью асийский фарфор,
Столования дивны у Морты,
Все чудесно — и ангелов хор,
И царевен меловых эскорты.
Дев атласных глинтвейны пьянят,
Вишни августа барвой истечны,
Изваянья садовые мнят
Фей пиры, в коих гои неречны.
Иль очнемся: Цилии ведут
Угль по яствам на пиршествах денных,
И келихи ночные блюдут
Меж садовников, тьмой преведенных.
Седьмой фрагмент
Вертоград ли эдемский тенит
Золоченые вишни юдоли,
Кто и был на пиру именит,
Хлеб ломил в тьме ампирной -- глаголи.
Паче немости сон меловых
Изваяний, держателей веток,
Мы ль внимаем шумы пировых,
Гасим червность цветницей серветок.
Дочки Тийи устанут белить
Кельхи пиров, лилейники Ада,
И тогда отравленных целить
Будут падшие ангели сада.
Девятый фрагмент
Вновь гиады Ювентас поят,
Дев меловых к столам оглашают,
С ядной цветью эклеры таят,
Во лекифах белену мешают.
А и мы о порфирниках неб
Червотечность лием, червотечность,
Дышит маком отравленным хлеб,
Пьют Цилии за нашу увечность.
Яко станет Господе ваять
Бойных агнцев из мела и глины,
И дадут нам тогда пресиять
Небы в маках червовой лепнины.
Яков Есепкин
Застолья с гоями и каменами
Десятый фрагмент
Сны Илифии ярки, плодов
Золотых мирра льется на брашно,
Чудна тень Гефсиманских садов,
О каменах пеять ли бесстрашно.
Суе ль эти зелени цвели,
Аще тьмой их богиня объяла,
Хлад портальников гасит угли,
Кои с воском юдоль сочетала.
Будут нощно свечельницы тлесть,
Аи гипсам дариться увечным
И сангинами червными весть
Нить златую по яблокам течным.
Одиннадцатый фрагмент
Цвет июля — эфирный, златой,
Что ж вседенно столы убирают
Мглой и хмелем белены витой,
Юродные ль в аскетов играют.
Их менады по ломким теням
И найдут, и какие сословья
Здесь шумят, доверяясь огням,
Иль не мраморны эти столовья.
Дочки Морты ли будут вести
Хлебы тьмой, золотить пировавших,
И увиждят во млечной цвети
Гоев небесей, тще отсиявших.
Четырнадцатый фрагмент
К столованьям — леканы полны
Чудных емин, десертов одесных,
Пусть лиется хоть в блеклые сны
Злато дивное аур небесных.
Милый друг, пей вино, Габриэль,
Не ожечь лед бессмертья словами,
От каких эолийских земель
Нам сильфиды махнут рукавами.
Иль Господе из темных цветниц,
Кущ июльского яркого сада
И не виждит: о мрамре стольниц
Нас беленой травят феи Ада.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
I
Это мы восстенаем, се мы,
Это наше урочество Лете,
Пара статуй в музеуме тьмы
О порфирном небесном корвете.
Принесут Господь- Богу вино,
Аще таинства жива изветность,
И равно Он увидит, равно,
Как стекает по лбам нашим цветность.
Как серебро течет и течет,
Млечным воском рамена сводятся
И горят, и тогда Он речет:
Сеи мытари к свету годятся.
II
В алавастровых чашах ли яд,
Се ль пиры, коих ангелы ждали,
Ночь пуста, мы опять у гияд,
Туне, туне цевницы рыдали.
Что немолвствуют призраки тьмы,
Соваяния наши каждятся,
Навели по раменам каймы
Феи неб и томительно рдятся.
Виждь хотя нас, Господе, о сех
Барвах нощи, мелованных глиной,
С чермной цветью и мглой на власех –
Премолчащих под битой лепниной.
III
Всепорфирных висячих цветниц
Тьма не гасит холодную млечность,
Высоко ли молчанье цевниц,
Выше неб сеней рая беспечность.
И еще бьет начиния мгла,
И мятутся горящие фавны,
Чела наши каймою свела
Цветь садов, но мученья подавны.
Хмель увил пировые, а мы
Никуда уходить и не тщились,
Зри – стоим в барвах червной сурьмы,
Коей хлебы и воск пресочились.
IV
Август поздние вишни в черни
Щедро сыплет во амфоры сеи,
Кто всенощно пирует, гляни,
Фарисеи, одне фарисеи.
Но туманны еще зеркала
И цветницы исчадно пылают,
Соваянья еще круг стола
Очеса нам сурьмой застилают.
Феи мертвые дьяментный мел,
Зри, ведут по хлебам благовонным,
Где с волхвами царь Ирод немел,
Цветь каждя над пасхалом червоным.
V
Ночь Вифании снова горит,
Ужин тайный соцветен звездами,
Не лепнина – сие лазурит,
И к нему ли брели мы садами.
А и туне бежать веретен
Дивам юным, царевнам альковным,
Где влачат нас вдоль мраморных стен
В назидание чадам церковным.
Лишь хотели мы весть по сеим
Битым чашам порфировость цвети,
И с кистями, Господе, стоим,
Тьму лияше во райские нети.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
VI
Пурпур ветхий с ланит сотечет --
И порфирные воски истлятся,
Туне агнцев Господе влечет
К сем божницам, какими целятся.
Исполать, прекричим, исполать
Всефамильным аллеям угольным,
Наши тени и нощно пылать
Будут здесь во укор неглагольным.
Хоть из сеней кивнем зеркалам,
Чая цветь и влачась областями,
Где серебро ведут по челам,
Овиенными тьмою кистями.
VII
Мы любили, Господь, алавастр
И венечия райской лепнины,
В тусклом золоте флоксов и астр
Отмечали свое именины.
Спит юдоль, на куски, на куски
Вся разбилась порфирная сводность,
О хлебницах молчат ангелки,
Им урочна сия неисходность.
А пиры золотыя опять
Претекут, мы небес не алкаем,
Хоть узри, как не можем стоять,
Как цветочною мглой истекаем.
XIII
Изукрасим волошки сурьмой,
Оведем черно-красной виньетой,
Мы ль в музее барбарском с Чумой,
Соваянья, забвенные Летой.
Виждь, губители хлебы ядят,
Хмель июля алкая, давятся,
Тще за нами оне преследят,
Яко выследят – се, удивятся.
Тьма лиется из наших очниц,
Свиты чела сурьмой ледяною,
И горят воски тонких свечниц
Неистечною цветью чермною.
IX
Вертоград августовских теней
Звездный холод и млечность внимает,
Юродные Аида темней
Мглы, сумрак их какой донимает.
О пенатах чудесные сны
Преложились, иные, иные
Мы картены следим, взнесены
Очи наши во тьмы ледяные.
Ветхий сад в неумольных своех
Чермных сенях нам, Господе, мнится,
И страшит кущ цимнийских сиех
Мертвой цветью, и к главам клонится.
X
Воск червовый на хлеб солием,
Аще время цветов миновало,
Очаруй нас еще, Вифлеем,
В крови роз ли твое опахало.
Что и слушать безумных Сирен,
Плещут волны о мраморник неба,
Каждый мытарь одесно смирен
И не алчет порфирного хлеба.
Мы, Господе, с божниц выписных
И сошли, всяк бессмертье алкает,
И во кущах молчим ледяных,
И по лбам нашим воск истекает.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
XI
У Эреба велики балы
И ночные музыки чудесны,
Молодые резвятся юлы,
Пированья сие ль не одесны.
Вьется мускус, аромы летят,
Хмель щадит герцогинь безобразность,
Ах, и ангелы сами хотят
Пригубить со бочонков алмазность.
Не сюда ли влекут нас оне,
Смертоимные одницы Геи,
В ледяном восточаясь огне
И чаруя диаментом веи.
XII
И еще пировые темны,
Лишь надежды гостей исцеляют,
Но уже фавориты Луны
По алмазным дорожкам гуляют.
Разливайте в начинье арак,
Данаиды веселые, где вы,
Феи ночи, шелковый сумрак
Вас таит, милоокие девы.
Наваждение это ль, обман
Ветхих сеней, прелестниц альковных,
Пусть и вьется надмирный туман
О тлеющихся пудрах церковных.
XIII
Бледной кровию майских аллей
Очарованы внове менины,
Кто чудеснее их и милей,
Чьи прелестнее снов именины.
Ах, каждятся в летящем огне
Меловые со цветью виньэты,
Не над нами ль рыдают оне,
Паче звезд ли во мгле силуэты.
Вот стоим соваяний темней
С бутоньерками тусклого мая,
Из остья и крушницы теней
К чермным плахам жасмин вознимая.
XIV
Возберутся пеять ангелки,
Суремой наполнятся амфоры,
И порфирные наши мелки
Небодержные выжгут фарфоры.
А и что, а и что горевать
О юдольных пенатах и сенях,
Цвет граната с тоской обрывать,
Аще вечно мы в белых сиренях.
Нощной млечности хватит ли всем,
Хоть бы зрите во мраках, гиады,
Как меловницы плачут по сем
Бледным агнцам, чарующим сады.
XV
Оведет золоченый кармин
Переспелые вишни и хлебы,
Зри точеность всещедрых емин,
Это пир не у славной ли Гебы.
Се, вольно аонидам хвалить
Колченогих владетелей цвета,
Диаментами панночек злить,
Юд встречать из шумного корвета.
И еще на столы сонесут
Млечных вишен с траурной каймою,
И тогда премолчавших спасут –
В барвах звезд и со цветью немою.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
XVI
Во надмирной юдоли гореть
Феям тьмы с божедревкой наскучит,
Положат нам еще умереть,
Несоцветность бессмертию учит.
Вновь ли Марфа обносит столы,
Ночь вифанская дышит глубоко,
Фарисеи ль опять веселы
О лафитниках – око за око.
И дадут Господь-Богу вино,
Апронахи сменят багряницы,
И в кадящейся цвети равно
Он узрит ледяные свечницы.
XVII
Вертограды чадящий нефрит
Изольют во сады юровые,
И увиждим – всетронно горит
Наше вретище, мы ли живые.
Аще мгла, это мы ль, вопия
Славим небы, молимся аллее
С тенью звезд, август, чаша сия
Паче неб и парчи тяжелее.
Со перстов наших воски текут,
Прелились оне в черные свечи,
Где по барве и цвети влекут
Нас порфирные млечные течи.
XVIII
Стража тьмы опочинет в садах
Елеонских, умчат колесницы
Герцогинь -- мы о нощных звездах
Совием тусклой кровью стольницы.
Аще плачут сильфиды по нам,
Яко чахнут юдоли язмины,
Мы доверимся вещим ли снам
И разбавим их мглою кармины.
Ах, тогда и начнут пировать
Фарисеи, по амфорной чаше
Желть вести и язмин обрывать,
На столы воск порфирный лияше.
XIX
Алавастры темней и темней,
Низа полнит начиние хмелем,
Это пир соваяний теней,
Их диаментным чествуют элем.
Нас июльская сень поманит
И оцветятся барвой лампады,
Всяк обручник теперь именит,
Сад ночной восхищают цикады.
Сколь Господе заглянет в окно
Венцианское – узрит о цвети,
Как становится кровью вино
И молчат фарисеи и дети.
ХХ
Эльфы пурпуром дышат однем,
Ночью тихой, елико живые,
Гипс фамильных аллей оминем,
Совиясь, удивим пировые.
Стол августа всещедр и богат,
Звезды смерти юнетки считают,
За нефритом – и темный агат,
Дивно Фреи цвета сочетают.
Ах, над всем этим вишни, гляни,
Сукровичные с чернью виньеты,
И каждятся в порфирной тени
Наши витые мглой силуэты.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
XXI
Се вечерии с Иродом, тьма
Сукровичные вишни оплавит –
И превьется о хлебах сурьма,
Аще пурпур бессмертие славит.
Утром слуги отмоют полы
И винтажие мраморных лестниц,
И ярким алавастром столы
Вновь уставит хор юных прелестниц.
Нас камены сюда завлекли
Чтить всетаинство смерти, на хвою
Льется мгла, по какой и вели
Их к письма гробовому сувою.
XXII
Потемнели яркие сады,
Сон юдоли тоску навевает,
Биты червой августа плоды,
Пусть каждят, яко вечность бывает.
Август, август, мы чада твое,
Се узор твой унылый, закатный,
Пирование дивно сие,
Ах, арома, ах, воздух мускатный.
И еще белый хлеб нанесут,
И опять станут юды цениться,
И во сенях благих не спасут,
Но мы будем всенощно им сниться.
XXIII
Паче звезд воски траурных сех
Божевольных пасхалов, к Эребу
Их соклоним, о наших власех
Пурпур ветхий равенствует небу.
Вижди, вижди, сколь мы взнесены,
До пенатов и как дотянуться,
Нам юдицы нанесли во сны
Тусклых лилий, над семи ль очнуться.
Ах, зерцал червотечность язмин
Всепогибельный пусть обеляет,
Где виется по желти кармин
И лишь мгла цвет небес разбавляет.
XXIV
От пурпурно-кровавых виньет
Мы ослепли и цвета не имем,
Нощь свое диаменты виет,
Как алмазный венец и поднимем.
Яко мало еще сукровиц
Небовольным – порфирность берите,
Вы алкали чумных косовиц,
Так хотя наши муки всезрите.
Мы и станем садами брести,
Звезды плесть со дворцового тюля
И червовою нитку вести
По тлеющимся вишням июля.
XXV
Яства чинят гиады, столы
От емины и хлебов ломятся,
Аще ночь, восточимся из мглы
С диаментом, пусть Иды кормятся.
Суе речь, мы одне предстоим,
Никого, никого не осталось,
Воск пасхалов и звезды таим,
Миррой таинство их сочеталось.
Но и мало юродным сурьмы
О челах, се каморы иль нети,
Вижди нас, это, Господе, мы –
Изваянья в отравленной цвети.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
XXVI
Отцветает и сей виноград,
Зелен был, ныне темночервонный,
Сень вдыхает пленительный смрад,
Камелотов смурод благовонный.
Выйдем нощность цветниц обирать,
Помни, Асия, наши кармины,
Иль во темном легко умирать,
Всё мы бледные прячем язмины.
Вновь морошки нанесли к столам
И сочтили Француза у Гебы,
И стекает по белым челам
Нашим воск, преливаясь на хлебы.
XXVII
По фарфору златые каймы
Соведем, а цветенья не будет
Золотого – и нощные тьмы
Окаймим, кто порфирность избудет.
Морок, морок фамильный лиют
На букетники феи Эреба,
Се начинье, из коего пьют
Вседержители цвети и неба.
Но смотри, бутоньерок витых
Меж хлебами цвета не следятся,
И в обрамнице свеч золотых
Тени мертвых царевен кадятся.
XXVIII
Воск и цветь по челам истекут,
Оживут соваянья из глины,
И Господние слуги рекут:
Он за нами послал цепеллины.
В млечных вретищах сени минем,
Тще восждали скитальцев к обеду,
Всяк преживший безмолвен и нем,
Се, Аид пусть вкушает победу.
Узрит чад Господь-Бог о свечных
Тусклых восках и цвети порфирной,
О тенетах божниц ледяных,
Мглу кадящих над слотой эфирной.
XXIX
Меловницы сидят круг стола,
Нас ли ждать, Марфа носит емины,
Велика у дворцовий и мгла,
Всепорфирность лиет и кармины.
Август, август, фарфор меловой
Где восставить сейчас, аще грезы
Улетели со чермной листвой,
Биты мглой наши белые розы.
И воидем в холодную мреть
Сех садов, где их плакать не тщимся,
И еще положат умереть –
Мы тогда с чернью роз соточимся.
XXX
Это вечный всебелый жасмин
Очеса наши цветом изводит,
Се – и лейся, юдольный кармин,
Пусть сугатно Чума хороводит.
Ах, еще ли благие цвета
Мы ждали во исчадные лета,
Яко смерть золота, золота,
Увиемся хоть в барву исцвета.
Станут нощно обручники весть
По столам цветь со кущ потаенных,
И тогда лишь предстанем, как есть,
О сукровице вишен тлеенных.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
XXXI
Красный цвет никого не щадит,
Мы бессмертие суе и пели,
Не за тем ли Геката следит,
Чтоб певцы о рубинах успели.
Соберем во субботу гостей,
Пусть ядят и пиют наши гости,
Се музыки иных областей,
Веселитесь еще, ягомости.
И тогда принесут ангелки
Господь-Богу киотницы эти,
Где тисня алой миррой виски
Наши, плачут юродные в цвети.
XXXII
Гипс фамильных аллей истемнен
Мглой ночей, юровыми звездами,
Кто и ждал этих бледных камен,
Бредят сеи какими садами.
Сколь юдицы вольготно снуют,
Яко тусклую цветь обрывают,
Пусть хотя сны июля виют
Сукровицей, засим пировают.
Ах, проплыл диаментный корвет
Мимо вечных жасминов и тлена,
И, следи, опадает исцвет
На мраморные наши рамена.
XXXIII
Август выбиет чернью канвы
О исчадных цветницах и хлебах,
Иль нагорные кущи мертвы,
Иль умолка музыка во небах.
Яко тусклые нети молчат
И пиры восклицают рапсоды,
Нас камены однех соличат,
На бессмертие чествуя оды.
Лишь тогда узрят демоны тьмы
Мглу очес и оне содрогнутся,
И взалкаем: се, Господе, мы,
Нашей кровию столпной клянутся.
XXXIV
Побледнеем, а что пировать,
Аще льется небесная млечность
Во подвалы, царевн муровать
Иль бочонки с вином здесь – беспечность.
Ах, искусство ли вечно, тогда
Нас почто убивают, давайте
Фей картавых всеславить, Звезда
Не за вами летит, пировайте.
Гипс наш тусклый изломан в куски,
Рамена увиенны язмином,
И нещадно горят бредники,
Цветь аллей обводя бальзамином.
XXXV
На вифанские мраморы тьма
С чермной цветью лиется, о внемли,
Здесь были среброусты письма,
Всяк теперь оглашенный и нем ли.
Се, начинье Аида темней
Воска смерти и ночи хрустальной,
То вино или кровь, у теней
Их колор паче мглы госпитальной.
Мы, Господе, в углу восстоим
Со черствыми хлебами, стекает
По челам цветь и мирра, лишь сим
Наши вежды бессмертье смыкает.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
XXXVI
Юродные биются, зане
Тени агнцев мелки срисовали,
Виждь, Господе, в узорном окне
Мы темны под исцветом вуали.
Но крепка именная молва,
Пурпур столпный готов изливаться
Лишь со кровию, аще мертва
Неб дьяментность – не ей упиваться.
И к фарфорам слетят ангелки,
И во пурпур оденутся тени,
Где кровавые наши мелки
Изукрасили барвой ступени.
XXXVII
Ночь мраморная тьма овиет,
Вакх угасит последний огарок,
И тогда из кровавых виньет
Соточимся под сению арок.
Хлеб пасхалий дано ль очерствить
Иудицам, вино со фарфоров
Преиспив, беленою увить
Нас еще, ниспадая от хоров.
Зри, опять донны адских полей
Веселят охмелевших апашей,
И всевьются – отравы белей
Над фамильной склепенницей нашей.
XXXVIII
Се, Господе, благие цвета,
Се о восках туман фиолета,
Излита наша кровь, излита,
Бледных мытарей чествует Лета.
Станем волнам забвенье дарить,
Где июль вишни тусклые прячет,
Будут ангелы в благости зрить,
Как о нас Персефона восплачет.
И сильфиды к столам нанесут
Васильковых исцветий амфоры,
И отроцам, каких не спасут,
Цветь и вишни собросят на хоры.
XXXIX
Пурпур ветхий еще оплетен
Совитыми язмином свечами,
Это мы ли о мраморе стен
Пред хмельными стоим палачами.
Сколь вальяжны оне и темны,
Как за ними юдицы порхают,
Фарисеи у каждой стены,
Туне Парки о нас воздыхают.
Зри сей траур высоких столиц
И царевн, упоенных кармином,
Где течет с наших гипсовых лиц
Темный воск, перевитый жасмином.
XXXX
У Гиад ли еще погостим
И восплачем, и вспомним пенаты,
Нас гонят, а и мы не хотим
Оставаться, молчите, сонаты.
Что и речь, веселятся одне
Фарисеи, на яства кармины
Тусклых восков лияше, оне
Преалкают вино и емины.
Свечки чермные ставят к хлебам,
Виждь, се мы, се давимся от корок,
И серебро стекает по лбам
Нашим белым в диаментный морок.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
XXXXI
Се, не плачут камены о нас,
Розы мира легки в опомерти,
Ждет еще сиротливый Парнас
Благовестия ангелов смерти.
Кто и вынес бы адских музык
И веретищ холодное бремя,
Подан был сем глагол и язык,
А молчать и немолствовать время.
Хоть всезрите собитых певцов
На иудских балах отравленных,
Без порфир и алмазных венцов
Темнооким царевнам явленных.
XXXXII
Чермных вишен июля к столам
Нанесут и сквозь дьяментный морок
Соглядим – тьмы каждят по углам,
Где начинье ломится от корок.
Всё, Господь, эти вишни тусклы,
Мы пием, а не можем напиться,
Мы ядим, а всещедры столы,
Кличем юд, чтоб могли искупиться.
Зри, Господе, во барвах свечных,
Как над миррою мы престенаем,
И карминов бежим ледяных,
И в диамент персты окунаем.
XXXXIII
По ланитам юдиц истечет
Всенощное серебро со чернью,
И опять им Аид наречет
Услаждаться шелками и тернью.
Се еще вековые балы
И гремят, и одесно ликуют,
Пурпур нег возвышает столы,
Боги Ада веселья взыскуют.
Знак Геката подаст ли – введут
О червице невинных прелестниц,
Коих бальники утром найдут
Вдоль винтажей стоярусных лестниц.
XXXXIV
Со божниц воск лиется, июль
Вновь ко емине благ мирроточной,
Вишни тлеют, по чадам сей тюль:
Для ваяний из пудры цветочной.
На хлебницах пасхалы кадят,
О фарфоре лишь течи свечные,
За каретами юды следят,
Мажордомов сердца ледяные.
И блюстители пира темны,
И букетники миррою дышат,
Виждь, Господь, сколь и мы взнесены –
Стоны мытарей ангелы слышат.
XXXXV
Алой. алой виньетой свечной
Кутию оведем и емины,
Се и каморный пир отходной,
Се и белые с кровью язмины.
Что гиады рыдают опять,
Что юдицы одне веселятся,
Нам преложно еще вопиять,
Где алкают оне и белятся.
Аще истинно сех не спасти
Ангелочков лжеимных ли, правых,
Здесь и будем всенощно тлести
Со свечами в обводках кровавых.
Яков Есепкин
Лилии Стикса
XXXXVI
Воск на раменах темных кадит,
Круг емин мы сидим о старизне,
Мгла Вифании столь холодит,
Уготованы литии к тризне.
Где вы, сени и кущи, одне
Соваянья убийц преалкают
Пунш с араком, от цвети оне
Всехмельны, чад сюда не пускают.
По божницам ли мирра плывет,
Вишен черных мы пьем червотечность,
И глядимся во тусклый киот –
Пара статуй, чарующих млечность.
XXXXVII
Ждут нас царствия, мы ли мертвы,
Аще темным архангелам снимся,
О раменах чермные канвы
Убелим и сеням поклонимся.
И приидем в незвездных своих
Апронахах, соведенных мглою,
Где царевны == как молвить о них,
Всяка травлена мертвой иглою.
Пир так пир, паче смерти самой
Ночь дворцов, кто б и здесь оставался,
Виждь, столы прекаждят суремой,
Где на чад тусклый воск изливался.
XXXXVIII
Тусклой пудрою ночь овиет
Сон цветов и немые присады,
Се и мы в изломанных виньет
Нощной течности чествуем сады.
Лики наши язмина белей,
Тще уголем чермы похвалялись,
Бледны гипсы фамильных аллей,
Где ночные певцы соявлялись.
Тех ли донн Алигъери взерцал,
Ах, еще им Аид потакает,
Ах, во слоте обитых зерцал
По челам нашим цветь истекает.
XXXXIX
Вертоград небозвездный, алей,
Одевайся цветеньем порфирным,
Виждь еще соваянья аллей,
Тусклый август под сводом зефирным.
Хороши ль всенощные пиры,
Спелых вишен в кантовках тлеенных
Нанесли ко столам, просфиры
Черствость паче светил упоенных.
Ах, не спите во млечной дали,
Феи ночи, со цветью немою
Нас однех, нас однех и свели
Сукровичною битой каймою.
L
Август цветию чадной манит,
Золоченая – всё полыхает,
Кто и был на миру именит,
О незвездной юдоли вздыхает.
Ко столам, расписанным под мреть,
Феи ада несут угощенья,
Положат ли еще умереть,
Мы явим тусклый цвет золоченья.
И гляни, как сильфиды легки,
Как всечадную цветь не внимают,
Где угольных садов бредники
К небам черный букетник взнимают.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
I
Ирод ждет нас в своех пировых,
Что и звездным гостям пожалеют,
Мы одни меж увечно живых,
Наши вретища барвою тлеют.
Вишни, вишни, куда и бежать
От сукровицы темной и вишен,
Бледным дивам персты не разжать
С ядом, пир их и будет возвышен.
А начнут фарисеи вести
По начинью цикуты ночные,
Мы на раменах в червной желти
Диаменты явим ледяные.
II
Из Парфянского царства теней
Убежим, восклицая аурность,
Где альтанки – юдоли темней,
Где пиров золотая бравурность.
Туне ль ждали нас ангелы тьмы
Ко столам и еминам тлеенным,
Нощных вретищ в кистях суремы
И владыкам не снесть опоенным.
А явимся еще пировать,
О звездах промелькнем у оконниц,
И юдицы начнут сорывать
Цвет диаментный с мертвых колонниц.
III
Белым розам и как отемнеть,
А иные пурпурно-лиловы,
Феям ночи ль во тьме леденеть,
Бутоньерки ловите, шаловы.
Но, гляди, вековые цвета
Затеклись под накатом гуаши,
Наша ветхая кровь солита
Иудицами в битые чаши.
Яко станут мелиться оне,
Юродных завлекать на банкеты,
В ледяном ниспадая огне,
Мы им черные сбросим букеты.
IV
Звезды антики с неба падут,
Станут литии грозно испевны,
И явимся туда, где нас ждут
Одержимые местью царевны.
Азазели в сиреневой тьме
Всеумолчны для парий беспечных,
Се пиры о царице Чуме,
Се пиры о дьяментах присвечных.
Виждь, еще фарисеи белы,
Тусклой чернью еще не превились,
И лиется арма на столы,
Коей присно юдицы дивились.
V
И не виждим тлетворную цветь,
И еще формалином не дышим,
Соведен кто звездами, ответь,
Небовольных сильфид ли услышим.
Сон августа роскошен, кадит
Меж лафитников цветность чадная,
Ах, за нами, за нами следит
Нощно челядь пиров юродная.
А начинет Геката вести
По серебру оцвет для незрящих,
Мы явимся в тлетворной желти
С барвой звезд на раменах горящих.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
VI
Апронахи с звездами свое
Отемним воском свеч благовонным,
Се пиры и дворцовий остье
Дышит вретищ подбоем червонным.
Ах, юдольные эти цвета,
Ах, фамильная это призрачность,
Аще ветхая кровь излита,
Нам простят и веселье, и мрачность.
И начнут во пирах вспоминать
Бледных агнцев, украсивших нети,
Это мы, а нельзя нас узнать
В сей горящей жасминовой цвети.
VII
А и поздно благих упасать,
Соклоняясь к свечницам кадящим,
Будем строфы в альбомы писать
Сумасшедшим царевнам неспящим.
Виждь и помни: се наши цвета,
Се лиется от неб червотечность,
Кровь иль мгла во начинье слита,
Паче них лишь вишневая млечность.
Подведут ли невинниц к столам,
Те увидят сквозь морок вишневый,
Как стекает по нашим челам
На букетники мел всечервовый.
VIII
Мы еще пренесемся в Колон
О старизне и посохе зрячем,
И холодную царственность лон,
И высокие небы оплачем.
Что и цвесть, из начиний опять
Яд алкают безумные Иды,
И пенатам каким вопиять,
Лейте нощную мглу, фемериды.
По емине вино сотечет,
Кровью ветхой юдицы упьются,
И заплаканный ангел речет,
Где теней наших ауры вьются.
IX
Вишни, темные вишни горят
В августовском пожаре тлеенном,
Над юдолию сильфы парят,
Сколь чудесно во сне упоенном.
Их неси ко стольницам пустым,
Береника, нам хмель и годится,
Как виньеткам исцвесть золотым,
Где вишневая млечность каждится.
Мы одне круг фарфоров сидим,
Никого, никого не осталось,
И тоскуем, и брашно следим,
Кое с кровью и мглой сочеталось.
X
Бал диаментный, их ли узнать,
Перманентом напудренных ведем,
Суе тени гостей обминать,
Никуда мы теперь не уедем.
Как туманны еще зеркала,
Как еще в них юдицы мелькают,
Аще желть кринолины свела,
Пусть оне во лилеях икают.
Нас любили камены одне,
А равно уберечь и не тщились,
Виждь обводки в мышьячном огне –
Это мы о звездах превлачились.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
XI
Се, валькирии нощно летят,
Суе нас ангелки и спасали,
Золотые ль плоды восхитят
Барву тьмы, над какой нависали.
Зри, влекут иудейских царей
По лепнине венечий холодных,
Полон сад гончаков и псарей,
Юд кричащих и змей всеколодных.
Во четверг ли, Господе, оне,
Убелясь, на шелках пировают,
И следят нас в томительном сне,
И порфирные вишни срывают.
XII
Извели псалмопевцев святых,
На пасхалах чернятся виньэты,
Меж цветочниц и кущ золотых
Их тлеют и тлеют силуэты.
Хоть налейте успенным вина,
Яств блюстителям хватит ли мела,
Ночь была к фарисеям нежна,
А Вифанию мглою одела.
Мы, Господе, под каморной тьмой
И не помним о ярких цветницах,
И стенаем во цвети немой
И со чермною миррой в зеницах.
XIII
Тлеют опер барочных шелка,
Привкус млечности губы чарует,
Неумолчная столь высока,
Пировает Асия, пирует.
Бальзамины виются, арма
Юных граций преносится в ложи,
Се молчит не Геката ль сама,
С нею мы лишь аурностью схожи.
Ныне ангели тихо рекут
О бессмертии нам, во кармины
Добавляя остуду цикут
И свивая огнем бальзамины.
XIV
Исполать, исполать пировым,
Неге свеч и кримозным цевницам,
Се услада и юнам живым,
И лелеющим тьму чаровницам.
Именинные торты внесем,
Украсят их тлеенные вишни,
Хватит воска и млечности всем,
Премучения наши излишни.
И увидит Господе, как мы
Вознесенны еще и порфирны,
Как сочатся на мареве тьмы
Золотыя виньетки из смирны.
XV
Ангелочки июль препоют,
Битый мрамор падет на обсиды,
И тогда воском нас увиют
И цветами безрукие Иды.
От исчадий сеих убежать
Не могли, кто еще небесплотен,
Соглядит -- нощно ангели жать
Будут цветь всекаморных полотен.
И следи, как юдольно горят
Небодержные сени земные,
Как над садом июльским парят
Вишни в мирре и тьмы ледяные.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
XVI
Ночь юдоли темней и темней,
Исполать этим хлебам порфирным,
Где и звезды, ваянья теней
Мы следим над фасадом эфирным.
В пировые сие ли войти
Нам позволят еще юродные,
По челам иудицы вести
Станут цветь и каймы ледяные.
Так и будем немолчно стоять,
Юды хлебы нарежут мечами,
И Господе велит нас приять
Ангелкам с ледяными свечами.
XVII
Шелк сугатный оденет столы,
Млечным золотом вспыхнут лепнины,
Се каждение воска и мглы,
Се успенных царевн именины.
Будут ангели плакать по всем
Пировым неботечным фарфорам,
Ночи требник мы тихо внесем,
Станет неба тянущимся к хорам.
И Господе тогда лишь узрит,
Как под миррою мы восстенаем,
Как в истемный ночной лазурит
Бледный шелк и персты окунаем.
XVIII
Млечность выбиет ночь цветников,
Апронахи порфирные снимем,
Для царевен ли воск и альков,
Мы ль иное урочество имем.
Льет Селена огонь золотой,
Пусть еще пирования длятся,
Нет этерии аще святой –
И одесно ж купцы веселятся.
Паче скорби веселие их
И преспелые вишни, и хлебы,
Зри, юдоль, как отроков благих
Не пускают в цветочные небы.
XIX
По лепнине венечной бегут
Молодые подпалые волки,
Небеса ль нас еще берегут,
Мглой чиня роз меловых иголки.
Чермный тюль зеркала увиет,
Ночь нежна к алавастровой чаше,
Мы тогда из цветочных виньет
Соточимся, порфирность лияше.
И начнут фарисеи вести
Ядом ночи канвы на еминах,
Где влекли нас в тлеенной желти –
Отраженных во млечных карминах.
XX
С мышьяком ли эклеры гиад,
Ничего, соведем червотечность
Вишен их и поидем во сад,
Чтоб оплакать холодную млечность.
Будет время еще пировать,
Яко цветью точатся лепнины,
Чад в июле нельзя убивать,
Наши, наши сейчас именины.
Всемолчат феи ночи, шелка
Царств Парфянских круг хлебов свивают,
И сквозь цветь, со лепнин холодка
На чела наши воск изливают.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
XXI
Окаймят чермным воском цвета,
По каким тосковали менины,
Это райских ли мест красота,
Паче звезд этих сводов лепнины.
И гляни, сколь еще веселы
Феи ночи, угодные пиру,
И румяны оне, и белы,
Всяка дива подобна лепиру.
И камены гостей увлекут
В сады тьмой любоваться зеленой,
И увидят, как нас волокут
Вдоль цветочниц о барве червленой.
XXII
Именинников слави, июль,
Мы пред небами все белоснежны,
Царский выбит ли нощию тюль,
Наши ангели белы и нежны.
И царевны одесно белы,
Вишни ядом чинят меловницы,
Юродные, следи, веселы,
Только плачут нежные цевницы.
Сень чудесна и праздник мелов,
Фарисеи в юдоли пируют,
И чермы с именинных столов
Отравленные халы воруют.
XXIII
Чернью вишен каймы соведут
По юдольной смуге эпитафий,
Меловницы одне и блюдут
Небозвездную млечность парафий.
Темен мрамор фамильных аллей,
Яко литии нощи испевны,
Вновь коварнее всех и белей
Одержимые местью царевны.
Се, Господе, тоскуют оне,
С юродными на паперти вьются,
И чинят хлебы ядом во сне,
И в порфировой цвети биются.
XXIV
Чадной цветенью щедрый август
Хлебы пышные свел и стольницы,
Виждь, точится диамент из уст,
Се, тлеют с нощной мглой багряницы.
О звездах ли, о желти оне,
Пусть кантовки порфирные рдятся,
Мы очнемся в жасминовом сне,
Где пасхалы всенощно кадятся.
Ах, сотлели диаменты, пьют
Вусмерть гости во брани площадной,
И юдицы, икая, виют
Наши рамена цветью исчадной.
XXV
Всё горят и горят васильки,
Сады хмелем июльским овиты,
Кто порфирностью дышит, реки,
Мы с немолчным бессмертием квиты.
Яко вина и кровь истеклись,
Нощность будем и пить, ягомости,
Именами чужими реклись,
Нас ли чествуют званые гости.
Согляни же, Господе, как мы
От подпалых волков по целине
Убегаем в обрамнике тьмы,
Млечный след оставляя на глине.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
XXVI
Восстенают о мертвых сады,
Станут чермными цветь и зелени,
Се и нам подали знак беды,
Господь-Богу уткнемся в колени.
Виждь, еще диаменты ярки,
Сени ада чаруются небом,
Кора гасит свое бродники,
Мы одне лишь всежданны Эребом.
Но кадит под алмазностью мгла
И горят соваянья чермные,
И лиются чрез цветь на чела
Наши воски свечниц ледяные.
XXVII
От июльских вишневых тенет
И совитого пурпуром хмеля
Мы пьяны, аще вечность минет,
Встретим Кармен в цветах и Микеля.
Пей, Юдифь, золотое вино,
Рок мелос на фарфоре допишет,
Жизнь иль смерть – аонидам равно,
Всяка негой и здравием пышет.
Но во чаде сангины цветниц
И порфирные сени темнятся,
И о бархатном плаче цевниц
Нам амфоры вифанские снятся.
XXVIII
Носят барву гиады к столам,
Ею чествуют нашу ли тризну,
Воск лиется по бледным челам,
Им и звездную гасят старизну.
Век юдицы любили сурьму,
Навиенную пурпуром нощи,
Бились в цвети, речь это кому,
Убежим хоть под сень Людогощи.
Нас однех, нас однех о цвети
Пречервовой на пире банкетном
И неможно, Господе, спасти,
Зри – мы тонем во смраде букетном.
XXIX
Ночь июльская веет армой,
Тьмою вишен точатся лепнины,
Оведем тюль дворцовый каймой
Всепорфировой, се именины.
И по нам ли еще голосят
Юродные во цвети каморной,
И гиады опять пригласят
Младших братьев ко емине морной.
Будем в кущах садовых стоять,
Будут чествовать нас меловницы,
И тогда мы начнем вопиять,
Мглу со барвой лия на цветницы.
XXX
Пурпур неб расточают столы,
Вновь гудят и гудят фарисеи
О юдольном серебре, белы
Дивы пира, альковницы сеи.
Се бессмертия, чаде, арма,
Не ея ль и кляли громовержцы,
Аще тлеет порфирная тьма,
Пусть боятся ее винодержцы.
Налетят ангелочки сквозь мреть,
Господь-Бог, чтоб всечествовать небы,
И тогда положат умереть
Нам еще, воск лияше на хлебы.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
XXXI
Именинные торты горят,
Уподобившись воску свечному,
Суе ангели нас и корят,
Не могли мы соцвесть по-иному.
Вишен черных к столам нанесли
Золотыя меловницы сеней,
Яко небеси чад не спасли,
Минем слоту юдольных зеленей.
Хоть виждите сейчас, ангелки,
Как над тортами нощность пылает,
Как лепные камор потолки
Всепорфирный туман застилает.
XXXII
Ночь июльских цветов холодна,
Разливайся, вишневая млечность,
Мы в тенетах юдольного сна
Вдов колодных следим червотечность.
По челам нашим цветь совели,
Ангелков ли встречают гиады,
Меловницы хотя бы нашли –
Тьмой белить ханаанские сады.
Но еще во бесславие сех,
Кто с демонами здесь веселится,
Преалкая, о млечных власех
Наших мирра венечно затлится.
XXXIII
Сукровичные вишни столы
Всеиюльские днесь украшают,
Иудицы еще веселы,
Променады еще совершают.
Ах, знаком аонидам сей вкус,
Мы у Ирода их ли вкушали,
Ах, корицы иль терпкий мускус
Нам бессмертия грезы внушали.
Где и вишен кровавая цветь,
Где июля тенета златые,
Виждь – одне и остались тлееть
Апронахи, звездами свитые.
XXXIV
И восплачут музыки, теней
Соваянья и вершники ада
Будут нощи вифанской темней,
Станут млечными призраки сада.
Не ждали нас обручницы тьмы,
Не искали матруны честные,
Это мы, это, Господе, мы
Барву льем в рамена ледяные.
И еще под кимвал и цевниц
Скорбный плач расточится зефирность,
И сквозь мертвую роскошь цветниц,
Сквозь остье мы соявим порфирность.
XXXV
Нас рифмовницы вечности чтят,
В хоры звезд и альбомы смотрятся,
Где томительно мимо летят
Ангелки и о сенях корятся.
Вновь смертливые осы быстры,
Феи ада нещаднее Парок,
Мы вседержные эти миры
Обогнем, восточаясь меж арок.
Но крушницею битых скульптур
Полн тезаурус – мертвый рифмовник,
И лишь чтицы с пустых верхотур
Нам собросят увядший терновник.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
XXXVI
Локны вдовых гиад высоки,
Пудры ярки, белы кринолины,
Жадно ловят арму парики,
Се их бал, здесь ли тень Мессалины.
Ночь истлеет алмазной иглой,
Иды фижмы злопышные снимут,
И крушницы оденутся мглой,
Сколь чермы и бессмертие имут.
И начинут оне преследить
За винтажем царевен успенных,
И лафитники чернью сводить
Ледяной – со подвальниц склепенных.
XXXVII
Нанесут ангелочки емин,
Столы выведут мглой золотою,
Прелия небоимный кармин,
Мы явимся когортой святою.
Пурпур ветхий с ланит сотечет,
Нас узнают опять юродные,
Их ли эта порфирность влечет
Во тенета цветниц ледяные.
И тогда из фамильных аллей,
Из юдольности нашей эфирной
Мы протянем им барву лилей,
Яко желть и бывает порфирной.
XXXVIII
По кровавым серветкам вино
Истечет на златые фарфоры,
Что и петь, мы немолвны давно,
Лей, Урания, млечность в амфоры.
Вновь листают камены альбом,
Темной миррою пусть воссладятся,
А у каждого гоя над лбом
Тлеет мгла и окарины рдятся.
Знай, Иосифе, барву письма,
Одиноких скитальцев мученья,
Всяку днесь положенны тесьма
Круг чела и туман золоченья.
XXXIX
Тушью выведем емину мглы,
Присно ль ангелы нам потакали,
Несть букетники роз на столы,
Яко млечность оне преалкали.
Мы лишь сами цветочниц темней,
Августовскою мглой сомраченных,
Полнят сад хороводы теней,
Чадным воском целят нереченных.
Виждь, Господе, хотя бы сквозь цветь
Чернокрасную, сквозь багряницы,
Как и тщатся еще огневеть
Сеи в траурном воске цветницы.
XXXX
Колоннады пустые легки,
Прячет сводность ли Ид червотечных,
Мимо нетей летят ангелки,
Мимо битых скульптурниц увечных.
Ирод-царь, совели ж искушать
Пировые столы, ах, купажи
Пусть армою пьянят, чтоб вкушать
Нощно их, пусть не мчат экипажи.
Где волшебные флейты звучат
И распевные вдовы мелятся,
Нас камены по хвое влачат
И юродные зло веселятся.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
XXXXI
Ночь-царица чудесно тиха,
Ныне ангелам суща беспечность,
Фей небес в золотые меха
Одевает холодная млечность.
Прекричим ли, Господе, пеять
Не велят царичам убиенным,
И начинем тогда вопиять
С темных ярусов к мглой осененным.
Будет стол антикварный всепуст,
Ангелки нас окликнут со хоров,
И лишь барва польется из уст
На винтажи кровавых фарфоров.
XXXXII
Пудры тусклые нощно горят,
Золоты перманенты у ведем,
Нас ли ангелы неб укорят,
Мы от гоев сейчас не уедем.
Пред Гекатой разбилась в куски
Ночи сводность, и где минареты,
Боги Ада одне высоки,
К нети мчат нашей славы кареты.
Бал юдиц неумолчен, оне,
Содрогаясь, над миррою веют
Злато пудр и о темном огне
С хладным воском цветов багровеют.
XXXXIII
Как пылают еще зеркала,
Тюль меловый таит соваянья,
Се юдоль и незвездная мгла,
Паче вишен Гекаты даянья.
Пей холодное брашно, август,
Все твои юровые расцветки,
Аониды ль из пламенных уст
Яд прелили в ночные серветки.
Поманит нас еще Вифлеем –
И альбомы со цветию спрячем,
Узрит нощь, как исчадно тлеем,
Как над миррой и вишнями плачем.
XXXXIV
Темной слотой вифанских стольниц
Мы и дышим, каждение наше
Стоит звезд и ночных багряниц,
Стоит восков, тисненых по чаше.
Царствуй, мгла Иудеи, равно
Мы не к эти столам оглашенны,
Пусть лиют данаиды вино,
Пусть и будут пиры совершенны.
Бледный отрок со млечной тесьмой
На челе как явится – узрите,
Сколь траурно мы взнесены тьмой,
Сколь исчадно тлеем в лазурите.
XXXXV
Серебристая тушь у менин
Всеволшебна, ланит перманенты
Снов белей, это рай именин,
Майский день, в сердце льющий дьяменты.
Битый мрамор фамильный почтим,
Нас еще Мельпомена услышит,
Мы еще умирать не хотим,
Не бессмертие ль трауром дышит.
Как и слотные дышат сады
Хмелем неб и охладною сенью
Темных цитрий, где падшей Звезды
Червность кажет пути к неспасенью.
Яков Есепкин
Гаты Царского Села
XXXXVI
Нимфы августа яства несут
Ко столам, блещут вина сурьмою,
Яко агнцев блаженных спасут,
О звездах мы приидем гурмою.
Льется пир отходной, сколь полны
Все начинья сие и всещедры,
Что и ждать фаворитов Луны,
Возлетайтесь, корицы и цедры.
Всё еще юды тщатся зазвать
Нас к столовию, воски свечные
Мглой тисня, всё бегут укрывать
Бледных юношей в тьмы ледяные.
XXXXVII
И еще накрывают столы
Феи ночи и путники ада,
И юдицы опять веселы
В пировых нетлеенного Сада.
Это демоны Геллы поют,
Чу, оне ль нас теперь отпевают,
И толкутся, и алчно снуют
Круг емин, и еще пировают.
Мы одне в елеонских садах,
Ночь пуста, се безсмертие наше,
Восстоим о юдольных звездах,
На фарфор диаментность лияше.
XXXXVIII
Ночь меловниц успенных пьянит,
Бледный морок над тьмой нависает,
Кто живой, кто еще именит,
Отзовись, гоев хмель и спасает.
И слетят с хоров неб ангелки,
Царе, виждь мир теней совершенных,
Мы и сами были высоки,
Нас алкали пиры оглашенных.
Днесь точится в незвездность арак,
Блещут небы, сияя лучами,
Где и льется томительный мрак
На столы, превитые свечами.
XXXXIX
Плачьте, плачьте, камены о сех
Бедных рыцарях нощной юдоли,
Со восковьем о тонких власех
И звездами таящих уголи.
Всетрапезные эти столы
Ожидают иных постояльцев,
Геть, юдицы, алкать, веселы
Яко вы без мраморных скитальцев.
Очеса наши присно темны,
И стоим, и виньеты ломаем,
В коих к мраморной мгле взнесены
Прекаждящим над цветию маем.
L
По челам ли серебро ведут,
Это воск ли пасхалов точащих,
Суе ангели нас и блюдут,
Не спасти, не спасти премолчащих.
Ночь июля – се ночь цветников,
Се, тянутся оне к багряницам,
Сколь царевны впорхнули в альков,
Станет млечности нищим блудницам.
Виждь, Господе, хотя юродных,
Виждь хотя сквозь цветочные течи,
Как из наших перстов ледяных
Совивают меловые свечи.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
I
Сон преложится: Цахеса тень
Меж порфировых крыс возлетает,
У сугатной царевны мигрень,
Леда белая свечкою тает.
Лилипуты обсеяли нас,
Мрамор в гипсовой тлится изнанке,
Вял глагол и убожен Парнас,
Мнимы палые розы осанке.
Злые ангели ныне лишь зрят,
Как со травленных княжичей туфли
Во колоды гишпанцы недрят
И свиней манят черные трюфли.
II
Гефсиманский соцвет увием
Хоть порфировым шелком охладным,
Пой оцветники зла, Вифлеем,
Упивайся вином червоядным.
Сколь еще фарисеи вино
Это алчут и хлебы изводят,
Пусть не мнят под шелками рядно,
Пусть сугатно еще хороводят.
Мы с аллейной преявимся мглы,
Где всенощно и траурно тлеем,
И серебро плеснем на столы,
О звездах чтобы помнил Вифлеем.
III
Парфюмерные чаши темны,
Ах, арома – здесь ангелы были,
Мы одне фавориты Луны,
А иные величье избыли.
Млечный пурпур тоску расточит
И очнемся во милых трапезных,
Пей, Моцарт, аще небо молчит,
Аще гонят из сеней болезных.
Наготовили ключницы нам
Тусклых ядов нещадную слотность,
И виется по черным стенам
Их кровавых теней всезолотность.
IV
На раменах девиц меловых
Лишь осповники лилий склепенных,
Пир сие для Купав неживых
И черниговских панов степенных.
Благородного юга арма
Институток голодных снедает,
А у всякой о шее тесьма,
А царевн челядь тьмы соглядает.
Философ, и за нами следят
Литиями распетые хоры,
И чтецы вдоль колонниц сидят,
Мглою вежд наливая фарфоры.
V
Колоннады ли, арки Тироль
Бледной полночи дарит, свечами
Грасс ожжем и мышиный король
Талий серых оденет парчами.
Дале вкось наши тени летят,
Излились золотыя рейнвейны,
Смерти нет, а веселью претят,
Лишь немолвия тьмы легковейны.
Тусклый огнь, виночерпий, храни,
Где в салатницах снега белее
Труть мерцает – во тяжкой сени
Всё влачат нас по звездной аллее.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
VI
Бледных ангелов Парки ль сочтут,
Исаакий презрили шумеры,
Виждь , Аида, как гипсы цветут,
Сколь резвятся младые химеры.
Ах, винтажный Пиитер в желти
Мертвых гипсов и роз статуэток,
В Ефраим аще поздно идти,
Соглядим кровотечье виньеток.
Драгоценное миро таят
Желтокрасные эти виньэты,
Кровью темной оне и вспоят
Невских ос и камен силуэты.
VII
Белый шелк и парчу сотемним
Окантовками лилий истлевших,
Се и звездный покров, Ероним,
Впечатлей одиноко препевших.
Пляшут Юзы, серебро таят,
А царевичей милых боятся,
А в очесах безумных стоят
Мглы лилей и фонарщики тлятся.
Нощь ли, бал у Ирода, не ждут
Мертвых чад и во шелках белеют
Иудицы, и столы блюдут,
И от приторных вишен хмелеют.
VIII
Вновь киотную желть навили
Бутоньерками лета менины,
Суе южные розы цвели,
У иродиц однех именины.
Литий всенощных век тяжелей,
Как и вынесть его оплетенье,
Александровских темных аллей
Винограды избыли цветенье.
И гляди – чудищ сны превиют
Вдоль ростральных колонниц тритоны,
И арму Ханаана лиют
Зараженные ядом бутоны.
IX
Юность белая внове цветет,
Девы томные пестят лилеи,
Диаменты Годо перечтет –
Мы в холодные выйдем аллеи.
В мае нас и почто предали,
Вот сирень золотая совьется,
Ледяных пятицветий угли
Сех ожгут, кто юродиво бьется.
Ночь пустая, сколь Иды целы,
Нашей кровию сколь упоимы,
Как, цветясь, воздвигают столы,
Хоть не плачьте меж их, серафимы.
X
Мрак августа овеет столы,
Тонкий Рании профиль увьется
Червной тьмой, и явимся из мглы,
Тще гадать, кто начальным собьется.
Эти звездные вретища тлят
Бледных юношей, певших увечность,
Пудры тусклые ядно белят
Иудиц всеживых червотечность.
Ах, оставьте на столах вино
Под хлебами с серебром, гиады,
Это мы, это мы – и одно
Здесь тлеемся, пречествуя сады.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
XI
В млечных чашах камены уснут,
Гипсы кровию палой совьются,
И во пурпур сирень завернут,
Над убитыми ль небы смеются.
Было червным серебро всегда,
Этой бледности мы не внимали,
Вижди, Юна, сияет Звезда,
Тусклых ангелей вьют по эмали.
Сжег всепадший Петрополь мосты,
Битых гипсов увечье соклеют,
И канальным гранитником рты
Нам забьют – днесь оне белотлеют.
XII
На свечельницах пудры тлеют,
Хлебы Цинтии в патине млечной,
Экономки ли нас узнают
О серебре и мгле червотечной.
И хотели одесно мы цвесть,
Но вифанских пасхалов не вняли,
И такими зерцайте как есть
Жалких агнцев, на коих пеняли.
Станут каддиши девы читать,
Содомитские тлить будуары,
И начнут феи Ада листать
Всепорфирные наши муары.
XIII
Ах, к поминкам ли эти столы,
Что темны волоокие девы,
Ждут Венеции резвой юлы
Нас еще и поют Женевьевы.
Май небесный и был золотым,
Но печалиться время, скорбите,
Нимфы сада, по черням литым
Желть вияше, сколь весело Ите.
К водам тянет ее, в зеркала,
Алча, тонкие гребни склонила,
Руку жжет со Звездою игла,
Где лишь кровь претеклась на чернила.
XIV
Тонких лотосов, ядных лилей
Наберем у холодной Киприды,
И сойдемся во мраке аллей,
Где вились бесноватые Фриды.
Се звездами ли гасят арак,
Бледных юношей чая, старлетки,
Се трапеза и вишни, и мрак,
Мы ль пифий канифолим балетки.
Несть шалов, источенных в огне,
Мглу букетниц садовники прячут,
И лишь темные эльфы одне
Пред вишневой сукровицей плачут.
XV
Совенечьем рамоны грозят,
А веночки у мертвых иные,
Бессердечные ль мрамры скользят
С пьедесталов на желти земные.
Невский темный гранит Азраил
Сколь возьмет под высокие десны,
Тяжесть призрачных тонких ветрил
Станут белые помнить ложесны.
Нас пронзила моравская ось,
Губы вытеклись мелом червонным,
И бегут волны мраморам вкось
Меж валов по теням благовонным.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
XVI
Золотые букетницы Фив
Надарили певцам аониды,
Мы ль в тени благодатных олив
И не чаем суровой планиды.
Мгла звездами прельстила менин,
Се готовые пурпур и балы,
Институтки бегут именин,
Где от лядвий пьяны вышибалы.
Всё и носят серебро цикут
Мажордомы под барву иконниц,
И, кривляясь юдольно, влекут
Гои нас вдоль червовых оконниц.
XVII
Антикварным пирам исполать,
На иных всем достанет ли яду,
Вижди, Цинтия, миро и злать,
Виждь, наяда чарует наяду.
Вина льем: только пурпур течет
И со усн лишь серебро точится,
Аще тихо камена речет,
Нам ея обмануть не случится.
Агнцам глорию туне и петь,
Се они во сиренях меловых
И тризнят, и не могут преспеть—
Ядный мрамор оплакать в столовых.
XVIII
Под червовой тесьмою каждят
Яства царских стольниц осененных,
Феи Ада еще холодят
Воск свечей – над юдолью склоненных.
Мы и были в пирах веселы,
Золоченые строфы пеяли,
Аонид вызывали со мглы,
Яко панночки нас обаяли.
Се, во пурпуре млечном стоим,
Где тлеются червицей аллеи,
И пасхалы юдольно таим
О немолчных псалмах Лорелеи.
XIX
Май прелестниц манит белизной,
Осы к персям слетелись во хором,
Кто и жив, задыхайся весной,
Пей сиреневый яд за колором.
Лишь в прохладных аллеях темно,
Ангелочки блестят и камены,
Осветлили звездами вино
Толстоногие злые Цимены.
Крови мало и розовых им
Сех виющихся цедр, на поминки
Фрид зовут – по теням всеблагим
Возбивать ядотечные цинки.
XX
От свечельниц отекших и мглы
Сотемнились пустые альтанки,
Феи Ада бессонны и злы,
Топят каморный воск пуританки.
Гувернеры уснули, одне
Яства царские дочки вкушают,
Веи цветят в подвальном вине,
Парфюмеров младых искушают.
Се и челядь Ирода снует
Меж юдиц, нас к бессмертию влекших,
И успенных царевн превиет
Млечным пурпуром – с хлебов затекших.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
XXI
Пир – нести к позолотным столам
Дорогие нектары иль яды,
Крыс одушенных чур зеркалам,
Ах, напудритесь, злые гияды.
Белый, белый винтажный сумрак
Холод невских свинцов упокоит,
В наши очи фиванский арак
Прелиен: червень каддишей стоит.
Воскричим ли, зане дождались
Бледных теней Циана со Итой,
Где цветы по ланитам стеклись
Во белилами тьме перевитой.
XXII
Арабески вифанских ночей,
Мессы поздние, таинства млечность
Виноградных и стоят ключей,
Собиенных о нашу калечность.
Мы еще Гефсимань обнесем
Ледяными пасхалами, хлебы,
И вина горекнижникам сем
Подольем, чтоб не гневались небы.
А лишь только войдут балевать
Фарисеи, цениться звездами –
И начнем в свечи пурпур сливать,
Источенный ночными садами.
XXIII
Несть возвышенней этих духов,
Грасс вдохнет лишь арму теневую
Златоосных сиреней верхов,
Пей, Геката, дьяментность живую.
Парфюмер ли, садовник, сюда
Вам спешить, расползаются верви,
Сех колодниц укажет Звезда,
Преязвят шелковичные черви.
Разве Сена тусклее Невы,
Бесноватые вздуются Рени –
Станут кровию мертвые львы
Всеписать золотые сирени.
XXIV
Хлебы ночи темней и темней,
С маков горькой изнанкой слиенны,
Се Геката и феи о ней,
Мы тоскою страстной упоенны.
Монастырские тлеют пиры,
Тьму пасхалы червовые вяжут,
На кулич вязи щучьей икры
Иудицы похмельные мажут.
Ах, воспомнят ли нас и таких –
Сочервленных больниц зеркалами,
Во старизнах всенощно ярких,
С перевитыми кровью челами.
XXV
Звезды, тихие звезды горят,
Плащаницы ль, тенета собросим,
Эльфы с нами легко говорят,
Ничего мы к столам и не просим.
Асфодели во злате срывать
Как вседивно, сколь потчуют яды,
А и станем еще пировать,
Веселитесь, младые гияды.
Ах, доселе вкушают, пиют
Отравленные вина царицы,
Где менины клико прелиют
На застольный фаянс и корицы.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
XXVI
Пурпур свеч на фаянс излием,
Сумасшедшие музы навеют
Сны юдоли – зерцай Вифлеем,
Царь Аид, хлебы днесь не черствеют.
Парфюмерные чаши пусты,
Институтки уже недыханны,
Чрез востечные пеною рты
Соклинают нас мертвые Ханны.
Зри – се юдицы чад волокут
Ко столу вдоль порфирных колонниц,
Се мешают к серебру цикут
Нашу кровь из червовых солонниц.
XXVII
Утро с Идой, к вечериям Ад
Иудейские брашна готовит,
Полон плесенью винною сад,
Где еще всех Урания ловит.
Хороша финикийская злать
Ко обрядовой тьме и червицам,
Вишням сгнившим одно исполать,
Слава мраморным сем колесницам.
Нас теперь и в серебряной мгле
Отличат ли сильфид пировые,
С тусклой ветошью всяк на челе –
Хоть испейте алмазность впервые.
XXVIII
На осповницах вязи свечной
Золотые лафитники сдвинем,
Благоцарствуй, диамент ночной,
Желть юдольная, вейся о синем.
Нас Геката сама позвала,
Всепорфировым жалуя цветом,
А иных августовская мгла
Совлекла с небодержным корветом.
Но смертливые осы летят
И серебро начинено вишней
Ядовитой, и зреть не хотят
Небы смертников битвы давнишней.
XIX
Башни смерти опять взнесены
Меж вифанских обсид и склепенья,
Ароматами черной весны
Задохнулись архангелы пенья.
Волны стансов, несите легко
Наши утлые судна и тени,
Сколь мечтали парить высоко,
Хоть и кровью отмоем ступени.
Розы вынут со тусклых перстов,
Бледных мальчиков патина спрячет,
Мы диамент прельем изо ртов –
Сим лишь вечно Урания плачет.
XXX
Данаид восприветствует мгла,
Грасс оплачет их юность пустую,
А у каждой в гортани игла,
Станут помнить юдоль золотую.
Май утопленниц нежил всегда,
Виждь сейчас белотечность дурмана,
Ныне темная плещет вода
О граниты земли Ханаана.
Сколь молчим тяжело, говорит
Кто за ангелов бездны синайской,
Где у всех меж губами горит
Цветь с водою и кровию майской.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
XXXI
Перевили червонной тесьмой
Фарисеи пасхальные хлебы,
Мы урочны Гекате самой –
Тьму лием на преветхие небы.
Се и в чаше каждится вино,
Се царевны с удавками чезнут,
А юдицы румяны одно,
Всё никак со балов не исчезнут.
Виждь, сумрачный Эреб, это мы,
Залиясь нощной кровию, плачем,
И биемся во барвах тесьмы,
И фаянсы юдольные прячем.
XXXII
Тьмою выбьем опалы свечей,
Где престол, там юдоль и мытарства,
С иудицами шлют палачей
Нам вдогонку загробные царства.
Что и майские ночи белить,
Мы одне бродники обминули,
Время панночек злых веселить,
Ах, опять нас, опять обманули.
Звезды наши темней и темней,
Их серебром тиснят фарисеи,
И стоим подле ветхих сеней,
И не минем оцветники сеи.
XXXIII
Шелк онижет царевн ложесны,
Восстенаем о персях Аделей,
Что еще псалмопевцы темны,
Зри – серебро течет с асфоделей.
Хоть на миг бы к пенатам своем
Изойти: ах, еще червотечность
Вдоль зерцал превиется, пием
Здесь одну мы вишневую млечность.
Аще ядами Цин упоят,
Ангелочки столы обиходят,
Где цветницы во злате стоят
И века из гостей не уходят.
XXXIV
Яд в лафитники вылил Эреб,
На столах отравленные вишни,
Мы алкали порфировых неб,
Наши смертные муки всевышни.
Мародеры бегут по следам
И колодницы пьяные с ними,
Кто не лгал Гефсиманским садам,
Пурпур наш оцветающий ими.
Темнокрасным ведите каймы,
Дочек царских сурьмой обнимая,
Хоть виждите – се мы, это мы
Вопием у цветочников мая.
XXXV
Фрея златом восплачет, август
Благолепый пречествует сводность,
Мы со гипсами выбитых уст
Исторгнем, исторгнем неисходность.
Ах, пенаты сиротски темны
И давно пировые утихли,
Нас юдицы в кошмарные сны
Завлекли, это вервие их ли.
И царевны удавками сех
Овитые, и бродят садами,
И лилеи горят о власех
Мертвых дев, осененных звездами.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
XXXVI
Злато с кровию чинно горит,
Ночи августа полны звездою,
Темный яхонт ли, тусклый нефрит
Персью днесь упоен молодою.
Ах, гляди, злой август, уповай,
Се пируют не наши ль родные,
Столы внове ломит каравай,
Яды антики все ледяные.
Возрыдаем немолчно, тайком,
Яд в начинье со вишнями бросим,
И стоим – всяк с подвальным рожком,
А вина золотого не просим.
XXXVII
Сильфы лета, воспойте юдоль,
Сон пенатов, души именины,
Здесь летает пурпурная моль,
В гости к нам торопятся менины.
Что юдицы кляли Аквилон,
И толченого мало стекла им,
Ждут еще наши тени Колон
И Вифания, и Ершалаим.
И явимся во злате, белей
Статуй гипсовых, мраморных циний –
Плакать сени вишневых аллей
И алкать яд из битых начиний.
XXXVIII
Веселись, иудиц толока,
Днесь и августа роскошь червива,
Блюд нектарных ослада горька,
Лишь пеют чернокнижники -- viva.
По ланитам невест золотых
Галилейские змейки плетутся,
Несть звездами очей превитых,
Одеонами ль каддиши чтутся.
Пир нетленный юдольно горит,
Чермных роз нанесли в пировые,
И архангелы бьют лазурит
И сурьму на чела меловые.
XXXIX
Небо наши узнает цвета,
Персть и звезды бессмертие чтили,
Бледность розовых кущ прелита,
Где честные зерцала светили.
Тяжко ль бремя пурпурных садов,
Кто ответит Вифании, Аде,
Не осталось шелковых следов,
Балевницы черствятся во гладе.
Тронный август был милостив к сем
Пировым антикварным, шестовкам,
И темны мы, и звездность несем,
Ночь по бледным лия окантовкам.
XXXX
Виждь – смертливые осы летят,
Над вишневыми сенями тают,
Дочки царские нас и почтят,
Убиенных легко почитают.
Ах, скорее бегите сюда,
Молодые сильфиды, вернулись
Во плоти мы, пусты невода,
Боги ада от нас отвернулись.
Доливая в начинье вино,
Суесловя, еще пировайте,
И звездами тисните рядно,
И язмины юдоли срывайте.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
XXXXI
Не витийствуйте, дивы, тернец
Нас забыл, Галилея уснула,
Роз Колона слепящий венец
Мгла во мирт и сандал обернула.
Хоть следите: путрамент в желти,
Крысы лезут со мускусных аур,
Золотых ли магнатов спасти,
Мел Электре идет, се и траур.
Жгла порфирная кровь не листы
С голубою канвой, а листовки,
Днесь муары алмазно чисты,
Но горят их, горят окантовки.
XXXXII
Жалки тверди юдольной балы,
Чернь всеподлая тщится вельможить,
Но псари и колодницы злы,
Их веселье блядям не умножить.
И зачем нас позвали сюда
Феи Ада, нет глуше местечка,
Где волхвов обманула Звезда,
Тлеть и может ли таинства свечка.
Ныне вечери столы красны,
Дискос полон вином отравленным,
И лиют нам цикуту чрез сны
В уши юдицы с воском тлеенным.
XXXXIII
Бал претмился и здравствует бал,
Шелк меловым бывает и течным,
Сад вишневый божественно ал,
Хоть на мрамор подайте увечным.
Тусклой выбили кровью столы,
Антиохия нас ли забудет,
Ах, камены еще веселы,
Здесь иных аппликаций не будет.
Именитство у Циты блажной,
Всех и ангелы тянут к гиадам,
Се – июль и эклеры, и зной,
Мы величье дарим колоннадам.
XXXXIV
Сколь идут убиенным шелка,
Аквилон ли, Тартария будут
Воев нежить, каких высока
Смерть и мука, сие не избудут.
Нас по царской осанке искать
Отряжали губителей Ада,
Так и станем еще потакать
Бледным феям Эдемского сада.
Лейте, сильфы, из амфор вино
В уст цариц вековую прозрачность,
Лбы их нощно белы и темно
Пламя роз, пьющих денную мрачность.
XXXXV
Дышит негою мертвой Колон,
Во крови меловые лилеи,
Здравствуй, скорбность, молчи, Аквилон,
Что Ефесу цветки Галилеи.
Аониды, сапфирным звездам
Счет холодный вести ли, стеная,
По оцветшим эдемским садам
Пусть влачится планида иная.
В Христиании ждут нас давно,
Хлебы Райанон маками рдятся,
И горит золотое вино,
И меж теней царевны садятся.
Яков Есепкин
Сонник для Корделии
XXXXVI
Спи, юдоль, божевольные сны
Всем обещаны темным Эребом,
Се язмин подле яркой стены,
Се и мы под аттическим небом.
Сени ветхие тех ли почтят,
Нет милей им теней удушенных,
Боги Ада еще ль и хотят
Видеть нас меж гостей оглашенных.
Затрапезная челядь, псари,
Вдов юдицы позвали на тризну,
Мы пророки были и цари,
Чти, юдоль, хоть бы нашу старизну.
XXXXVII
В белых розах младенцев найдут,
Камни шелком совьют и цементом,
Нас к вечере юдицы не ждут –
Застилайте столы диаментом.
Пир ли это, алмазные ль сны,
Бьются тени и крысы чумные,
Яко звезды таят ложесны,
Петь оцветники сем ледяные.
Змеи червные свились по лбам,
Пляшут Цины вкруг морочной ёлки,
И сквозь перстные кости к губам
Всё тянутся кровавые шелки.
XXXXVIII
Уставляйте начиньем столы,
Гипсы любят балы роковые,
Лорелея, сколь мы веселы,
Антикварные се пировые.
От порфирнозлатой мишуры
Дивной мглой всемерцают сувои,
Сколь и Божии звезды остры,
Сколь белятся траурные хвои.
Будут свечки во злате пылать,
Будут ангели плакаться Леям,
И еще воскричим – исполать
Белым гипсам и темным аллеям.
XXXXIX
Иль темно от капрейских садов,
Истончились алмазности мая,
Вновь несут ли червицу плодов,
Се испьем, путраменты взнимая.
Днесь и пир: увивайте ларцы
Нашей кровию темной, Эдемы,
Вечность горние клонит венцы,
Се пифиям еще диадемы.
Хмель с музык бесталанных собьет,
Перси ядные шелк обесцветят,
Всех червница рябая увьет,
Яко мертвые пламена светят.
Яков Есепкин
Порфировый шелк
I
Невский мраморник нощно зальют
Падом звездным и желтой половой,
И пифии венечье скуют
Нашим теням со крошки меловой.
Развели аониды ль мосты,
Мертвых рамена жгут ледяные
Крестовицы и розы желты,
Имут челяди цветы иные.
Над обломками гипса века
Плакать царским невестам успенным,
Ах, Пиитер, юдоль высока,
В сей гореть лишь теням белотленным.
II
В персть меловые яды сольем,
Щедр август на столы залитые,
Упоен виноградом голем,
Тлят Елеон сурьмы золотые.
Се искрится небесный арак,
Томно дивы снуют меж столешниц,
Мед истек во ложесны и мрак
С уст чумою вседышащих грешниц.
Кубки наши звездами полны,
Пьем с царями успенными вечность,
Где погибель таят ложесны
И вишневых тенет червотечность.
III
Кто не предал, реки, немота,
Гипс звучнее и мраморов нега,
Не Цилию кровавостью рта
Остановим – червление снега.
И кому Слово молвить, одне
Галилейские змеи взлетают,
Каждый отрок всебледный в огне,
Губы наши сукровично тают.
Не молчите хотя во крови
Убиенных царевн желтопалой,
Горше нет юродивой любви,
Тлеть и тлеть ей над глиною алой.
IV
Алавастры не держат вина,
Пировают Алеппо и Дельфы,
Пьют цари до червового дна,
Алчут кафистов темные эльфы.
Мгла в зерцальниках ночи темней,
Кто и чахнет над вишней тлеенной,
Се Геката и пурпур на ней –
С благолепых цариц обиенный.
Те балы присновечно текут,
Ныне воск их течется на мрамор,
Где со кровью серебро цикут
Нам заносят юдицы из камор.
V
Сабинянок Европа во снах
Летаргических видит меж лилий,
Чуден вечности белый монах,
А кого и неволить, Вергилий.
Были пиры – литаний огни
В Христиании сказочной тлятся,
Камераты умолчны одни,
Где Щелкунчики зло веселятся.
Подвигает бокалы давно
Чернь за стойками ниш бакалейных,
И червовое сребрит вино
Гробы спящих царевен лилейных.
Яков Есепкин
Порфировый шелк
VI
Се, Вергилий, тенет мишура,
Нас ли ждали честные сильфиды,
Меж цевниц источаются бра,
Где сновали безумные Иды.
Червой стянут серебро волхвы,
Был февраль, днесь музыка иная,
Кутия солоней пахлавы
И печальна юдоль всеземная.
Суе плакать, блаженен и смрад,
Хватит звезд – темнотой упоенных,
И гниет золотой виноград
Под стенание маршей военных.
VII
Темновейный атлас убелят,
Выжгут чермные нити златые,
И успенные души вселят
В наши тусклые тени витые.
Что алкали юниды вино,
Змеи в кубках лежат ассирийских,
От камен мы бежали давно,
Всех сочли на развалах астрийских.
И внимай – пиры вечности мглы
Облачили во тлен, а доныне
Мертвым шелком превиты столы,
Где серебро точится по глине.
VIII
Всекричим, а лиется одна
Только немость, окончены речи,
Вновь колодники алчут вина,
Гои вьют со перстов наших свечи.
Не тоскуй, Береника, волос
Яд твоех денных лилий желтее,
Мы воспоим еще невских ос,
Поклонимся еще Византее.
А к столам совлачат, забывать
Сны о милой юдоли и свечность
На просфирках – и будем свивать
Вдоль зерцальниц червовую млечность.
IX
Красных лотосов огнь угасят,
Ад ли ведал порфиры земные,
Днесь еще псалмопевцы висят
На столбах, лишь сие именные.
Круг пустое начинье одно,
Тьмы кротов меж халвы копошатся,
Звезды цветили хлеб и вино,
А волхвы к нам зайти не решатся.
Пир гудел, се и гамбургский счет,
В назидание ветхим ученым
Дев кургузых Геката влечет
Ко цветочницам тьмой золоченым.
X
Шелк на плаху стелят палачи,
Леворукие тризнят безглавых,
В перманенте алмазной парчи
Как и мальчиков помнить кровавых.
Утром челядь отмоет полы
Во ярких грановитых палатах,
Иегуде и Низе столы
Разбирать: яд ли, мел на салатах.
И таились, и свеч перманент
В кровь мешали, се пряча за троны,
А одно выдал всех диамент –
Нощно им серебрятся короны.
Яков Есепкин
Порфировый шелк
* Книги Якова ЕСЕПКИНА представили Россию на Международных книжных выставках-ярмарках в Белграде и Стамбуле. Творчество нашего современника, выдающегося писателя с мировым именем стало предметом дискуссий литературоведов-славистов.
XI
Стол Гиады пустой застелят,
Кровь оцвета довыпьют лилеи,
Яко гипсом кронпринцев мелят,
Нас о желтии вспомнят аллеи.
Ах, серебро еще исторгнем,
Течный мел воздыхай, Иегудим,
Кто и пил с ангелочками – нем,
Никого, никого мы не судим.
Здесь любили честно пировать,
Яко мальчиков сех не дождаться,
Хоть и будем с лилей обрывать
Лепестки и во желть соглядаться.
XII
Кровь лиется из амфор златых,
Опьянели царевны во шелках,
Это мы ли меж камор пустых
Свечки тлим о рисованных волках.
Виждь – еще иудицы бегут
С молодыми волками Галлеи,
Сколь звездам сумасшедшим не лгут
Циминийского леса аллеи.
Чезнет хором, червово рядно,
А за сем нас колодники ждали,
И со кровью мешали вино,
И на вишнях юдольных гадали.
XIII
Губы миррой свечной затекут,
Нощь во красном увьют леониды,
Август, дичь ли, десерт совлекут
Из подносов твое аониды.
Вот фаянсы и севрский вазон,
Гобеленов фламандских призрачность,
Гребни масла тяжелый озон
Тще взбивают, се тленная мрачность.
Нас прожгло леонидами вкось,
Чернокосые остия рдятся,
И в зерцальную тусклую ось
Битых мрамров обломки глядятся.
XIV
От белен мы и стали темны,
Веселятся юдицы, алкают
Мед с серебром о свете Луны,
Им еще и еще потакают.
Се опять фарисейская мгла,
Держат вина фаянсы и млечность,
Юродные сидят круг стола,
Сех тостовник за нашу ль увечность.
Ах, Моцарт, яды паче земных
Испили мы и вновь соявились –
Доплетать меж цветов ледяных
Кровь на свечи, какими превились.
XV
Побежим с князем нощи туда,
Где пенаты в сиреневой пудре,
Где небесностью дышит Звезда
И пеют о блажном златокудре.
Ах, чудесна сия карусель,
Юровая беззвездная шара,
Так и мы не тушили досель
Тусклый огнь грозового пожара.
Кто увечных казнил, сонимай
Ото яств неготечные губы,
Плачь фаянсы в крови и внимай,
Как рыдают о нас душегубы.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Порфировый шелк
* Яков ЕСЕПКИН -- ведущий современный российский писатель. Между тем его имя лишь недавно попало в заголовки литературных новостей. Книги ретроавангардиста, возвысившегося на ментальном подиуме Серебряного века, стали главным открытием русской и русскоязычной литературы нашего времени. Творческая судьба Есепкина трагична. "Ночному певцу" не было и двадцати, когда в Антикварном Самиздате один за другим вышли сборники "Готика в подземке", "Классика" и "Мраморные сады".
XVI
Дале немость и свечки в крови
На пасхальных столах, и терцины
Ко хлебам, всяк умолкший – лови,
Нас веселием жалуют Цины.
Тщились небы еще оболгать,
Заказали и каддиши к читке,
Не гекзаметры ль внове слагать,
Хватит яда Моцарту и Шнитке.
Се кармином блудниц остия
Вдоль трапезных свиваются чадно,
И обручники, пурпур лия,
Из оконниц глядят непощадно.
XVII
Утаим от Киприды мелки,
Божевольные розы поднимем,
Оглашайте пиры, ангелки,
Мы серебро со чернию имем.
Сей путрамент Аида темней,
Мрамор вечности им ли сводили,
Плачет Пила и ангелы с ней,
Здесь юдиц хорошо усладили.
Нас боится Геката, с ланит
Мел истек на кантовки витые,
И молчим, а серебро тиснит
Ханаана архивы пустые.
XVIII
Злые мрамры обломки свое
В среброжелтой Неве соглядают,
Нам ли нимфы дарят остие,
Дивы опер над нами ль рыдают.
От кого и бежали – узри
Ид картавых без матовых глянцев,
Суетятся меж ими псари
Во шелковьях летучих голландцев.
Крыс придавит дворцовая ось,
Желть свечная угасится мелой,
И колонны ростральные вкось
Выжжет сребром Невы онемелой.
XIX
Полетим с ангелками во ад
Томных жен всепорочных забавить,
Опадает Нескучный их сад,
Иродивости сих ли избавить.
Стикс не слышит успенных сирен,
Лесбос падший исцвел в стороне бы,
Сколь Улисс наготой оборен,
Так и время взвиваться на небы.
Выжгут Мойрам картавые рты
Ледяные фламбе и фритюры,
И начнут веселиться кроты
Под небесных музык увертюры.
XX
Майский пурпур опять увиет
Нас армою холодных кипеней,
И о барве чудесных виньет
Кровь замоем с всерайских ступеней.
Ах, одесные эти балы,
Первоцветие белых язминов,
Мы еще убежим кабалы
Четвергов и юдиц бальзаминов.
А их тусклые пудры Аид
Соведет – и очнемся тогда мы
Во призрачных цветах аонид,
Осенявших тоской Нотр-Дамы.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Порфировый шелк
* «Юного гения восторженно приветствовала советская провластная писательская элита и богемная фронда, в том числе полумифический Арс. Тарковский. Есепкина считали надеждой отечественной изящной словесности. Но официальным писателем он так и не стал. Несмотря на усилия профильных секретарей СП СССР, ни одно его произведение в Советском Союзе не было издано. Реформатор языка и поэтики ввел в русскую и мировую литературу жанровое определение г о т и ч е с к а я* п о э з и я и оказался вне Системы.»
Цитата из презентационного текста на Белградской и Стамбульской Международных книжных выставках-ярмарках
XXI
Звездной ветошью морок свечной
Оведем и явимся в червленом,
Несть музыц во юдоли земной,
Мы одне ли больны Одеоном.
Данаиды, зерцайте столы,
Отравленные яблоки, цедры,
Веселятся младые юлы,
Научаясь печалям у Федры.
Туне ль спящим царевнам бежать,
Их и тени юдицы изводят,
Се и тщатся меж ими лежать,
И сугатно меж свеч хороводят.
XXII
Во свечельницах звезды каждят,
Их ли кровию мы и тиснили,
Круг свечей аониды сидят,
Май пенатов зане претенили.
Сколь еще тусклым девам налить
Винограды и нощь удается,
Будем статуи отроцев тлить,
Где фаянс всефамильный биется.
Нощно мы сех альтанок темней.
Нас аллеи лишь мглою встречают,
И одне хороводы теней
Бледных юношей в пурпуре чают.
XXIII
Ах, камены ль убитых спасут,
Остье наше терзают големы,
Где клико: яд меловый несут,
Во беззвездности рыцари немы.
Клио, Клио, герои мертвы,
Эти патины крови тусклее,
Виждь забвенные смрадные рвы,
Сера волн их течет к Лорелее.
Пить викариям яд, не пьянеть,
В клумбах тлеют садовников персты,
Сколь начнут звезды тьмы леденеть –
Узрят всех, чьи вязницы отверсты.
XXIV
Маем новым плененны сурьмы,
Дивный, дивный рисунок юдоли,
Это мы, это, Господи, мы
Ни покоя не чаем, ни воли.
А не звали нас к хлебным столам
Иудицы, но сами упрели
О трапезе и пьют пополам
Кровь с вином, и тиснят акварели.
В желть гнилую распишут цвета,
Вновь начиньем заставится мрамор –
Мы на раменах звезд тенета
Из диаментных вынесем камор.
XXV
Белошвейки парчи и шелков
Блеклоядную тяжесть избудут,
Лядвий пышных взыскует альков,
Наши тени царевны забудут.
Желтью свеч перевить ли мрамор,
Туне феям корить Аквилона,
Веселитесь, челяди умор,
Тлейте ж, персные розы Колона.
Изъявимся в меловых парчах
Невских волн и клобуках укосных,
Задрожат стражи тьмы о свечах,
Будут помнить музык венценосных.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Порфировый шелк
* Последовали годы забвения и молчания, однако Есепкин по-прежнему оставался кумиром андеграунда. Постмодернисты длительное время пытались, хотя и безуспешно, сделать закрытое имя знаменем своего движения. Писатель нон-конформист создал отличное от ранее известных направление в литературе. Более полутора десятков лет он работал над эпико-лирической сагой "Космополис архаики". В 2002-м году ее минималистическая версия все-таки была издана в Санкт-Петербурге. Через год Есепкина приняли в Российский союз писателей.
Цитата из презентационного текста на Белградской и Стамбульской Международных книжных выставках-ярмарках
XXVI
Сонмы юных меловниц тонки,
Юровые каждят асфодели,
Были мы на помине легки,
Веселитесь и пойте, Эдели.
Се, пасхалы еще отисним
Желтозвездною нитью витою,
Се Аид и Геката за ним,
Желть ли видят еще золотою.
Нанесли данаиды к столу
Вин дьяментность, а блеск собиется –
И прельем во колонскую мглу
Цвет граната, пусть нощно виется.
XXVII
Ах, серебро, серебро течет
По ланитам царевен успенных,
Сам Аид их шелками влечет
Меж цветниц и зеленей всепенных.
И опять во фаянсах столы,
Яства дивные ночь сочетает,
Разве млечность немолвнее мглы,
Вижди – кафисты Парка листает.
Но, юдоль, восцветай и цвети,
Прещадятся лишь в пирах святые,
Где биют на отравной желти
Аониды цветки золотые.
XXVIII
О магнатах восплачет юдоль,
Хлад точеных рубинами башен
Затечет под кессонную столь,
Бойтесь, челяди, княжеских брашен.
Одалисок туда повлечет
Шелест крови, тоска дворовая,
За убитыми пурпур течет
И лиется арма вековая.
А фарфором уставят столы,
Севрских ваз растопится алмазность,
Мы еще со базальтовой мглы
Выйдем – жаловать юд неотвязность.
XXIX
Сребротечные Леты брега
Помнят нежные сны Теофиля,
Бледных нимф днесь темны жемчуга,
Мышь летучую ловят на криля.
Се реальность, не вымысел спит,
Замки тешат немые старлетки,
Белошвеек дворцовых слепит
Кровь меловая в яде серветки.
Чудны сильфам воздушные па,
Сены желти, огней колоннады
Близ Невы и взыскуют столпа
Неподвижность сех волн променады.
XXX
Май пенатов темней и темней,
Аще помнят еще пировые
Бледных юношей в слоте огней,
Сим восклоним цветки юровые.
Ровно будут клониться они,
Виться желтию станут цветницы,
Где и след небозвездной родни,
Травят мраморных чад иудицы.
А и туне серебро несут
Аониды к столам и сервенты,
Никого, никого не спасут
Палых звезд и цветков диаменты.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Порфировый шелк
* Полный текст "Космополиса архаики" распространялся в андеграундной среде и Интернете, передавался из рук в руки. Грандиозное сочинение обрело негласный статус последней великой русскоязычной книги, ставшей настольной для интеллектуалов новых поколений. О "Космополисе архаики" написаны сотни статей. Первая очевидная параллель -- с "Божественной комедией" Алигъери. Структура произведения Есепкина сложна, многопланова, полифонична, текст разделен на автономные полисы, строго организован и выверен.
Цитата из презентационного текста на Белградской и Стамбульской Международных книжных выставках-ярмарках
XXXI
Кровь опять во фарфор налита,
Экономки, балуясь диетой,
Чахнут, Кадм, не сие ли тщета,
Суе плакать над патиной этой.
Будут помнить менины письма
Содомитских балов инфернальность,
Что ни слово, то яда тесьма,
Па любое чарует банальность.
А наставят серебром и тьмой
Всенощные столы Терпсихоры,
Мы тогда ядовитой сурьмой
Овием выписные фарфоры.
XXXII
Над божницами фурии бдят,
Кровью сотканы гофры утиля,
Князи ночи пиют и ядят
В замках викторианского стиля.
Волны по две бежали всегда,
Набегали, струились, а ныне
Льет винтаж во Пиитер Звезда,
Ей одной поклоняться твердыне.
Руза, Руза, танцуй и пьяней,
Желтоядны сие менуэты,
Хоровод августейших теней
Свили желтию морной виньэты.
XXXIII
Златоструйный фаянс уберут
Со столов и кровавые гипсы
Феи выставят вкось и замрут,
Мглы садовниц не любят Калипсы.
Что пируют наперсные тьмы,
Балевать сим преложно о злате,
Бледнотлея во гребнях сурьмы,
Григ тоскует днесь в мертвом Пилате.
Христиания ждет ли иных
Сумасшедших взыскателей неба,
Вот и мы – черствость ран теменных
Идет макам пурпурного хлеба.
XXXIV
Померанцевых свеч остие
Запечатают гипсом аллейным,
И увиждим тенета свое,
И сумраком увьемся келейным.
Что пиры – бытие истеклось,
А фаянсы таят всеизветность,
По витому серебру и вкось
Разлетается майская цветность.
Цин ли в зеркалах тлил Аваддон,
Круг свечей нощно те пировают,
И, смотри, на цветочный поддон
Присноветхую кровь соливают.
XXXV
Любит мрамор бессмертия мглу,
Темных сильфов холодную мрачность,
Веретенницы ль носят к столу
Циминийского леса призрачность.
Фарисеев и бледных детей
Над креманками зреть им пустыми,
Белый снег обнаженных костей
Увиен всетенями златыми.
А начнут очи в ядах цвести,
Панн колодных червницы заморят,
Соявимся – безсмертно тлести,
Где с огранником Цинии спорят.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Порфировый шелк
* Масштаб эсхатологических картин, совершенство письма, его метафоричность, символика образов ставят книгу нашего современника в один ряд с выдающимися литературными памятниками разных эпох. Само по себе такое сопоставление можно рассматривать как художественный и эстетический феномен. Однако и эта параллель объективно детерминирована. Аутентичное письмо Есепкина с нарочито архаическими речевыми конструкциями, минорным и камерным звучанием текстового материала, едва ли не мраморной строфической графикой претендует на некую новую эталонность.
Цитата из презентационного текста на Белградской и Стамбульской Международных книжных выставках-ярмарках
XXXVI
В павильоне фарфоровом тьма,
А белеют китайские воски,
Были мы властелины письма,
Славу пели Аиды и Тоски.
Истуканы, Гораций, одне
Меж кровавых и вьются подолов,
На фалернском гадают вине
И манят абиссинских идолов.
Аониды, наставив столы,
Затянут всекартавые строфы –
Мы воспишем хоть каддиши мглы
Им из цинковых неб Гологофы.
XXXVII
Рембрант выпишет сей полумел,
Гойи хладностью мглы пресладятся,
Тьмы садовник с парчою немел,
Где алмазные крысы плодятся.
Нощно грации серы полны,
Се Колонский музеум, Даная,
Тлесть амурам на гребне волны,
Перси белых рабынь вспоминая.
Волны злые, бегите в свое
Колоннады и темные гроты,
Аще бал – это бал у Готье,
Здесь пусть хлебы взыскуют сироты.
XXXVIII
Лей, нисан, озолоты во смрад,
Источайся над стольной червицей,
Темный купол сотлил вертоград,
Всякий псарь упоен чечевицей.
Ах, до нас ли сим феям аллей,
Битый гипс отражают зерцала,
Ныне столы и звезд тяжелей,
А иного юдоль не взерцала.
В нощный тлен Гефсиманских садов
Претеклись золотыя виньеты,
Где меж червою битых плодов
Тускло наши горят силуэты.
XXXIX
Возрисуют архангелов тьмы
В бестиариях тронные жала,
Кисея балов юн суремы
Увиет всезлатыя лекала.
Сон Эрато воздушных шелков
Полон вновь и с парчой кружевницы,
Негой томною дышит альков,
Для пажей нет светлее темницы.
Август мертв и вуали темны,
Злых царевн суе мчат экипажи,
И во нишах кирпичной стены
Млечноалые тлеют купажи.
XXXX
Эльфы ныне пируют, винтаж
В темнокрасных гостиных и залах,
У парадника тих экипаж,
Звезды бледные спят на порталах.
Одалиски ночей веселят
Столованье, пурпурного эля
Отослать южным феям велят
Колумбийские сны Габриэля.
Ведьм ли спрятал базальтовый грот,
Хоть вином источатся муары,
Где златыми плодами Саррот
Меловниц овила будуары.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Порфировый шелк
* Подобное реформаторство сейчас -- вызывающее исключение из правил, а точнее -- априорная художническая фантасмагория. Тем не менее данный феномен существует в реальности. Примечательная деталь: Есепкин построил книгу таким образом, что все ее составные части (полисы) как бы находятся в зеркальной геометрической фигуре исполинского размера и естественно видятся под смещенным углом зрения.
Цитата из презентационного текста на Белградской и Стамбульской Международных книжных выставках-ярмарках
XXXXI
Сына Эос оплачет, роса
Лишь убойная хладна, в Париже
Тигров гасят: зажжем паруса,
Леты царствие Савское ближе.
Любят кафисты волны, а мы
Темный мрамор любили, царице,
Что алмазам беречься зимы,
Востоскуй, наши веи на Рице.
Мемнон, Мемнон, асийские мглы
Остье жгут иль парчовые лона
Сеннаара – преалчут столы
Званцев с мертвою розой Колона.
XXXXII
Темный мрамор со чел обием,
На пиры заявимся честные,
Се опять во тлеющем своем
Звездном вретище агнцы страстные.
Хороши ль для отравы сады
Гефсимани, каким вседивятся,
Всюду битые тлеют плоды,
Цины злобно корицей давятся.
А бегут ко столам и следят –
Им еще ли, еще потакают,
И садовую мглу преедят,
И бисквиты в серебро макают.
XXXXIII
Спит Петропль на тяжелых шелках,
Сильфы тешат барочные арки,
Менестрелям во бледных руках
Низа с Мартою носят огарки.
Белошвейки меж свеч превитых
Завершили свое пируэты,
Круги див бланманже со златых
Блюд ядят и не помнят диэты.
Сфинксам гипсовых темных аллей
Томность лядвий забыть ли шелковых,
Путрамент сей чернил тяжелей,
Слитых в остие мраморов новых.
XXXXIV
Амальгамы фиванских зерцал
Обойдем по тлеющимся косам,
Кто оконницы ада взерцал,
Их укажет хотя камнетесам.
Винодержный фарфор навили
Гиацинтами – урна за урной,
В Гефсиманских садах волокли
Сех ли агнцев по хвое траурной.
Всё Геката боялась узреть
Нас во милой юдоли, где Ады
Преклянутся еще умереть
И о небах горят колоннады.
XXXXV
Труть в лафитниках нощи темней,
Пей, август, мышъяки с озолотой,
Яко нет августейших огней,
Хоть зардеются лилии слотой.
А и стоило морок белить,
Васильков соберечься обрядных,
Будем тонкую чернь веселить
Иль стенать во дворцах желтоядных.
Меццониты румяна прельют
На райские опады всетучно,
И восплачем, где Парки снуют,
Лишь рыдание здесь благозвучно.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Порфировый шелк
* Читательскую аудиторию, поклонников и ценителей творчества гениального художника — с Новым годом и Рождеством!
XXXXVI
Померанцы базальтовой тьмой
Обовьются во нощных трапезных,
Мы распишемся млечной сурьмой
И бежим Цин и гоев любезных.
Се, пусты вековые столы,
Се планида, какой ныне амок
Выгнал юд из порфировой мглы
В парфюмера диаментный замок.
Но молчите, камены, письма
Вами ль тусклая нитка ведома,
Пусть упьется царица Чума
Ядом с кровью за оба их дома.
XXXXVII
Мрамор в желти фиванских аллей
Сомрачит небозвездная Геба,
Се и мы – алчем яду лилей,
Не хотим всепурпурного хлеба.
Столы шумные выбила тьма,
Лить преложно вино и араки,
Вейся нощно, царица Чума,
Преливай золотыя сумраки.
Где царевен юдольный приют,
Что юдицы о небе смеются,
И не чокаясь яды пиют,
И во шелках сиреневых бьются.
XXXXVIII
Кора, Кора, се млечная мгла,
Увили нас колючки живые,
Празднопевчих с ума ли свела
Цветность ночи и то ль пировые.
К оконницам припали одне
Четверговки, алмазные донны,
Цвет гранатовый в свечном огне
От колонны влекут до колонны.
Как еще и сугатно парит
Морный этот нещадный сакрамент,
Где виется и нощно горит
Меж гранатов их тусклый диамент.
XXXXIX
Христиания Мунка вспоет,
Рамбуйе заречется Довиля,
И трефовая нега скует
Поэтический сон Теофиля.
Что пииты: сидят в неглиже
За столами камен волооких,
Трюфли ищут на тарском уже,
Свитом розою ветров жестоких.
Не художникам балы венчать,
Суе розы оне и срывали,
Грянут литьи – укажем печать,
Коей ангелы сех муровали.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Застолья с гуриями и меловницами
* «По сути он совершил революционный, в рамках строгого искусства, прорыв, книга с филигранной четкостью и точностью определила позиции вечных сторон, кто же -- по ту сторону Добра и Зла, кто адаптирован к земной бытийности и в состоянии трансформироваться при необходимости. Архаическая минорная лексика является прелюдией, читатель входит в некую наднебесную обитель, странный сюрреалистический Город, где утопленные ангелы медленно плывут по черным каналам. Уж не аллюзия ли это Петербурга с Мойкой и Фонтанкой, града, нам давшего цвет русской мистики?»
Цитата из презентационного текста на Белградской и Стамбульской Международных книжных выставках-ярмарках
Седьмой фрагмент
Золотыя эклеры — со мглой
Одесных именинных столешниц,
Виждь, исколоты червной иглой
Бутоньерки лилейные грешниц.
Лей, Кибела, мерцающий яд
В ночи амфоры, яко подавны
Эти сны и на шелках гияд
Тьму клюют стимфалийские фавны.
Иль начинут меловницы весть
Нить златую по хлебам-емине,
Мы тогда соявимся как есть
О пиров нетлеенном кармине.
Четырнадцатый фрагмент
Фляки нежные, лэкех, арма
Яств чудесных пьянит коринфянок,
С нами вместе царица Чума,
Хладны веи Адилий и Бьянок.
Гей, шампанское несть, иль вино
Молодое лекифии прячут,
Во альковниках ныне ль темно,
Девы что ж и смеются, и плачут.
Яд на хлебы со усн затечет,
Отемнятся шелка меловые,
И Господе каменам речет:
Се они, их лишь ждут пировые.
Двадцатый фрагмент
Вишни чинят меловницы тьмой,
Яства дивные феи столовий
Озлачают рифленой тесьмой,
Нощь пуста, крик доносится ль совий.
Яко гурии нас и влекли
К хлебам райским, о девах ли снимем
Апронахи: виждите угли,
Ночь зерцайте, пасхалы мы имем.
И начнут очеса их темнеть,
Мелом выбьются лилии Ада,
Сколь фуринам утешно звенеть,
Где и вишни — с атраментом сада.
* Контакт: mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Застолья с мраморными феями
* «Отчасти именно лексическая аутентичность завлекает странников, решившихся на путешествие по загробному миру. Есепкин в нем один, без проводника, но подает надежду входящим в порфирную обитель. Эстетическое звучание творчества Якова Есепкина, внешняя мрачность эталонно соответствуют канонам избранного жанра, ассоциируются с изысканной художественностью. Более поздние тексты и книги мастера столь же оригинальны, самобытны, аутентичны. Он входит в элитарный круг литераторов, претендующих на получение Нобелевской премии.»
Цитата из презентационного текста на Белградской и Стамбульской Международных книжных выставках-ярмарках
Пятый фрагмент
Хладный августа огнь золотей
Ночь от ночи, ах, морок сияний,
Где и юные дети детей,
Где и лядвия сонных ваяний.
Хоть меж нимф царскосельских вино
И глинтвейн разлием по куфорам,
Аще мрамор альтанок давно
Тускл и нем — время славиться Орам.
И оне воспоят лебедей
Цветью мглы, эолийской росою,
Ночи статуй иль пьяных блядей
Истеняя холодной красою.
Одиннадцатый фрагмент
На портальниках сада тлеют
Золоченые августом фавны,
Меж дерев ли юдицы блюют,
Их червовые хлебы отравны.
Иль одно шелк менад течен мглой,
Содомитский атлас небоволен,
Всяка дщерь — с ядовитой иглой,
Абрис Низы червов и уголен.
Дивно ль яствия столов пышны,
Юны хлеб во серебро макают,
И в Цецилий кошмарные сны
Мирра ночи и яд истекают.
Шестнадцатый фрагмент
Хлеб асийский в патерах златых
И не черств, маком дышат емины,
Выльем барву ли с веек пустых
На истекшие мглой керамины.
Будет эта цветочность гореть,
Будут мраморны Юзы и Ханны,
Положат нам еще умереть,
Где и феи садов недыханны.
Иль Господе велит ангелам
Пир скликать о букетниках циний,
И тогда мы внесем ко столам
Битый золотом уголь начиний.
* Контакт: mettropol@gmail.com
* Книги Якова ЕСЕПКИНА, изданные в России, США, Канаде: «Космополис архаики», «Лилии Стикса», «Мраморные сады», «Lacrimosa», «Эфемериды», «На смерть Цины», «Картины снов и застолий», «Порфирность», «Вакханки в серебре», «Притчи о менадах», «Траур по Клитемнестре», «Сангины мертвых царевен», «Оратории». Эксклюзивные предложения для российских издательств. mettropol@gmail.com
Яков Есепкин
Застолья с темными ангелами
Тринадцатый фрагмент
Вазы севрские, млечный хрусталь,
Блеск патер, гостьи нощно у Дали,
Жгут волошки лекифии, та ль
Се планида, о коей мечтали.
Феи Ада ли нас и хранят,
Век подвальников тлен расточают,
Лето, лето, фурины звенят,
Емин ангельских гурии чают.
Станут белые хлебы черстветь,
Небы мглу отдарят камелоту--
И со усн волошковую цветь
Прелием на благую золоту.
Девятнадцатый фрагмент
Фрейя август любовью дарит,
Цветь небес круг садов разливает,
Иль тусклы палантины харит,
Мглу пием, яко вечность бывает.
Кто в серебро еще обмакнет
Локны милых камен, плачьте, девы,
Горицвет к белой розе и льнет,
Ищут славские нас Женевьевы.
С ними будем всетемных княгинь
Шелк мелить о золотах альковных
И сочествовать юных богинь
Во тлеющихся флоксах церковных.
Тридцать первый фрагмент
Блеск фарфорников млечно-багров,
Одесные столы прелиются
Нощной цветью, далече юров
Хлад, а Фрейи лекифы не бьются.
Много в теремах юдиц, гляни,
Веселы эти свальные бляди,
Поминают коханок они,
Усны мажут беленой стерляди.
Здесь и мы о холсте апронах
Внемлем шум зачарованных камор,
Во томительных ангельских снах
Исторгая цикуту на мрамор.
Яков Есепкин
Застолья у цветочниц
* Книги Якова ЕСЕПКИНА, изданные в России, США, Канаде: «Космополис архаики», «Лилии Стикса», «Мраморные сады», «Lacrimosa», «Эфемериды», «На смерть Цины», «Картины снов и застолий», «Порфирность», «Вакханки в серебре», «Притчи о менадах», «Траур по Клитемнестре», «Сангины мертвых царевен», «Оратории». Эксклюзивные предложения для издателей нон-фикшн литературы. mettropol@gmail.com
Девятый фрагмент
Суе медленно август цедят
Внове нимфы капрейского сада
И пировия нощные бдят,
И поят хмелем лилии Ада.
Чем дыханье цветочниц мертвей,
Тем и кущ холоднее тенета,
Мы и сами в золоте ветвей
Дышим тьмою Господнего лета.
Хлад жаровен и млечность емин
Остудят блеклый утренник вдовий,
И сольется во тусклый кармин
Золоченая барва столовий.
Тринадцатый фрагмент
Иль у Каи начинья темны,
Золотою обводкой блистают,
Льют юнидам во млечные сны
Феи цветь, с небом их сочетают.
Нас еще ли царевны и ждут
О истечье меловых язминов,
Яства барвой холодной ведут,
Плечи кутают в шелк палантинов.
Оглянемся — из битых лекан
Гостьи снов преядают, икая,
И на волосы мертвых Циан
Тьму лиет и атраменты Кая.
Девятнадцатый фрагмент
Сад парфянский охладой тенет
Фей цветочных манит и старлеток,
Увивает их златом виньет,
Дарит легкостью червных балеток.
Тще о цвети июльской рыдать,
В ней утешны ваянья земные,
Будем нимф ли пиры соглядать,
Яко области ждут нас иные.
Иль Господе очнется: нефрит
Изливают на диносы кроны
И червовые платья харит
Углем неб выжигают матроны.
Яков Есепкин
Застолья в исцветных садах
Пятый фрагмент
Дионисии сон золотой
Бледным феям цветов навевают,
Гой небесный ли, странник, восстой,
Днесь и вечно оне пировают.
Сад еще августовский тенет
Ярким пологом нимф упоенных
Обольстит, роз исцветников нет,
Нет и лилий Кибелы тлеенных.
Пусть, Господе, камены рекут,
Выжигая уста меловые,
И одесные вина текут
Изо ртов на столы пировые.
Девятый фрагмент
Пированьям в садах исполать,
Суе дышат уголем тенета
И лиется холодная злать
На яркие оцветники лета.
Вдовы ль фей меловых стерегут,
Иль атрамент их платьев не лисий,
Дочки Тийи юродиц бегут
Во благие часы дионисий.
Се и дочери наши белы,
Пьют глинтвейн о хламидах меловых,
И каждят вековые столы
Тени лилий угольно-червовых.
Двадцать первый фрагмент
Славны Морты ваянья, сады
Их мраморность еще овевают,
И легки нимф беспечных следы,
И вакханки столы накрывают.
Что рыдать, не веселье ль камен
Царскосельских пиитов губило,
Даровали нам лиры взамен
Темный хмель, это Аду и мило.
Чумовые пиры ли август
Остановит, елико возвышен,
Мы тогда со белеющих уст
Яд прельем и сукровицу вишен.
Яков Есепкин
Застолья в маковых сумерках
Первый фрагмент
Хлебов маковых чают столы,
Пышных емин, рейнвейнов алмазных,
Иродицы опять веселы,
Мглой тиснят пламень свечек образных.
Именитства ли наши влекут
Фаворитов Луны и плутовок,
Жжет лекифии барва цикут
С хладной зеленью млечных кантовок.
Оглянемся — тлеющий нефрит
Заливает келихи в столовых,
И порфирный диамент горит
На ваяний раменах меловых.
Пятый фрагмент
Внове маковых емин арма
Источается, вновь коринфянки
Любят нас, горе ль им от ума,
Пейте хмель, Женевьевы и Бьянки.
Набегут иродицы вкушать
Именинные черствые хлебы,
Будут ангелей тьмы оглашать
К столованиям вечным у Гебы.
Будут рамена дев меловых
Жечь уголем эдемского сада,
И явимся тогда в пировых --
О тлеющихся лилиях Ада.
Десятый фрагмент
Нощно внове Децима скорбит
По гостям, золотятся фурины,
Веселись, кто и не был убит,
Млечность пойте, садов окарины.
Лето, лето Господнее фей
Насылает к столам именинным,
Царство снов отемняет Морфей,
Хлад и пепел даря всеповинным.
Нимфы ль дуют в окарины, та ль
Се и нощь о цветочных араках,
Где тлеет и биется хрусталь,
И червовые столы во маках.
Яков Есепкин
Застолья в мороке августа
Шестой фрагмент
Яд в розетки менады лиют,
Вирши юные гои кропают,
Пировое начинье ли бьют
Феи тьмы, маком хлеб усыпают.
Что ж, Иосиф Прекрасный, темны
Венецийских зеркал амальгамы,
Насылают кошмарные сны
Бледным девам трефовые дамы.
Се и мы виждим патину дня,
От каких Белоградов и Плевен
Серебристой изнанкой маня
Волооких успенных царевен.
Четырнадцатый фрагмент
Блеск нагорных столовий темнит
Морок августа, выжжем фарфоры
Цветью лилий, их барву тенит
Холод ночи, витийствуйте, Оры.
Что к хлебам именинным и несть,
Яства эти елико отравны,
Будет Господе кистию весть
Нив цветенье, сие ли подавны.
Иль во морок зефирный и хлад
Пышных куп набегут дочки Тийи --
Внять истому садовых рулад
И точащие мрамор литии.
Двадцатый фрагмент
Кущи маревом знойных тенет
Нас овеют, к чудесным цветницам
Поманят, служек Морты и нет,
Яств гранатовым хватит стольницам.
Будем летом юдоли земной
Мглу цедить, аще нимфы пеяют,
Хлад жасминов мы чтили весной,
Днесь лилейные барвы сияют.
Их кимвалы иные вспоют
О ярких наднебесных чертогах,
Где холодную цветность лиют
Феи Ада в порфировых тогах.
Яков Есепкин
Застолья в пировых и тенетах Эдема
Пятый фрагмент
Иль вакханкам беспечным свой пыл
Умерять о сиестах вседенных,
Феи роз шелест ангельских крыл
Чают в парках, золотой сведенных.
Это роскошь августа, Мадрид
К хлебам чермным взбил ядные торты,
Шлют огонь темновейных лирид
Бледным грациям стольники Морты.
И лиется аурная цветь,
И мелькают богинь колесницы,
Где претщатся хотя огневеть,
Шелк и звездность внимая, стольницы.
Восьмой фрагмент
У Гекаты ль в подвалах темно,
Дионисий киаф и рейнвейны
К хлебам несть ли менадам вольно,
Яко феи цветов златовейны.
Пировых шумных столь высока,
Дамам треф льстят честные колоды,
Источись, вековая тоска,
Лейте, лейте музыку, рапсоды.
А и станем бессмертие пить,
Алавастр кельхов славить изветных,
Одалисок мраморных слепить
Хоть бы млечностью роз несоцветных.
Девятнадцатый фрагмент
Вновь плетений целебных арма
Источается в нетях Эдема,
Злать вбирает одесно хурма,
Цвет граната — се нимф диадема.
Иль не ангелов хоры пеют,
Иль не вечен угольник садовый,
Цветность юные феи лиют
На всетечный атрамент медовый.
Статуэтки пленительных дев
Нощно веют огнем благовонным,
Где и Фрейя над сенью дерев
Плачет золотом бледно-червонным.
* Читайте отрывки из произведений великого русскоязычного мистика
Яков Есепкин
Пергамские элегии
I
Всё поют золотые кимвалы
Над гранитом летейской волны,
Юровые орут зазывалы,
Сукровично мы сами темны.
И за что убивали невинных,
Мало ль вретищ царям, Антиох,
Жабьей кожи на рылах кувшинных,
Терневым ли не чаять подвох.
Ах, никчёмное это веселье,
Эта патина лилий желтей,
Божедревка венчает похмелье,
Просят милостынь дети детей.
Где вы, райские маковки, где вы,
Здесь бушует огонь ледяной,
В смерть списались всецарские девы,
Гробы их под яркою стеной.
Отмерли золотыя во цвети
Одуванчики бойных судеб,
Хоть увидят беззвездные нети
Сей пурпурный точащийся хлеб.
II
Онемеют Петрополей арки,
Хмель барочные стены увьет,
И потушим свечные огарки,
Ангелов ли им равный убьет.
Не успели на бал к Лорелее,
Хоть воздышим эгейской армой,
Чу, сильфиды летят по аллее
За царевнами с шейной тесьмой.
Умерли мы, а властвуют музы
И веселием свет обуян,
Шестигранник садовые узы
Женевьевам дарит и туман.
Франсуа пунш маковый алкает,
Брадобрея сквозные персты
Во альковные яства макает,
Зрите, веи, сие красоты.
Поминай иродиц в предстоящем,
Им зацветших не хватит столбов,
Сколь портальные сады обрящем
С тленом роз на пергаментах лбов.
III
Сад портальный украсят зелени,
Станем лотосы кровью гасить,
Желтосвечные наши и тени,
Поздно милостынь мертвым просить.
Много скорби о пире небесном,
Девы белые алчут сурьмы,
Во кармине пылают одесном
Золочёные багрием тьмы.
У Винсента ль просить божевольных
Дивных красок, его ли очниц
Не склевали вороны со дольных
Областей и варварских терниц.
Сколь высоко хоровые нети,
Нетлеенные рдеют цвета,
Хоть забросим в бессмертие сети,
Золота наша смерть, золота.
Позовут ангелочки, а туне,
Пировайте ж, садовый нефрит
Мы пили в червоцветном июне,
В каждом лотос кровавый горит.
IV
Ложесны закрывайте парчою,
По серебру тяните канву,
Пред успенной астрийской свечою
Нити хорные бьют синеву.
У Чумы на пиру хорошо ли
Торговать васильками, оне
Мертвым суе, гробовые столи
О царевнах темнеют в огне.
Исцветает дельфийский путрамент,
Змеи с чернью шипят за столом,
Хмель виется на тусклый орнамент,
Вспоминают купцы о былом.
Были мы пробиенны Звездою,
С богородными речи вели,
Но за мертвой послали водою
Аонид и сердца соцвели.
Выжгут литии нощные серы,
Свечки розные воры снесут –
Царичей и покажут химеры,
Никого, никого не спасут.
V
Шелк несите сугатный, червовый,
Сокрывайте холодных цариц,
В усыпальницах пламень восковый
Паче лядвий и млечных кориц.
Эти адские кущи впервые
Серафимы не могут забыть,
Розенкранц ли с удавкой о вые
Полагает принцессам не быть.
Что резвятся шафранные феи,
Хватит челяди мраморных жал,
Мрачен бальник исцветшей Психеи,
Упасен, кто аромы бежал.
Мы ль златую весну ожидали,
В сеннаарских гуляли садах,
Всем теперь бутоньерки раздали,
Витокровные свечки во льдах.
Всех нашли и гортензии в косы
Перстной смерти с виньетой вожгли,
И горят желтоядные осы
На патинах садовой бели.
* Книги Якова ЕСЕПКИНА возглавляют рейтинги продаж на рынке интеллектуальной литературы
Яков Есепкин
Пергамские элегии
VI
Сад не вспомнит шагов опоенных,
Виноградов горьки остия,
Если пить – из амфор червопенных,
Восьмисвечья в серебре тая.
Мглы сие и хрусталь преложатся,
Белый чай нам заварит Колон,
Тут ли фавны слепые кружатся
И куррару лиет Аполлон.
Будем пестовать гроздия гнева,
Нетлеенные кисти с хламид
Обрывать и тлести, Женевьева,
Сумрак жёлтый древней пирамид.
Наши ль статуи плачут наивно,
Чу, в музеях канцоны звучат,
Покрывало небес благодивно,
Гипс кровавый юниды влачат.
Широки арамейские сени,
Ал ещё их оплаканный тлен,
И упали бы здесь на колени
Во крови – нет у мертвых колен.
VII
Азазели порхают в нагорных
Темножелтых лугах и летят
К принцам крови о травах уборных,
А немые принцессы грустят.
Можно ль сих и бежать, ах, нисану
Цвет граната загробного мил,
Прочь отсюда скорее, туману
Страшны профили желтых камил.
Нет числа огневейным армадам,
Сумрак терпкий одел Елеон,
Белошвейки гуляют по садам,
Где чермы совершали агон.
Кто устал безнадежно скитаться,
Звезды смерти и свечки таить,
Пей из мертвых фаянсов, остаться
Здесь нельзя, можно ос воспоить.
Колоннада иль шлейф веретенных
Шестигранников пленит наяд,
И взнесут злые осы с бестенных
Тусклых клумб невский розовый яд.
VIII
Убежим от юродиц кургузых,
Этих траурных Фрид и Милен,
Бесноватых, ещё желтоблузых,
Бьющих рвотой сиреневый тлен.
Изваяние Сольвейг мерцает,
Ныне чудное время не цвесть,
А тлееть, ангелков порицает
Смерть одна, где учителей несть.
Обращайся в кровавую пудру,
Во парчевниках жабой таись,
Венцедержцу иль розовокудру
Славы пой, прекричи и трясись.
Нас теперь ожидают ротонды,
Лишь замолкли музыки, увы,
Трясогузки и големы ронды
Внять спешат, ими брезгуют львы.
Сокрушатся лепные обсиды,
Мрамор выбьется в гофрах пустых –
Узрит нощь, как беснуются Иды
Пред тенями отроков златых.
IX
Суе мертвых принцесс хоронили,
Тусклой пудрой оне из витых
Нам обрамниц грозятся, ванили
Утром алчут и яств золотых.
Вкруг весна расточает зеленей
Колдовскую арому, смотри,
Всё резвятся у морочных сеней,
Возлетают бестенные фри.
Диканчанок невзрачных и вишен
Предержителей образы бьют
Не гранатами Коры, где слышен
Голос флейты и пенится брют.
Ах, бегут злые тени всетечно
Сколь за нами, шелка амальгам
Червным мелом увить благоречно
Источенным в крови жемчугам.
Ангел свечку поставит из снега
Облетевшего цвета червиц,
И сольется капрейская нега
На сквозные пергаменты лиц.
X
Смерть беззвездная алых бутонов
Щедро жертвует бойным арму,
Выжжет пламень шиповие стонов,
Лики мы окунем в сурему.
Были розы сие нетлеенны,
Расточали колонские мглы,
Ныне кипени их алопенны,
Веи серебро льют на столы.
Отдали ароматы земные
Мертвым царственным девам сады,
Только дарствия прочат иные
Одоносцам светил череды.
Вновь горят и горят бутоньерки,
Брошей цветь выливает нисан,
Сняли ангелы падшие мерки,
Чернь коврами претмил Хороссан.
Ах, всецветность нейдёт нашим славам,
Суе розочки присно цвели,
Во зерцалах следи, как по главам
С тёмным серебром бьются угли.
* Читайте отрывки из произведений великого русскоязычного мистика-авангардиста
Яков Есепкин
Застолья в розовом сумраке
Десятый фрагмент
От июльской сиреневой мглы
Чуден хором небесных даяний,
Вновь ломятся у Гебы столы,
Вновь мы пленники темных ваяний.
Нимф воздушность чарует цариц
Меловых, негой дышат гетеры,
Яства дивны, асийских кориц
Жжет арма выписные патеры.
Нет одно садов тьмы розовей,
Будет Господе петь их истечность,
Нас увидит меж тусклых ветвей --
Прелиющих юдольную млечность.
Девятнадцатый фрагмент
Сад аромою веет ночной,
Изваяний бледнее деревы,
Над угольников тусклой стеной
Цветь лиют среброгласые девы.
Их Зефир одевает в шелка
Меловые, их прячут альтанки,
Сень угольных теней высока,
Женевьевы цветочные манки.
Иль явимся о темно-златых
Апронахах со нитью виньеты --
Барвой тлить хлад лекифов пустых
И чарующих див силуэты.
Двадцать восьмой фрагмент
Вновь Цилии эклеры чинят
Ядом тускло-вишневым и мглою,
Камелотов фурины звенят,
Всяка дева — с отравной иглою.
Се июль, именитства, бледны
Денно гурии, яд четверговки
Нам лиют в мимолетные сны,
Перстней златом ценятся торговки.
Ах, Господе, со маковых неб,
Из левкоев Эдема тлеющих
Вижди пурпур и яства, и хлеб,
И юдиц, маком чермным блюющих.
* Вашему вниманию предлагаются фрагменты сочинений культового андеграундного писателя
Яков Есепкин
Пергамские элегии
XI
Нет алмазов – терновый несите
Свой иродский венец, мел царей
Кровь и гасит, Софии иль Ците
Будет чем озабавить псарей.
Бродит в парке Белькампо, австрийский
Сон рождает виденья, а мы
Их не зрели, огранник тристийский
Смерть за нами водил чрез холмы.
Лишь в пирах испытуются яды,
Дай, Калипсо, пурпурный сим хлеб,
Веселые пусть рдятся наяды,
Гипс ли рвут со карминовых неб.
И сурово ж окончились балы
У тоскующей Коры, девиц
Змеевласых вернули в подвалы,
Одарили червой меловиц.
Виждь, горят шелковичные черви
И во золоте черви снуют,
И кронпринцев нашейные верви
Златью морок свечной превиют.
XII
Жар смарагдов портальные узы
Ослепит и растопит, муар
Цезарийский в мраморные лузы
Угодит, в меловой будуар.
А была ты сокрошной звездою,
Возжегаемой тенью ея,
Золотистой гробовой слюдою
Завернули сие острия.
Но иные парафии блещут,
Литаний убиенным не внять,
Ангели всенощные трепещут,
Звезд алмазами их осенять.
Из Булони до садов Эдема
Отпущен ли горящий рыдван,
Виждь пылает светил диадема
О нощи и безмолвствует Сван.
В перманентах мертвые неловки,
Разве столпники гоев простят,
И, смотри, золотыя головки
Наших роз во крови шелестят.
XIII
Чудный морок в саду нависает,
Обручен совиньоном карат,
Будем грезить, виденье спасает,
Виждь консьержек у розовых врат.
Не багряных ли вретищ искали
Соны глории, нимфы зеркал,
Крошка Цахес принцессам вуали
Поднимет, узнавай, кто искал.
Амальгам восковая плетница
Не горит, а чадится давно,
Эрмитажем тоскует блудница,
Где рамонов златее вино.
Свечи морные блещут в карминах,
Тусклый Грасс винограды точит,
В исцветающих бледных жасминах
Парфюмер безголовый молчит.
Принцев юных Гиады и травят,
Исаакия блески уснут –
Всех именно тогда обезглавят,
Гипсом всех меловым обернут.
XIV
Терпкий август раздарит виньеты
Золотые гранатовой тьме,
Выжжем розы на патине Леты –
Суе тонут и бьются в хурме.
Виждь фаянсы точеные внове,
Сих ли кровию жечь, как у Геб,
Мак цветет и в горящей полове
Доспевает отравленный хлеб.
Шаг отслежен любой, афинянки,
Тосковайте, се алость для уст,
Адских львов Женевьевы и Бьянки
Тще бежали, всебелый август.
Ни бежать, ни избегнуть отравы,
В тленной роскоши мглы запеклись,
Наши амфоры нощно кровавы,
По виньеткам их черви стеклись.
Без отроков томится Египет,
Бродят львы меж пустых колоннад,
Течным золотом пусть и осыпет
Прах теней Александровский сад.
XV
Крепнут сада мраморные узы,
Гипс теряет фигурность, в крови
Из аллей сумасшедшие музы
Тщатся выпорхнуть: юна, лови.
Нимфы тем ли дарили октавы,
Совершенство являя свое
Злым амурам, холодные павы
Ныне маки златят Рамбуйе.
Град не ведает жалости, всякий
Мертвый кесарь Цирцее знаком,
Голос флейты для мира инакий,
Тще вспоили свиней молоком.
Тяжесть гребневых этих окладов
Лишь пугает скопленья теней,
Волновые изрезали садов
Хороводы ножницы огней.
Только золотом тления Парки
Наши тусклые веи сведут,
И увидим кирпичные арки,
Под какими инфантов не ждут.
* Вашему вниманию предлагаются фрагменты сочинений элитарного российского авангардиста
Яков Есепкин
Застолья на небесах с пиитами и нимфами
Второй фрагмент
О порфировой сени милей
Блеск обеден, звените, фурины,
Ах, чудеснее всех и белей
Нимфы, дуют оне в окарины.
Это сада порфиры, зане ль
Их тенета ярки, мы листаем
Книгу пиров, Иосиф, шанель
С негой хладною яств сочетаем.
Тусклым ядом ли манит игла
Веретенная Герник и Лаур,
И точится одесная мгла
Из уголием дышащих аур.
Шестой фрагмент
Дионисии -- время златить
Кельхи битые хоть сукровицей
Темных вишен и ангелов чтить,
И с Кибелой пеять бледнолицей.
Гей, несите к истечным хлебам
Яд, вино ль, буде мраморны Сады,
Хлад и мирра текут ли по лбам,
Ничего, всех оплачут гиады.
А юродные дочки найдут
Млечность лить в золотыя корицы,
Их рамена тогда и сведут
Черно-пламенным воском царицы.
Десятый фрагмент
Изваяния каменных див
Оглашают к усладам богини,
Локны тусклым серебром навив,
Чают яств с коньяком герцогини.
Лебединые тени белы,
Шелк ужасен о персях Адилий,
Вновь гнетут золотыя столы
Меловые букетницы лилий.
Ими ль дарствовать пассий хромых,
Зол Гарсиа, молчит Сааведра,
И на рамена гостий немых
Осыпается млечная цедра.
* Литературный феномен — готические стихотворения
Яков Есепкин
Пергамские элегии
XVI
Тусклый бархат иль шелк пасторальный
Птиц тисненых виньетой смутит,
И некрополь Колона астральный
Выжжет розы и швей обольстит.
Зря хламиды влачили мессии,
Под одеждой таили огни,
Сад ответит за все литании,
Камень тверд, розовее они.
Что шумят содомитские ложи,
Не садовники ль ныне вольны,
Мы чурались шагреневой кожи
И скаймили изнанку весны.
Двух ворон указуем скитальцу,
Моль ореховый ядит пирог,
Пан востребует к перстному пальцу
Желть, не грезил какою Ван Гог.
Шумы в бежевом днесь перманенте,
От зерцал разлиются обло,
И принцессы о мертвом Винсенте
Тушью плачут манерно и зло.
XVII
Мы рейнвейны еще не допили,
Огнь лафитный не ввили в остье,
Свечки морные тщетно лепили
Нам фламандские швеи, Готье.
Ночь хрустальная бронзовой дщери
Не сирень ли златую дарит,
Муз шелками ловил Алигъери,
А и сам не по моде горит.
Ныне пламень становится млечным
Битым льдом, от помадных картен
Тлится шелк над зерцалом подсвечным,
Гобелены бегут веретен.
Сколь речет предающий, алеем,
Руфь иль Цинтия, с кровью замок
Будут помнить, цветущий Вифлеем
Поразит негострастный амок.
Выжгут Парки тиснение это,
Гипсом рты ядовитым забьют,
Содрогнется всещедрое лето,
Розы желтые всех овиют.
XVIII
Разлетятся цветочные осы,
Мгла черемухой вылепит грязь,
И в свое муаровые косы
Нощь вплетет нашу кровь, яко вязь.
Это цветие вешней сирени
Арамейские патины бьют,
Кипарисные тают шагрени,
В сих горящие тени снуют.
Подойдем ли еще к виноградам,
Ароматы всерайских капрей
И маньчжурий вдохнем ли, а садам
Не тлести, вспоминай их скорей.
С голубями садов неотцветных
Падший ангел и сходен, веди
Нас, Винсент, к алым хлебам изветных
Луговин желтоплодной тверди.
Мы ль прешли опустевшие залы
И остались в серебряной тьме,
Всё звучат и звучат мадригалы
На пирах о царевне Чуме.
XIX
Спрячут Золушек темные гробы,
Совиньоны в пирах допиют,
И явят сонмы чудищ утробы,
Где голодные мыши снуют.
Вечно кровью гнилою считались
Обрученные ведьмы в желти,
Наши требники всуе листались,
Как и тлеть, не умея цвести.
Берегись мертвых лядвий, Антоний,
Королева темна ли, светла,
Чернь скрывает фиол благовоний,
Волчьи губы усмешка свела.
Если роз иродицы страшатся,
Выжжем ими неречные рты,
Аще каддиши присно вершатся,
Пусть их мелы взрывают кроты.
Злой Щелкунчик превкусит медовый
Сладкий хлеб королевской весны,
И забьет всеблюститель садовый
Палой гнилью юдиц ложесны.
XX
Вот опять собрались фарисеи
Золотые тюльпаны красить,
Пурпур, Сад обезглавленный, сеи,
Разве пурпуром черм и гасить.
Правота лишь бывает посмертной,
Ждет актеров перманент свечной,
Об утварной свече экстравертной
Как обречь их юдоли иной.
Пух летит, се цветочники небы
Остраняют, сильфиды уснут,
И взыскуют пиитов на требы,
Сколь глагольные рифмы клянут.
Кто еще благозванцев полюбит,
Охмелели в архивах юнцы,
Всякий гений безсмертием убит,
Сокрепленны костями торцы.
Изваяний и мертвой скульптуры
Хватит вечности жадной вполне,
Чернокнижной ея верхотуры
Полыхают аллеи в огне.
* Культовая фигура всемирного Интернета, писатель номер один в России
Яков Есепкин
Застолья последнего лета
Десятый фрагмент
Стимфалийские птицы клюют
Червный мак о столовой емине,
В купах ярких тенета виют,
Феи Ада легки на помине.
Иль сочествовать нас им велят
Днесь еще меловые царицы,
Хлебы пышные ядом белят,
Отемняют златые корицы.
Будем пить, Габриэль, аще мгла,
Яко несть и теней одеонных,
Круг пустого зерцая стола
Мертвых нимф во хламидах червонных.
Девятнадцатый фрагмент
Снова грации нощно ведут
Нить златую по тусклым фарфорам,
И кофоны воителей ждут,
И слетаются ангели к хорам.
То ли пиршество ломких теней
Зрит Ювента: июль, именины,
Стынут яства, уголя темней
Ночь, шкатулками бредят менины.
Иль очнемся -- лекифы полны
Ядом, гурии, нить исплетая
И белясь, виждят райские сны
И течет в них арма золотая.
Двадцать восьмой фрагмент
Иль пируем у Низы, канфар
Млечней тени Грааля, юнетки
Яства носят ли, див будуар
Тьмой влечет, крали ищут монетки.
Заносите к столам и вино,
И асийских десертов леканы,
Пусть блудницы едят, мы одно
Яд пием, травят юношей Ханы.
И гиады опять набегут --
Мазать хлебы серебром, в тенета
Кущ ночных барву лить, яко жгут
Их даянья последнего лета.
* Пурпурный хлеб для гуманитариев: каноничнее Пушкина, сокровеннее Бродского
Яков Есепкин
Пергамские элегии
XXI
Увершают свои променады
Хороводники смерти немой,
Христиании спят колоннады,
Страшны пиры с царицей Чумой.
Здесь бродил сочинитель голодный,
Пил нектары оцветников зла,
Франсуаза букет старомодный
Из воздушных гортензий несла.
Голубицы благие, летите,
Плакать с розами юнам другим,
Всех пречтут о хрустальном графите
Со путраментом свеч дорогим.
Что ж летят валькирическим роем
Херувимов свечных череды,
Неба кровию мы не закроем,
Упоим хоть исцветность среды.
Здравствуй, темная скорбь, до витийской
Грассировки найдут ангелков,
За каких в колоннаде тристийской
Принимали бегущих волков.
XXII
Гимназической желти победный
Огнь в яичной горит скорлупе,
Май иль вьюга, тезаурус бедный
Отдал слог инфернальной толпе.
Царскосельские лебеди мрамор
Этой хмурой весны доклюют,
Чрез осповники смотрят из камор
Нехорошие музы и пьют.
Осип снится ли мертвой Надежде,
Точит камень гранитный вода,
Косность вспомнит грезетка, но прежде
Будет плакать без тени стыда.
Мы сочтемся на береге Леты,
В Петербурге легко умирать,
Петь шафрану и нощи дуеты,
Клясть бензин и хористов карать.
Шарфы бренные Дьявол прилепит
К шеям глупых пиитов, засим
Те уйдут и Фонтанку ослепит
Звезд пожар, чей альков негасим.
ХXIII
Расточит Леда, Низа ль младая
Звуки флейты волшебной в саду,
И поникнут цветы, увядая,
Август вишен осребрит слюду.
Ах, зазвали успенных иначить
Монастырские яства, тайком
Падших ангелов мелами значить
И гуаши летучим силком.
Исполать парфюмерному Грассу,
Узы вешние ярче тесьмы,
Исплетутся еще по анфасу
Райанон виниетки зимы.
Желтых роз юродицам блеющим
Навили королевы мышей,
Буде тех волшебству не соущим,
Чают пусть нас опариной шей.
Цвета ночи сейчас бутоньерки,
В саде властвует огнь о листах,
И ведут на дорогах проверки
Лишь царевны с мышами во ртах.
XXIV
Златом красным тисните одежды,
Темнозвездные вейте шелки,
Юнам золотом налили вежды,
Несть юродицам их колпаки.
Над отроками плачет Ипатий,
Монастырские тлятся балы,
Вспомнят нас по кровавости платий
Меццониты, когда веселы.
Иль впустую сирени горели,
Ангелочки витали в сени,
Все цветение майское пели,
Елеонов благих зелени.
Разливается ныне охлада
Мглы цветочной, ее не обить,
Держат арки огонь винограда,
Ненавидеть кого и любить.
Наши тени о Коре сведутся,
Осьмисвечницы суе кадят,
Восстенают еще и зайдутся
Плачем те, что пиют и ядят.
XXV
Грасс не помнят цветочные дивы,
Цвет граната идет жемчугам,
Бледный конь у червленой Годивы,
Блед и мчит по воздушным кругам.
Воспоим хоть весною фиалки,
Паче мая сиреневый яд,
Что мышей испугались гадалки –
Гложут крысы беспечных наяд.
Есть у августа вина, макают
В них мизинцы рабыни страстей,
Где вечерии тени алкают
Фарисеев и мертвых детей.
Всё летели за нами эльфиры,
Свечи терпкие златом вили,
Сердцевины их точат Зефиры,
С тленом розным сие отцвели.
В горьком сахаре вишни златые,
Мелом смерти угашен престол,
И огранки летят превитые
На истерзанный гробами стол.
* Мистическая звезда интеллектуального андеграунда
Яков Есепкин
Застолья с ангелами в зефирном саду
Седьмой фрагмент
Сад зефирный, тенета лелей,
Фей цветочных опаивай элем,
Соваяния темных аллей
Гипс клянут и чаруются хмелем.
К именитствам ли торты взбивать
Будут нимфы, июльских жаровен
Чуден блеск, время днесь пировать,
Гой иль мученик ангелам ровен.
Что ж во снах юродицы одне
Бьются круг с меловыми главами
И серебро тлеет на вине,
Утаенном портальными львами.
Десятый фрагмент
От зефирной июльской армы
Эолийские нимфы пьянеют,
Жжет светило поля и холмы,
Где и Морты укосы темнеют.
Иль вседенная цветь золотей
Кущ небесных и время обедать,
Ангела, собирайте гостей,
Царских яств должно всяку отведать.
Нас однех лишь сюда не зовут --
И стоим о мраморных цветницах,
И чудесные блики плывут
Вкось и мимо теней в багряницах.
Двадцать седьмой фрагмент
Елеонский ли розовый яд
В пировые тенета сочится,
Шумно вновь у бессмертных тийяд,
Ничего, ничего не случится.
Иль несите хлебницы, фарфор,
Полный вин, яства маковых столов,
Дичь и фляки, и нежный рокфор,
Хмель взыскует одесных глаголов.
Нем Алкей, плачет ангел Микель,
Снов рифмовники ищет Вергилий,
И цветочный отравленный эль
Мы пием с тусклой барвою лилий.
* Библиографический феномен. Многочисленные дополнительные тиражи книги Есепкина «Lacrimosa» полностью раскуплены в России, странах Европы, США, Канаде. Теперь культовый неоготический требник доступен лишь в библиотеках
Яков Есепкин
Пергамские элегии
XXVI
Меловые букетники бросим,
Чаровских путраментов сурьмой
Аполлона подвалы оросим,
Не ждали – так явимся гурмой.
Во аркадиях гаснут бутоны,
Это ангели отроков чтут,
Всё горят и горят фаэтоны,
Всё гиады терницу плетут.
Босх не грезил сиею палитрой,
Белой глиною очи полны,
Что каменам с лазуревой цитрой
Зреть немую филаду весны.
И не шутят блюстители чисел,
Крепче вишен сладких перманент,
Кто от шелеста мглы не зависел,
Пей, Клио, свой коньячный абсент.
Кущи жечь ли, мирская туманность
Не проходит, чернила крепки
На крови, где светил бездыханность
Всенещадно таят ангелки.
XXVII
Минем адов зловещие тлены,
Виноградные узрим ключи,
Любят ангелы кущи вербены,
Благи нам померанцы свечи.
Кто в фаворе у сильфов сребряных,
Отдал кто фаворитам Луны
Камень перстней и брошек багряных
Недыханность – мы кровью темны.
Без алмазов последнее лето
И божница его тяжела,
Арамейское вретище это
Истончила слепящая мгла.
Антиох ли взалкал к Лорелее,
Пред Годивой стал отрок пылать,
А наскальной волны тяжелее
Нет равно, цвети зла исполать.
Вот сугатные бросим доспехи,
Расточимся по горним крыльцам,
Будут дикой охоты потехи
Сниться вечно горящим кровцам.
XXVIII
А и Паркам веселым докучно
Расставаться с юнидной весной,
Выйди, Лазарь, над вишнями тучно
Взнесен клюв золотой, вороной.
Облачимся в шелковые платья,
Бросим ветошь и нимбы как есть,
Чу, цветочные держат объятья
И вишневых листовий не снесть.
На весенние ль яды меняли
Данаиды свои черпаки,
Всецветенье садовое вняли,
Белым чайкам сдали чердаки.
Царичу васильковый букетик,
Нежной деве – гранатовый сок,
Бит червицей ко цветику цветик,
Пусть уж пробует смерть голосок.
Ах, не тонок он вовсе, не звучен,
Свеч образница тоньше, гляди, --
Кто и цвел, безнадежно сомучен
Литаниями звездной тверди.
XXIX
От кровавых ли платий шелковых,
От скуделия битого нам
И нельзя уцелеть, до альковых
Превлачиться тенет по струнам.
Что ль убожны вечерьи мирские,
Дионисии роскошь свою
Изливают в куфры слободские,
Жгут свечами тристий кутию.
Пироцарственных емин стольницы
Где теперь и каждящийся хлеб
Наш порфирный, пустеют столицы
Без анапестов этих и неб.
Ах, у Смерти осиное жало,
Ах, смертливые осы темней
Мертвых антики пчел, о зеркало
Бьются хоры их тусклых теней.
Свет угасят во царских трапезных,
По киотам сусальную злать
Источат и с порфирообрезных
Глянцев мы воскричим – исполать.
XXX
Не сочтут красных амфор, Гораций,
Изваяния наши темны,
Мил принцессам пожар декораций
В малахитовом блеске Луны.
Ждет Венеция новые требы,
Бледен памятник сих восковой,
Битый гипс у заботливой Гебы
Полн вином и шумящей листвой.
Колченогие ловят фигуры
Утомленные тени харит,
Пурпур Угличу мертвые куры
Отдарили, а здесь он горит.
Кто упал в амальгаму плетений,
Меловую киотность внимал,
Рифмой множил печаль обретений,
Ныне сам фосфоричен и ал.
Тронный пламень сокрасит шкатулки
С тьмою перстней алмазных, в один
Мрамр Алкей не войдет и прогулки
Вспомнит лишь до земных середин.
* В интеллектуальном андеграунде России и всемирных сетевых ресурсах анонсируется книга Есепкина «Изваяние лета, или Золотой рубин»
Яков Есепкин
Застолья с ангелами и нимфами
Третий фрагмент
Вишни с хмелем златым у менад
Львиноглавые нифы вкушают,
Где и Морта, где сумрачный Ад,
Юродных феи тьмы ль оглашают.
Из далеких никейских садов
К пированиям этим явимся
И увиждим червицу плодов,
И веселью блядей содивимся.
Переспелые вишни досель
Юдиц утренней мучат икотой,
И точится отравленный хмель
Над лекифов червовой золотой.
Десятый фрагмент
Меловые царицы виют
Снов тенета круг див опоенных,
Пировые начиния бьют,
Яд сочествуют амфор злопенных.
Что неволя, что воля — равно,
Днесь одесно ли ангелы косят,
Из подвальников Ада вино
С барвой лилий обручницы носят.
Золота наша смерть, золота,
Хладны тени исчадных уголий,
И Ювентас меловит цвета
Битых келихов денных всестолий.
Тридцать первый фрагмент
Тлит фарфорники млечный узор,
Гости каменных дев пировают,
Сны Эолии властию Ор
Юнам феи цветов навевают.
Август благостный персть золотит,
Нам хлебовья одесные мнятся,
Аваддон к белым дивам летит,
Юдиц вершники тьмы сторонятся.
Иль в альковы проникнут оне--
Чаять гоев седьмого колена,
Мы хотя бы во тягостном сне
Углем лилий ожжем их рамена.
* Легенда позднесоветского андеграунда, писатель номер один в современной России
Яков Есепкин
Застолья с ангелами у Морты
Четвертый фрагмент
У Цереры младой виноград
Наливается хмелем парфянским,
Славя грозди, тлеет вертоград,
Мглы арому шлет нимфам фиванским.
Что тиадам и речь, юных дев
Будем ждать к пированьям садовым,
Купы огненнотечных дерев
Хладом, хладом влекут их медовым.
Иль Господе златое вино
Повелит несть ко столам Цецилий
И тогда нас увидит одно --
Во нещадном атраменте лилий.
Тринадцатый фрагмент
Вновь одесно камены пеют
Хладный блеск меловых статуэток,
Их фарфорников Цинтии льют
Неб атрамент на чела юнеток.
И ломятся у Морты столы,
Яств не держат златые патеры,
И юдицы иродно белы,
Дышат негой хмельные гетеры.
Воск течет ли со млечных картен
И шкатулок не счесть юбилейных,
И влачат бледных гурий меж стен
О тлеющихся пудрах келейных.
Двадцать первый фрагмент
Иль нагорий луга укосить
Гневной Морте, днесь ангелы неба
Тьму пиют, а и будем вносить
Ко столам дьямент червного хлеба.
Это что за пировья — гонцы
Неб одесных вопросят у Бога,
Денно шумом полнятся дворцы,
К ним влечет хлад угольный мурога.
И Господе из тусклых цветниц
Им ответит: се ангелей тени,
Се кровители неб и стольниц,
Мглу пеявшие в белой сирени.
* Есепкин в одиночку заместил «малых гениев» (Катаев) Серебряного века, включая Мандельштама, Пастернака, Ахматову и Цветаеву
Яков Есепкин
Застолья с аонидами и феями
Третий фрагмент
От урочеств письма аонид
Нежногласые девы рыдают,
Замков маковки темный Аид
Кроет мглой, их оне ль соглядают.
Цвет граната на хлебах истлел,
Ан пеют золотые фурины,
Кто с даяньями нищих жалел,
Слушай, слушай и фей окарины.
В снах полночных Господе узрит,
Как тоскуют рапсоды о лете
И холодный лиется нефрит
Над столами во траурном цвете.
Девятый фрагмент
Темной пудрою купы дерев
Августовская ночь украшает,
Фей цветочных и каменных дев
Морта к вечным пирам оглашает.
Иль мы таинства ночи полны,
Сада негой и звездностью дышим,
Фавориток холодной Луны
Виждим тени, окарины слышим.
И начнут их ваянья тлееть,
И у Ирода черствые хлебы
Превратятся в колонную цветь,
Совиющую черные небы.
Семнадцатый фрагмент
Пировые ль, столовия тьмы
Феи Ада беленой меловят,
Иль вскричим: это, Господе, мы,
Тще ли ангелы нам прекословят.
Соявимся как есть о белых
И угольно-червонных лилеях
Меж иродиц веселых и злых,
Яд цветочный сбивавших в келеях.
Ах, Господе, порфирный Твой хлеб
Дышит мглою на столах у Цилий,
Хоть запомни обручников неб --
Во рядне и с букетами лилий.
* Майринк, Джойс, Белькампо, Сартр, Кундера. Гамбургский счет едва ли не бесконечен. Есепкин — в этом порфировом вневременном списке равновеликих
Яков Есепкин
Застолья с богинями и гетерами
Седьмой фрагмент
Благодатной аромою тьмы
Сад чудесный юдоль овевает,
Это мы, это, Господе, мы,
Узри нас, яко вечность бывает.
Иль еще именинных столов
И не вспомнят мраморные девы,
Ржав ли меч от повинных голов,
Круг ваянья тлеют иль деревы.
И Господе со тусклых цветниц
Всех увидит чрез пламень меловый,
И в истечную барву стольниц
Прелиет хлад угольно-червовый.
Одиннадцатый фрагмент
Гела ядом ли фей опоит,
А и туне давиться блевотой,
Вечный столпник иль горний пиит,
Наполняй кубки с темной золотой.
Будем ангелей хлебы вкушать,
Лучезарные славить кармины,
Станут к пиршествам нас оглашать
Всенебесных земель Таормины.
Собиется юдольная злать,
Нимфы лилий бегут чар Фаенны,
И одно воскричим — исполать
Снам богинь, в коих мы нетлеенны.
Двадцатый фрагмент
Иль небесность богини ценят
Юных дев на откупных монетах,
О серебре истечном звенят,
Лето славя, фурины в тенетах.
Боги, боги, чаруйте одно
Пировые ли, нимф изваянья,
Где лиется по уснам вино,
Уснам пленников их обаянья.
Туне жалобить царских шутов,
Яко мела белее гетеры
И со мраморных ангелей ртов
Цветь и мирра текут на патеры.
* Сборник статей международных авторов о «Космополисе архаики» Есепкина, давно ставший библиографической редкостью, отцифрован в Российской государственной библиотеке
Яков Есепкин
Застолья с богинями и цветочными феями
Второй фрагмент
Из цветочных фарфорников яд
Бледным дивам Эреб наливает,
Мы ль опять у коварных гияд,
Тьму пием, яко вечность бывает.
Сад июльский, огранку тенет
Вижди, вижди хотя бы мгновенье,
Именитств горше этих ли нет,
А и сладко Чумы дуновенье.
Иды вновь от стола и к столу
Носят барву темнеющих циний
И в десерты фамильные мглу
Щедро льют со ледовых начиний.
Седьмой фрагмент
Уз июльских чудесный хрусталь
Обиет хладной цветию млечность,
Вкус граната и помнят уста ль --
Се вина и пировий истечность.
Бледных пассий живит ли кармин
Чаш столовых, в небесном гетеры,
Ах, несите, менады, емин
К хлебам тьмы золотые патеры.
Млечный цвет осыпаться готов,
Соваянья пируют у Гебы,
И течет изо пламенных ртов
Фей гранатовых блеклость на хлебы.
Десятый фрагмент
Тлит патеры златая арма,
Дичь волшебна и в мускусе фляки,
Тьмы ли чают богини письма,
Откупоривай, нощь, арманьяки.
Нас к хлебницам гиады зовут,
Мглой тушуя серебро даяний --
Хлеб, емины ль, корветы плывут
Мимо гостий умолчных ваяний.
Иль очнемся: Цилии следят
Фей небесных из чермного тюля
И десертные вишни ядят
С гнилотечною барвой июля.
* Только в интеллектуальном андеграунде (Интернете) поверх барьеров табуированной маргинально-астенической книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Застолья с дивами и юродицами
Одиннадцатый фрагмент
Шелк одесный менад овиет,
Их заманят к столовьям креманки
И глинтвейн, о цветницах виньет
Ночь у Коры пеют нимфоманки.
Ан ломятся от емин столы,
Барву с ядом рифмуют алкеи,
Герцогини сугатные злы,
Кремом хлебы и мажут лакеи.
Цвет гранатовый льют зеркала,
Всяк пирующий днесь упоенный
Тьмою червной и полночь бела,
И в десертниках воск нетлеенный.
Семнадцатый фрагмент
Август вновь белокаменных дев
В золотую парчу одевает,
Меж садовых цветниц и дерев
Им волшебные сны навевает.
Несомерных цветочных тенет
Днесь еще прелиется охлада,
Розовей тех угольников нет,
Чуден мрамор сего вертограда.
Отчего же, Господе, снуют
Юродицы о шелках нимфеток
И холодную мирру лиют
На рамена златых статуэток.
Двадцать пятый фрагмент
Яд и мрамор никейских стольниц
Во очесах ли тусклых эриний,
Денно жар августовских цветниц
Фей манит к хладной барве начиний.
Урожайною веет армой,
Дивны яства, червовы мускаты,
Се ль пиры у царицы самой,
У всещедрой богини Гекаты.
Хлебы имут патеры фийяд,
Сребровласые девы неречны,
И в лекифиях битых лишь яд,
И амфорники ветхие течны.
* Апокрифический позднесоветский основатель Вольной школы мистерии и эсхатологии
Яков Есепкин
Застолья с каменными девами и богинями
Тринадцатый фрагмент
В пировых меловницы ведут
Ядно-тусклую нить по еминам,
И столовия Морты блюдут,
И вседарствуют угль кераминам.
Иль сюда звали нас ангела,
Гои темные, ночи княгини
Дышат хмелем щедрого стола,
Цветью неба манят их богини.
Сим Церера ль жалеет хлебов,
Яства пестит аурность златая,
И текут с беломраморных лбов
Мел и барва, уголем свитая.
Шестнадцатый фрагмент
Бархат августа купы дерев
Холодит, сень теней их всеярка,
Соваяния каменных дев
Убегают из млечного парка.
Нас еще ли юноны следят,
Оглашая к пирам, жгут цветницы
Неб уголем, ан мимо летят
Златовласых богинь колесницы.
Се и мы о тенетах лилей
Зрим усадебных арок виньеты,
Где в порфировом хладе аллей
Тают мраморных див силуэты.
Двадцатый фрагмент
Пей, Моцарт, из келихов ночных,
Белы хлебы, одесны корицы,
Ядов антики ль несть ледяных,
Чают нас меловые царицы.
Кто и яду еще не таит,
Всякий ангел у Борджиа в доле,
Что шумит за пиитой пиит,
Суе речь о высоком глаголе.
Ан очнемся — камены милы,
С гоем ночи пиют безголовым
И угольность цедят на столы,
Оведенные мелом червовым.
* Новинки книжной ярмарки non/fictioNВесна (10-13 апреля, Москва) -- блеклое подобие выдающейся неоклассики Есепкина, созданной гением два десятилетия назад
Яков Есепкин
Застолья с млечными тенями
Одиннадцатый фрагмент
Фей атласных Кармента манит
Прорицаньями славского лета,
Кто и был на миру именит,
Лей вишневую млечность в тенета.
Иль богини от нас без ума,
Оды внемлют, где челядь пирует,
Нам Кибела мирволит сама,
Век атрамент угольный дарует.
Хлеб черствеет, менады темны,
Шумны гои седьмого колена,
И течет во фамильные сны
Пирований июльских белена.
Пятнадцатый фрагмент
Златом с чернию внове поят
Дионисии млечных старлеток,
Иль хмельные пажи утаят
Яд о кремовой мгле тарталеток.
Ах, на гермах ли каменных дев
Соваянья, пируйте, юноны,
Восхищают Адилий и Ев
Днесь земли и небес Парфеноны.
Се и мы ль в будуарах у Хан,
Желть цедящих над мертвыми львами,
Из одесной тверди Ханаан
Машем чермными им рукавами.
Двадцать пятый фрагмент
Вертоград полуночный тлеет,
Италийские сонны оливы,
Иль бежать чар угольных виньет,
Дочки Тийи зане суетливы.
Именитства — несите ж вино,
Пусть чаруют столовия кроны,
Любят нас феи ночи одно
И в угольниках тусклых Вероны.
Будем с ними деревы мелить,
Кайстры выжжем серебром даяний,
Чтоб гниющие мраморы тлить
Очарованных див изваяний.
* Кумир и учитель близких к андеграунду советских куртуазных маньеристов
Яков Есепкин
Застолья с Мортой в августе
Девятый фрагмент
Морта, Морта, иль яства горчат
На столовьях твоих неборовных,
Тени ангелей суе ль влачат
О плеядах и нимфах бескровных.
Эти ангелы нас и вели,
С нами хладную пили белену,
В грудь, шутя, водвигали угли,
Тще грозили седьмому колену.
Ах, богиня, мы горько пьяны,
Чаем нимф и плавильщиков лета,
И лиется нам в денные сны
Барва лилий и ядность оцвета.
Десятый фрагмент
Сень всеветхая ль нас берегла,
Падших ангелей виждь — пировают,
Днесь юродных блядей круг стола
Не очесть, их ли тьмы убывают.
Это, Господе, вусмерть и пьют
Иродицы, се дочери наши
О траурном шелковье снуют,
Мглы путрамент и лилии зряши.
Это мирра, се холст апронах,
Желть фарфорников, ядом прелитых,
Это мы в темных ангельских снах
Млечность цедим из келихов битых.
Двадцать восьмой фрагмент
Много шума ли днесь в пировых,
Изваянья — о тьме невесомой,
Дышат хлебы цариц меловых
Благодатною чудной аромой.
Дев к столовиям феи ведут,
Пудрой маковой их обольщают,
Нас однех иродицы блюдут,
Сонно тусклые зенки вращают.
Иль очнемся: фарфоры пусты,
Морта феями ль дев нарекает,
И чрез гостий меловые рты
Бледно-огненный воск истекает.
* Сакральное имя на ветхом знамени отечественной фронды
Яков Есепкин
Застолья с мраморными девами
Пятый фрагмент
Вновь серебро — на тусклости вод,
Внове лилии Стикса червонны,
Се Офелия с юною Мод,
Нас лишь чают алмазные донны.
Ах, не пойте, кимвалы, чудна
Эта ночь, толока пировает,
Со брегов эолийских волна
Леты ль, Стикса волну забывает.
И утешно ж царице Чуме
Потешаться над мертвыми львами,
Се и мы, всяк о нищей суме,
Фрейе машем из тьмы рукавами.
Десятый фрагмент
Золотые решета цветниц
Августовских манят гостий неба
От нагорных всевечных стольниц
И лекан, полных млечного хлеба.
Яства дышат аромой, вольно
Феям августа хмелем целиться,
Из подвалов никейских вино
Жечь серебром, беленой мелиться.
Это мы, это, Господе, мы
Яд пием в заточении вдовьем,
Нас увижди о мраморе тьмы --
Льющих барву над черствым хлебовьем.
Четырнадцатый фрагмент
Август, Господе, вновь аксамит
В херувимские льет алавастры,
Зной полуденный граций томит,
Дышат негою сонные астры.
Бархат купы эдемских дерев
Оточил, внове нимфы манерны,
Соваяния призрачных дев
Яко тени теней эфемерны.
Се не дочери ль наши белы,
Сводят пудрой с ланит червотечность,
Где вседенно еще на столы
Прелиется вишневая млечность.
* Ничто не входит в сердце человека с такой ледяной силой, как точка, поставленная вовремя. Минимализм Есепкина вызывает у читателя эстетический шок
Яков Есепкин
Застолья с мраморными нимфами в августе
Тринадцатый фрагмент
Тронный август, сияй и гори,
Твой шатер будет ангелам сниться,
И во вретищах славны цари,
Что по смерти золотой цениться.
Набегут ли юдицы — пеять
И юродствовать в хладности камор,
Над столовьем пустым вопиять:
Затечет яд со хлебов на мрамор.
Нимфы сада одно золоты,
Пировые ль не встанут из тлена,
Яко вновь чрез всетемные рты
Дочек Тийи лиется белена.
Четырнадцатый фрагмент
У Саррот -- золотые плоды,
Фрэнсис помнит власа Береники,
Августовские благи сады,
Здесь нас мнят Женевьевы и Ники.
Сдвинем кубки теснее, Француз,
Выпьем яду за шум постмодерна,
Царскосельских пленительных муз
Ныне ветхая сень эфемерна.
Август нам ли виденья и шлет,
Их тая в хладе мраморных веток,
Сколь немолчен валькирий полет
Над сиреневой тьмой статуэток.
Девятнадцатый фрагмент
Морта властная холод патер
Накаляет огонем жаровен,
Ломки абрисы бледных гетер,
Дивный пир сновиденьям и ровен.
Маком тусклым увиты столы
Вековые, чадятся лампадки,
Ан Цилии откупно белы,
На серебро лишь темное падки.
Иль очнемся — в цветницах виньет
Снов картены и мы не глаголем,
И аурность о хлебах тлеет,
Сотемненных всемлечным уголем.
* «Мраморные сады» Есепкина переизданы в Канаде
Яков Есепкин
Застолья с мраморными феями у Кибелы
Девятый фрагмент
Мускус вьется над хлебами, сад
Бледных гостий небесных встречает,
Где твое и лилейники, Ад,
Нас пировие звездное чает.
Вновь обносят еминой столы,
Негой дышат еще ль Таормины,
Где цветочные феи белы
И чудесны их платьев кармины.
Оглянемся — в лекифах цикут
Белый пламень, умолчны Эолы,
И сквозь усны фиванок текут
Воск и мирра на хладные столы.
Одиннадцатый фрагмент
Дев ли мраморных сад холодит
Ветхой сенью, гранатовой тьмою,
Палантины белых Афродит
Оточенны Кибелой самою.
Иль утешно лилеями тлить
Изваянья, к еминам одесным
Юн влекут, феи тщатся мелить
Барву платиев хмелем чудесным.
Днесь и некому вина алкать,
Мглой поят лишь Вероник и Далий,
Чтоб в астрийских пустынях искать
Гоям тени их легких сандалий.
Двадцать восьмой фрагмент
Темный мрамор столовий дарит
Гостьям небесей звездную млечность,
Вновь асийский лиется нефрит,
Цин тенета следят червотечность.
Золотыя менады, вино
Именинное паче арака,
Хлебы в цедре угольной давно,
Феи бледные чают лишь мрака.
Станет Господе нощно белить
Хладный угольник емин истечных,
И позволят каменам целить
Соваяния граций увечных.
* Элитарный русскоязычный писатель-нонконформист входит в круг литераторов, претендующих на нобелевское лауреатство
Яков Есепкин
Застолья с нимфами и гетерами
Пятый фрагмент
В пировые -- нас ангели ждут,
Хлебы пышные феи меловят,
Девы-лилии яства блюдут,
Моль златую иродицы ловят.
Суе петь гермы вечности, нег
Чаять спящих царевен, заколки
Им дарить, хладен елочный снег,
Мчатся туне каморные волки.
Иль увиждит Господе -- тлеют
Розы Ада о нощной емине
И юдицы иродные вьют
Снов тенета на червной лепнине.
Семнадцатый фрагмент
Иль асийский фарфор отемнить,
Девы чают лишь пира истому,
Одесные меловницы нить
Будут весть по начинью златому.
Яства царские, маковый хлеб,
Роскошь славской емины, патеры
С дичью нежной, чаруется Феб
Див шелками, в альковном гетеры.
Се и мы о цветах и угле
Платьев фей восстоим — тени аки,
И горят на золотном столе
Цинтий бледных червовые маки.
Двадцать второй фрагмент
Млечность емин в ритонах и яд,
Пировые одесно мерцают,
Хлеб черствеет на столах фийяд,
Веи граций ли тени зерцают.
Юны темные мирру несут --
И куда, изваянья ночные
Мглой точатся, их Аи ль пасут,
Денно свечи каждя ледяные.
Тускл и мрамор эдемских садов,
Бляди фурий пугают икотой,
Где червицу всенощных плодов
Мы соводим холодной золотой.
* Один из творческих парадоксов гениального художника в том, что монументальный семисотстраничный торжественно-скорбный «Космополис архаики» эфемерен и минималистичен
Яков Есепкин
Застолья с нимфами и тенями юдиц
Седьмой фрагмент
Лето, лето Господнее, тлей
О нагорных садовьях и арках,
Нет успенных царевен белей,
Днесь вольготно им с феями в парках.
Иль опять соберемся вкушать
Золотисто-пурпурные хлебы,
Станут ангели нас оглашать,
Будут маковы яства у Гебы.
Ан очнемся — белых Женевьев,
Иреник ли темнеют картены,
Где во мраморной сени дерев
Мы уголем писали катрены.
Одиннадцатый фрагмент
Воскричим ли — из пятых углов
Лишь порфирная моль налетает,
Это блеск именинных столов,
Тень емин меж амфорников тает.
Се юдицы о темных шелках,
Се и дочери их юродные,
Свечки держат во хладных руках,
Яды антики мнят ледяные.
Ах, Господе, оне ль нас и жгли
Августовскою барвой тлеенной,
Черных лилий тисня уголи
В алавастр на трапезе вседенной.
Девятнадцатый фрагмент
Иль пировий леканы целы,
Нимф альковных темнят вуалетки,
Хлебоимны у Коры столы,
Дичь нежна, пышут мглой тарталетки.
Яду мало иродицам, тьма
Их пьянит, бляди утром икают,
Се и с чернью златая хурма,
Феи Ада им вновь потакают.
Оглянемся — мраморник всепуст,
Кельхи стольные жжет червоядность,
И на яства точатся из уст
Пьяных Цилий белена и хладность.
* Культовый ночной певец героики поражений
Яков Есепкин
Застолья с нимфетками и меловыми царицами
Восьмой фрагмент
Траур носят Цилии по нам
И юродно ж оне веселятся,
Пьют зане, доверяются ль снам,
Денно мертвой водою целятся.
То ли в чашах лавастровых яд,
Наши дочери алчно столовье
Вновь оводят зеницами, хлад
Пирование жалует вдовье.
Иль очнемся: фиады белы,
Меж камен хор нимфеток всепьяных
И течет на пустые столы
Цветь со вишен истемно-багряных.
Десятый фрагмент
Нимф ли мрамор асийских стольниц
Манит хмелем, веселых гризеток,
Се ледовые перси блудниц,
Се и ядная тусклость розеток.
Иль полночных тенет благодать
Нас вином и хлебами одарит,
Феям эти ль пиры соглядать,
Аще Морта на них государит.
Будут емины маков алей,
Тьмы и воска истечней даянья,
Где о хлебах и в сени аллей
Млечных граций тлеют изваянья.
Семнадцатый фрагмент
Яко август исходен и хлад
Выбил цветию заводи Леты,
Благо минем ли сумрачный Ад,
Пусть в шкафах тлеют гарпий скелеты.
Фей Илифии, чар вековых
Убежим, к нощным пирам явимся,
Тусклы веи цариц меловых,
Со юнетками ими ль дивимся.
Что ж уста златовласых Годив
Немы, внемлют фиады минорность
И на лядвиях мраморных див
Мгла тиснит черных лилий узорность.
* Созидатель алмазного венца русской литературы
Яков Есепкин
Застолья с ночными княгинями и менадами
Четвертый фрагмент
Наднебесные кущи ль поют
Вечным столпникам, ангели Гелы
В очеса нам диаментность льют,
А ночные княгини всебелы.
Столований ли мраморных шум
Божевольные дивы не сносят,
Феям роз и властителям дум
О лекифах цикуту подносят.
Иль умолкнет еще Вифлеем
И явятся хотя бы святые,
Где мы нощно из усн прелием
Темный яд на столы золотые.
Восьмой фрагмент
Веселитесь, менады, емин
Жаркий блеск вновь столы украшает,
Неботечный лиется кармин,
Юдиц Тийя к пирам оглашает.
Кубки, кубки содвиньте, арма
Золотая влечет нимфоманок,
Сколь нещадна царица Чума,
Пир ея столь губительно манок.
Шелк меж нищих тлеет апронах,
Пьют Цилии из келихов денных
И белятся в гранатовых снах
Пудрой фей, их вином отравленных.
Четырнадцатый фрагмент
Золотые решетники сад
Нощно вновь одевает флеорам,
Где убийцы и сумрачный Ад,
Парий чествует с башнями хором.
Туне ж нас увлекали сюда
О шелках всеистечных менады,
И портальная тлела Звезда,
И блистали сие колоннады.
Ирод-царе, се башни твои ль,
Отчего пьют вино юродные,
Аще вздеты на траурный шпиль
Херувимов сердца ледяные.
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров косной профанационной советскоцентричной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Застолья с падшими ангелами и старлетками
Шестой фрагмент
Девам белым урочна ли тьма,
Золотые столовья, горите,
Меловые царицы письма
Днесь в смарагдах виньет и нефрите.
Иль болезненный камень щадит
Фей дневных, рисовальщиков цвета,
Уголь ныне Кибела следит
Во тлеющихся амфорах лета.
Оглянемся — Цилии белы,
Гостий сонм круг истечных фарфоров,
И меловость лиют на столы
Падших ангелей тени из хоров.
Десятый фрагмент
Ветхой кровию август чинит
Отходные свои тарталетки,
Граций бледных аромой пьянит,
Круг мелькают во цвете старлетки.
Се, одно мы ваяний белей,
Всяк с подвальным рожком, что ль медовы
Здесь емины, чаруйся, келей,
Се пируют утешные вдовы.
Иль оне и сошлись балевать,
Агнцам глорию петь, за истечным
Яств кармином лекифы скрывать,
Цветом неб осребряясь всемлечным.
Семнадцатый фрагмент
Злать столовий никейских темней
И одеснее цвета иного,
Хоры угольных ломких теней
Чают в небесех пира земного.
Нас, Летия, сюда и влекли
Эвмениды, иль пышные хлебы
Очерствеют, сколь денно угли
Тлят в жаровнях меловницы Гебы.
Пировай, кто о дивах немел,
Яко течна золота столовых
И лиется атраментный мел
С плеч юнеток во шелках червовых.
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров астенической сирой макулатурозависимой книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Застолья с тенями в августе
Пятый фрагмент
Иль столы хлебоимные мнят
Гостьи неба, цветочные девы,
Меловые фурины звенят,
О куповиях червных деревы.
Боги, боги, виждите и сех
Агнцев каменных, ядность пиющих,
С нитью звездною в млечных власех,
Тьму очес на путраменты льющих.
Этот пир ли и был возалкан,
Мы ль и бредим усадебным садом,
Где цветницы под тенью лекан
Золотым наливаются хладом.
Одиннадцатый фрагмент
Август, август нещадный горит
Желтью огненной в купах садовых,
Иль точится еще лазурит
Вдоль усадебных парков медовых.
Это ль роскошь земных цветников,
Это ль емины хладные пиров,
Ждет монашенок темный альков,
Мгла чарует их светом лепиров.
Ирод-царе, хоть яды сонесть
Повели, аще тьма на цветницах,
Мы явимсч к пировью как есть --
С барвой лилий во тусклых зеницах.
Двадцать первый фрагмент
Вновь у Каи собранье теней,
Их ли потчевать хлебами с ядом,
Госпоже ныне мало огней,
Кто далече, кто истинно рядом.
Меловые царицы темны,
Бляди пьют за рапсодов увечность,
Нам лиется во денные сны
Арамейских лилей червотечность.
И белену креманки таят,
И Господе, не зряше всестолий,
Представляет, как Цины стоят
Меж лекан о тенетах уголий.
* «В двух словах о коллизии. У России есть великий писатель, наш выдающийся современник. Это общеизвестный факт, очевидная данность. Яков ЕСЕПКИН — культовая фигура в интеллектуальном книжном мире, едва ли не апокрифический герой нашего времени. Для читателей, которые, возможно, не в теме с информационной целью прилагаю согласованный презентационный текст на прошлогодних Международных книжных выставках-ярмарках в Белграде и Стамбуле.
«Яков ЕСЕПКИН -- ведущий современный российский писатель. Между тем его имя лишь недавно попало в заголовки литературных новостей. Книги ретроавангардиста, возвысившегося на ментальном подиуме Серебряного века, стали главным открытием русской и русскоязычной литературы нашего времени. Творческая судьба Есепкина трагична. "Ночному певцу" не было и двадцати, когда в Антикварном Самиздате один за другим вышли сборники "Готика в подземке", "Классика" и "Мраморные сады".»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров маргинальной ультраблеклой никчёмной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Трилистник Босха
І
Аз, Господе, реку со черных домовин,
Гробов нощных, иным достались благокрасны,
Эти агнцы не ждут-заждались окарин,
Им и трубы Твое, и псалмы немогласны.
Все склоняется тать над испрахшей сумой,
Иль неможно доднесь и любови низринуть
Бледных перстов жалких, в юродие немой
Удушавших царей, сребро юдам откинуть.
Были перси белы у безмужних невест,
А теперь и уста до костей пробелели,
Оглянися, Отец, нету ныне окрест
Ни живых, ни мертвых, посвященных во Лели.
Ах, над нами зажгли юровую Звезду,
Пусть лучом воспронзит некупельные лета,
Их ложесен и усн опознай череду,
Нищих татей, оне удостойны извета.
Те ж к Тебе, Господь свят, пировати пришли
Бойны чада, отвек изалкавшие жажды,
Ангелы Твои что копия занесли --
Не убить, не убить преугодников дважды.
II
Как свилися вольно змеи в райских цветках,
Прежде в царствии грез немятежно блажили,
Только ныне молчим, пряча персть в рушниках,
Правда, святый Господь, а ведь мы и не жили.
Богородицы лик украсили Звездой,
Сон-цветочки вия по сребристом окладе,
Нету ангелов здесь и поят нас водой,
Ах, из мертвых криниц занесли ее, чаде.
Иисус почернел и не имет венец,
И Его голова преклоняется нице,
Узреть что восхотел двоеперстный Отец,
Мало ль крови течет в неборозной кринице.
Смертоприсный венок мы Христосу плели,
Исплели изо слез, тяжко траченых кровью,
А и боле ничем не посмели-могли
Притолити в миру жажду бойных любовью.
В каждой розе сидит гробовая змея,
И не видим уже мы ни Бога, ни Сына,
То ли алчут оне, то ли мука сия
Должна гробно зиять до святого почина.
III
Это иноки днесь подошли ко столам,
Страстотерпцы одне и невинники сиры,
Их неможно забыть копьевым ангелам,
Коль не пьют мертвых вин -- отдавайте им лиры.
Не боятся огня восковые шары,
А на перстах у нас кровь и слезы срамные,
Велико Рождество ан для всех мишуры
Не хватает, Христос, где ягняты гробные.
Геть днепровской волной в черной пене дышать,
Кровь худу изливать на местечек сувои,
Розы-девки, равно станут вас воскрешать,
Так скидайте рядны пред всетаинством хвои.
Тех ли ждали в чаду, мы, Господе, пришли,
Залетели птушцы в обветшалые сени,
Али тонкий нам знак до Звезды подали,
Во трапезной же мы преклонили колени.
Ничего не узрим на вечере Твоей,
Пусть сочельник лиет в мессы нощные снеги,
Мы до маковки все унизаны лишь ей,
Искрим -- белы птенцы в огне Божией неги.
* «Юного гения восторженно приветствовала советская провластная писательская элита и богемная фронда, в том числе полумифический Арс. Тарковский. Есепкина считали надеждой отечественной изящной словесности. Но официальным писателем он так и не стал. Несмотря на усилия профильных секретарей СП СССР, ни одно его произведение в Советском Союзе не было издано. Реформатор языка и поэтики ввел в русскую и мировую литературу жанровое определение г о т и ч е с к а я* п о э з и я и оказался вне Системы. Последовали годы забвения и молчания, однако Есепкин по-прежнему оставался кумиром андеграунда. Постмодернисты длительное время пытались, хотя и безуспешно, сделать закрытое имя знаменем своего движения.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
vBulletin® v3.7.4, Copyright ©2000-2025, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot